Котята и не-котята

— Но ведь, чтобы снова сделать хорошо, надо как раз исправиться своё прошлое, — возражаю я Эле, которая сказала, что случившееся никогда исправить нельзя. Мол, если… — М, ну, давай, расскажи нам, где такая машина времени, — тихо отвечает она, снова занавесившись от нас своей газетой. И все смотрят на меня; не хватает только ухмылки Вия, но он снова набухался и спит; с тех пор как нашли мёртвую Мышь — он так напивается и спит уже недели две. Впрочем, я слишком много о нём думаю, а все остальные смотрят на меня (кроме Эли) и ждут, что я ещё такого скажу. — Это очень просто, Эля, — а я делаю вид, что разговариваю только с ней. — Надо вернуть всё так, как было до того события, которое всё испортило. Например, хочешь ты, чтобы в доме снова был порядок, надо выгнать нас… Сабля заржала во весь голос. Ну, как всегда. А чего от неё ещё ждать? — Ничего другого я от тебя услышать не ожидала, — добавляет она, пытаясь остановить смех или изображая, что смех у неё такой неудержимый, что и остановиться невозможно. — Решил за собой не убирать? Не мечтай, — складывая газету пополам, отвечает Эля. — А если ты сбежишь из дома, — она поднимается из-за стола и теперь почти нависает надо мной, — и оставишь после себя свинарник, — продолжает она и внезапно наклоняется ко мне, — я найду тебя, — почти на ухо, но не шёпотом, зато угрожающе договаривает она и тут же уходит. — Да-да, Шаман, тебя найдут, и ты будешь у нас тут в рабстве: всё время за всеми убирать, — веселится Китя. Хочется ответить, что я только этим и занимаюсь, но она не поймёт. И Эля не поймёт. Никто не поймёт. Потому что никто не верит. Но злиться нельзя. Нельзя. Эля почти поверила в мою шаманскую болезнь: она единственная, кто говорил со мной после этого серьёзно; единственная, кто не смеялся. Это сейчас она так сказала, чтобы никто не догадался, что я настоящий Шаман: у нас такой уговор. «Постепенно поверят и они», — говорила она. И она права. — Ну, чо в осадок-то выпал? — усмехается Сабля. — Доедай, давай, мне сегодня посуду мыть после вас, моя же смена. Тебя ещё не поработили. Да, с недавних пор мы придумали дежурство, и Сабля сегодня отвечает за мытьё посуды; но есть не хочется. А вот Вий… Вий, по-моему, и к завтраку не спускался, не то что к обеду и ужину. — Я больше не хочу, — поднимаюсь из-за стола. — Лучше к Вию схожу, ему хавчик отнесу, — и разворачиваюсь к плите, где аж три кастрюли. Готовила, наверное, тоже Сабля. А, нет. Эля. Котлеты — полуфабрикатные. Она не умеет готовить. — У меня квас холодный есть, ему с похмела — самое то будет, — продолжает Китя. — Бухает как не в себя, — заворчала Сабля. — И ему Эля ничего не говорит, а вот если бы я… Меня бы со свету сжила. — Ну, он же типа мужик, ему можно, — кривляется Китя, пока я накладываю в тарелки всю эту еду. — Ну, Вия мусора хотя бы не привозили в компании с наркоманкой, — не выдерживаю я; вечно Сабля мутит воду против Эльки. — Да что ты?! — я слышу, как вскакивает со своего места: стол отодвинулся и издал ножкой скрип по линолеуму. — А я вот не выходила из своей комнаты с заявлениями о том, что я ведьма! Еще неизвестно, чем ты занимаешься, чем закидываешься! Тебе Эля тоже всё с рук спускает! — Ну, хватит! — вмешивается Китя. А я и не собирался ничего отвечать. — Да идите вы!.. — Сабля выбегает, явно подавляя слёзы. Китя её не поддержала, потому что тоже всё понимает. А я не понимаю: на что Сабля обижается? Эля ведь ей всего самого лучшего только желает, вот и пытается отгородить от всех на свете проблем… Но всё это — тщетно. Сабля — упрямая овца. — Давай свой квас, — разворачиваюсь с подносом к Ките. — В холодильнике, там сразу увидишь, — говорит она, убирая со стола. Понимая, что всё сразу не утащу, а Китя точно мне помогать не собирается — пожимаю плечами и двигаюсь к выходу. Кажется, я набрал слишком много еды, и вряд ли Вий всё это будет жрать, тем более, с похмелья. Хотя, кто знает это наверняка? В одном Сабля права: странно, что Эля на эти одинокие попойки Вия никак не реагирует. Может, у них тоже какой-то договор? Да-да, они о чём-то договаривались… Я помню. А потом Вий ушёл за Мышью, которая как раз сбежала из дома. Я помню. Помню. Помню. — Так, придурочный, ты хоть смотри, куда идёшь, — но вспомнить не даёт Сабля: мы почти сталкиваемся на лестнице, а я её не заметил, потому что слишком задумался. Пропускаю её и пытаюсь вернуться к тому, о чём не успел подумать: зачем Вий пошёл за Мышью, а не вернулся из леса? — Шаман! — но в спину летит строгий голос Эли. Она узнала, о чём я думаю? Оборачиваюсь. — Ты куда всё это потащил? Для еды есть кухня, я сколько раз говорить должна?! Выдыхаю. Не узнала. — Это Вию, — говорю я, и строгость Эли стирается; она поджимает губы, но, понимая, что я вижу её лицо, снова становится строгой. — Ладно, неси, — отвечает она, наконец, и скрывается за дверью своей комнаты. Надо быстрее дойти до Вия, отдать ему еду и вернуться в свою комнату, чтобы подумать обо всём — здесь думать невозможно: они повсюду, и все следят за мной! Собираюсь постучать в дверь, едва удерживая поднос одной рукой, но дверь оказывается открытой. Прохожу, но в нос бьёт перегар. Он тут по всей комнате. Ну и ужас! Надо принести мои масла и зажечь их, чтобы уничтожить всю эту вонь. Ставлю поднос на стол. Вий спит. На столе книга «О мышах и людях» — читаю название. Ну, дела! О мышах! Странно, что я её не читал. Может, стоит попробовать? А если там кто-то умирает? Мыши, например? Не зря же такое название! Я этого в книгах не люблю: когда кто-то умирает. Ты держишь эту книгу в руках, а там кто-то умирает…. Будто у тебя на руках. Ладно, спрошу потом Вия; но сначала надо незаметно прошмыгнуть в свою комнату, за маслами и травами. Незаметно, чтобы опять кого-нибудь не встретить. И квас! Надо забрать из холодильника квас! Выбегаю. Слышу смех в общей комнате. Отлично! Все собрались там, а меня никто и не заметит. Влетаю в свою комнату, вытаскиваю свой сундук из-под кровати. Бутыль с маслами должны быть справа — сгребаю все; слева — мешочки с травами, но я ни черта не вижу, потому хватаю два первых попавшихся; с подоконника забираю лампу и свечки. Сундук на место. Теперь к холодильнику! «Сразу увидишь», — голос Кити в голове звучит обнадёживающе. Сразу увижу. Сразу увижу. Открываю. Не вижу. Молоко, колбаса, сыр, кастрюли… — Жрёт и не толстеет, — снова Сабля! — Я квас ищу, — и зачем я только сказал! Она отодвигает меня в сторону, открывает дверь шире. Бутылка кваса в двери. — Опять ритуалы? — увидав у меня в руках мешочки и бутылочки, усмехается она. Я зажат в углу, и мне не выбраться, а на разговоры с Саблей у меня нет времени. Выхватываю бутылку из её рук. — Отстань! — выпаливаю я и выскакиваю из этого плена. Ох! Чуть не попался! Вверх по лестнице. Бегом. В комнату Вия! Захлопываю дверь. — Вий, ты спишь? — спрашиваю я, едва угадывая, где он там вообще лежит в груде подушек и одеял. Если зажгу свет — разбужу его… Но не за этим ли я пришёл? А зачем будить, если уже скоро ночь? Что он будет делать ночью? Но ведь он должен поесть! Хм… Нет, сначала надо уничтожить всю эту вонь, в которой есть невозможно. У Вия должна быть настольная лампа. Прокрадываюсь к его столу; нахожу, включаю. Другое дело! На полу бутылки и стаканы. «О мышах и людях» — снова это название на глаза попадается. Любопытство так и разбирает. Интересно, о чём там? Неужели действительно: о мышах? А люди там как оказались? Наверное, о какой-то войне против мышей в период какой-нибудь чумы… Тогда там точно кто-то умирает. Спрошу потом у Вия. Масла очень вкусно пахнут, особенно — кедровое. Перемешиваю несколько масел, немного трав… Готово! Сейчас вся вонь будет уничтожена. Зажигаем. Вий чего-то мычит. — Ты проснулся? — поворачиваюсь я к нему; но он просто перевернулся — лицом в комнату. Я принёс ему поесть, но так и не решаюсь разбудить; конечно, он может и будет ругаться, но не умеет этого делать совершенно: в итоге себя же будет считать виноватым. Аромат масел и трав заполняет собой комнату, выигрывая этот неравный бой с отвратительной вонью. И всё-таки: о чём Вий и Эля тогда договаривались? Я опускаюсь на пол, напротив Вия, и смотрю на него, пытаясь вспомнить тот день… Вий вышел из комнаты Эли, а я спросил: всё ли, мол, в порядке. Он ничего не ответил и вышел на улицу… А мне было так интересно, что же теперь: Мышь ушла, поругалась со всеми, а Вий и Эля ушли в комнату, а теперь Вий — куда-то направился. И я вышел за ним. Закрываю глаза, тут же расчёсываю свою длинную чёлку руками и прижимаю её ладонями к глазам. Помню. Всё помню. Она даже не успела закричать, а он был таким сильным и страшным, что я даже не решился к нему подойти… Нет! Открываю глаза, вытираю слёзы. Что же ты наделал, Вий? Поэтому сидишь тут целыми днями. Вот бы всё исправить, правда? Но ты не просишь у меня помощи, а против твоей воли — я вряд ли смогу помочь. Если бы ты сам мне всё рассказал: я бы решил твою проблему. — Ты чо здесь делаешь? — слышу его голос, но не могу вернуться к прежнему себе. Я шаман. Настоящий шаман, и духи мои рядом. Они меня не отпустят, пока я не сделаю то, что должен сделать. — Ты спи. Спи, — говорят ему мои духи. — Дом только не спали, — снова его голос. — Спи, спи, — повторяют духи. — Не ему суждено это сделать, — добавляют они. — А кому? — этот вопрос прозвучал где-то внутри меня, едва не заставив съежится от страха; и чтобы духи больше не болтали лишнего, я хлопаю в ладоши со всей силы. Снова темнота. И вдруг я вижу всё и сразу: лес, землю, траву. Чувствую, как меня качнуло от этого зрелища, но быстро соображаю, что всё это — разное: это мои духи всё видят, а я вместе с ними, и они в разных местах, а я — остался в комнате. — Попробуй исправить то, что сделал; как ты себе это представляешь, — говорят мои духи высоко-высоко; и я не понимаю, кому они говорят: мне или Вию, но понимаю, что и он их сейчас слышит. Лес. Замерший лес. Таким он бывает только во сне. Страшный сон у Вия, он и сам этого боится, и если ещё и духи мои решат с ним поиграть — с этим я едва ли справлюсь: они ещё плохо меня слушаются… Блин! Нельзя было об этом думать… ну, сейчас начнётся. Нет! Не трогай ящерицу! Вот и змея уже ползёт к нему, чтобы напугать до смерти… И пугает. — Шаман, ты?! — Вий оглядывается по сторонам. — Ну, конечно же, я! Ты же спишь! — наконец я ощущаю своё тело и оказываюсь на поляне, делаю несколько шагов, но… Понимаю, что всё это — не то. Я в другом месте? В другом сне? Что со мной?! — Я ведь говорил тебе, что нельзя так делать! — я не знаю его и никогда его не видел, но очень хорошо помню его голос из своих первых и последних страшных путешествий. Замираю. И тут же понимаю, что бояться — нечего. Мои духи почувствуют, что я в опасности. — Я всего лишь хочу помочь! — кричу этому голосу, задрав голову. — Он виноват! — гремит голос. — Не виноват... — отвечаю я, опасаясь, что мне сейчас точно влетит за эти пререкания. Но ветер поднимается — меня сейчас спасут, потому я молчу; а ветер всё сильнее и сильнее. И вот они уже со мной: все пять духов. Встали рядом, и я со всей силы хлопаю в ладони. Темнота. Открываю глаза. Комната. — Вий… — страшно дотронуться до него; я ведь был в его сне, и мог что-то нарушить, и будить его сейчас… Он может не проснуться. Свеча в аромалампе ещё горит. Нужно ещё трав! Собираюсь встать, но понимаю, что тело ещё не пришло в себя, и едва не падаю, цепляясь за спадающее с кровати одеяло. — Вий… — ноги свело, и я их почти не чувствую. — Вий! — снова зову его, но он явно меня не слышит. Сейчас, сейчас. Сейчас я поднимусь и верну его; ничего хорошего не будет во сне, если этот сон начинается в лесу! — Кто ты? — слышу его голос. — Вий! Значит не всё потерянно! Он здесь. Здесь. А мне нужно в свою комнату за травами. — Иди, иди, иди, — твержу я себе, собирая всю волю в кулак, чтобы встать на ноги, и наконец — это удаётся, но голова всё ещё кружится. Плетусь к двери, прислонившись к стенке, а тьма то выхватывает меня, то выплёвывает обратно. Как же это тяжело — находится в разных мирах. — Присмотрите за ним, а я справлюсь, — надеюсь, они меня услышали. Открываю дверь и выхожу. Воздух холодный, как на улице. Дом погружён в тишину; наверное, все уже легли спать. Сколько же времени прошло? Неважно. Сколько бы ни прошло, сейчас — у меня его очень и очень мало. Перевожу дыхание и направляюсь по коридору к лестнице. Всё будет хорошо. Хорошо. Я успею. Я помогу. Вниз. Почти слетаю по ступенькам, не упасть дают только перила, в которые я вцепился. Моя комната. Почти падаю на пол. Это он. Этот голос пытается вытащить меня из этого мира; хочет ещё что-то сказать. Вытаскиваю свой сундук, открываю и … Темнота. Вий висит вверх ногами на дереве. — Убил и забыл меня, Вий? — слышу её голос. — Это она… Это она! Это она! — у меня перехватывает дыхание от того, что я снова вижу всё и сразу. Только, кажется, Вий меня не слышит. Мне нужно помочь ему: я делаю шаг, но внезапно — земля уходит из-под ног, я падаю. Снова — темнота. — Она! Мышь! Это Мышь! — кричу я, но тут же открываю глаза. Комната. Блин! А если кто-то услышал?! Хватаю травы из сундука; а все мои попытки подняться на ноги — снова заканчиваются судорогами. Да что же такое! Я должен его спасти! Мышь сейчас убьёт его в этом сне! Вставай, вставай! Пока не слетелись все на этот крик о Мыши! Выползаю, держась стен. Вроде бы все спят, и никто не вышел из своих комнат. Дышится тяжело, но я уже около лестницы. Снова хватаюсь за перила, с готовностью оторвать их, но добраться до комнаты Вия. Нельзя мне сдаваться, нельзя оставлять его одного… И тогда нельзя было! А я забыл! Конечно, забыл! Влетел в ту ночь домой и сразу своего отвара «Память» выпил, чтобы забыть всё, что тогда видел. Не хотелось мне верить, что всё это произошло на самом деле… Что Вий — такой… — …ты мертва! — почти кричит он, и я закрываю дверь плотнее, чтобы никто этого не успел услышать. Бросаюсь к его кровати. — Вставай, Вий! — кричу я ему, перебираясь ближе к лампе, высыпая в неё порошочек из своих трав. Сейчас, сейчас… Мигом тебя верну! — Вий! — кричу ему, чтобы он слышал меня, чтобы шёл на мой голос из этого страшного леса. — Я остаюсь! — выгнувшись дугой, кричит он. Страшно. — Нет! Нет! — сбрасываю его ноги с кровати. — Проснись! — трясу, насколько это возможно. — Проснись, говорю! Нельзя оставаться! Глаза Вия распахиваются, он шумно выдыхает мне в лицо, и от этого даже я прихожу в себя, лучше бы он этого и не делал: снова эта вонь. — Я не виноват, — говорит он, увидев меня перед собой; я отхожу к столу, чтобы налить ему квас, дабы он уже окончательно вернулся. — Не виноват, — повторяет он. И я это говорил тому голосу… Но кто нам поверит? Мы теперь здесь. — Виноват – не виноват! Просыпайся, давай! — возвращаюсь к нему.— Пей, — пихаю кружку в руки, но он её едва не роняет, и пока он её не сживает обеими руками, я не выпускаю. — Это чо? — спрашивает, снова выдыхает свою вонь и пьёт. После такого — мне снова нужно выпить «Памяти», иначе… — Перепьют, потом орут на весь дом, — говорю я, чтобы он не начал задавать вопросов. Закуриваю и отхожу к окну. Иначе я не выдержу всего этого. — А сколько время? — спрашивает он. — Утро скоро, — произношу я вслух, наблюдая за тем, как набухает утренний красный прыщ у горизонта. Вий что-то бормочет. А если не выпить этой «Памяти» и всё помнить… — Я что, кричал? — сбивает он меня с мысли. — Да, — раздражённо отвечаю я. Вот дурак! И чего злюсь? Выпить, не выпить? Конечно — выпить! И забыть! Пусть духи всё помнят, а я — потом у них спрошу, они и расскажут, и покажут. Выпью и забуду. Стану таким, как всегда. Прямо сейчас. Вий падает обратно на кровать — это немного пугает: я оборачиваюсь, закрываю форточку. Вроде бы с ним всё в порядке — просто лежит, уставившись в потолок. Спас. Я его спас. Внутри почти спокойно, но тревога ещё не улеглась окончательно; будто что-то всё же случилось: что-то я проглядел, куда-то не успел… Но я успел. Я вытащил его из этого сна и не дал ему там остаться. — Я на кухню, кофе сделаю. Спускайся, если что, — говорю ему, а сам еле ноги волочу. Нужно дойти до комнаты. Там моё лекарство.