…could you, please?
We are damned and we are dead. Ты же сам себя проклял, поджигатель-кретин. В аду тебя заждались уже, сатана небось локти кусает. Ничего, скоро ты взглянешь в лицо этому ироду и покажешь всему его инфернальному сброду, что такое настоящий огонь. А котлы могут стать неплохой баней, хоть там надеешься попариться как следует – без треска лопающегося камня и керамики… All God's children to be sent to our perfect place in the sun And in the dirt… Солнце – тот еще позер. Смотрит на тебя свысока, сгоняет к себе планеты как овец нерасторопных, потом палит своим ослепительным великолепием – любуйтесь, мол, на его ореол блистательный. Но не слишком долго – а то глаза вытекут от такого наглого созерцания совершенства, да будь оно неладно… Angels with needles poke through our eyes And let the ugly light of the world in… Не встречал ты ангелов пока на своем бестолковом пути, но ведь у бабочек крылья куда красивее. Вот уж над чем вселенная потрудилась знатно – куда там тому солнцу. Никаких созвездий не хватит, чтобы заменить тебе одну бабочку. Удивительной красоты насекомое, но тупое как пробка – летит на огонь безмозгло, а потом лежит на крыше простреленное… И нашел когда умирать – на день рождения Анны, вот же идиот сказочный, в самом-то деле… We were no longer blind… Жаль, вы с ним в аду не встретитесь: бабочек туда не пускают, как бы те на огонь не слетались. Зато сможешь наконец заехать кулаком в остервеневшую рожу Кагуцу – за то, во что по дурости превратил рельеф этой беспечной страны, позволяющей легковоспламеняющимся уродам вроде вас спокойно в ней жить… We were no longer blind… Ну зато лет так через восемьдесят, не меньше, к тебе там еще один Король присоединиться – такие зануды меньше сотни не живут, он и Кокуджоджи переплюнет, не сомневайся даже… Но сначала эта напыщенная статуя должна отправить на тот свет тебя. Ведь больше-то некому. Дождись его в аду, прояви терпение, хоть там сможете больше не сдерживаться… Мунаката построит всех демонов по алфавиту, потом – по росту, потом звания раздавать начнет, когда совсем изнудится. Да сатане уже проще будет переписать ад на него, чем соответствовать всем требованиям этого педанта придирчивого… Dress me up and take me… В такие вот моменты очень хочется верить в посмертие, да? Ладно, верь – так умирать проще. А там уже все равно без разницы… Dress me up and make me your dying God… Темнота решила пошуметь – дверь в камере открылась. Знакомые шаги. У него даже набойки на сапогах бьются о пол строго по уставу – ни тише, ни громче, а в самый раз. Чтобы череп тебе простучать, как тот дятел зловредный… Опять этот истукан приперся, отвлекая тебя от самоедства. Стал у стены, молчит. Прислушивается, спишь ли, а ты какого-то хрена именно сейчас вот бодрствуешь. А говорил, что не может проводить с тобой все свое время. Ну да – днем не может. – Ты потрахаться пришел? – Нет, – ледяной голос врезается в твои уши такой очевидной ложью, что почти смешно стало. – Поговорить. – Мне не о чем с тобой говорить, Мунаката… «Так что давай уже трахаться…» Не хватало его. И так последние два месяца выть хотелось, еще и этот брюзга тебя игнорировал внаглую: даже после убийства Тоцуки лишь позвонил и выразил свои соболезнования никчемные. Уж лучше бы продолжал играть недотрогу – хоть не так тошно было бы… – Думаешь, он бы этого хотел – твоей смерти? И вроде таким умником прикидывается, а мозгов не больше, чем у того дятла. Как будто тебя остановят хотелки какой-то бабочки дохлой, даже если эта смерть и тебя убила пять тысяч раз. Одно воспоминание – десяток пуль в твое ссохшееся сердце. – Меня и при жизни его мнение не сильно волновало… И эти пули уже не расплавишь на подлете, они изнури в тебя стреляют, а плавятся уже под аортой, а значит по венам у тебя сейчас жидкий свинец вместо крови… – Суо, я не хочу твоей смерти. А мнение Мунакаты для тебя и вовсе пьяная шутка. Не смешная даже – а так, просто бровь приподнять и посмотреть как на идиота. – Ну не хоти… У него это отлично получается, да. А вот у тебя – не очень. Даже силуэт его слабо уловимый уже под животом напрягает. А голос и вовсе на нервах играет как на гнилой скрипке, кое-как слепленной из досок чьего-то полуразвалившегося гроба… На которой струн даже толком не осталось, просто водит смычком по дереву с мелодичностью дрели, маэстро-недоучка… – Месть – удел слабых. В ней совершенно никакого смысла, кроме банального потакания собственному гневу и искаженному чувству справедливости. И когда ему уже надоест тебя лечить? – Мне и даром твоя справедливость не всралась, вот серьезно… – поднимаешься, чтобы хоть как-то тело размять после интенсивного многочасового лежания. – Нет, Мунаката. Это чистый гнев… Все, что осталось в тебе чистого. – Для обладающих властью слабость недопустима. Их эмоции ставят под вопрос само существование того, над чем они властны. Какой же он правильный на словах – так и хочется сорвать эту маску святоши и растоптать ботинком, чтобы больше не тянул к ней свои пальцы развратные. Им другое применение найдется, раз властный такой… Черт, да ты же сейчас на него набросишься просто от самих мыслей… – А знаешь, я бы на тебя взглянул, застрели тот Бесцветный мудак лейтенантшу твою, – если к тому моменту один небезызвестный бармен не сделает за него всю грязную работу, конечно. Вот тогда чистый помысел ходячий наверняка уже возмущаться начнет и порицать жажду мести, как вот сейчас. – Или хоть бы и Фушими, он же у тебя такой специалист бесценный… Тогда в праве на месть придется иметь дело уже с Ятой: тот и сам изобьет до кровавой каши любого, кто осмелится на свой страх и риск прикончить «предателя» вместо него. Ладно, сдаешься. У близких Мунакаты и других близких хватает, которые определенно будут за них мстить – неплохо устроился. Так что ему испачкать свои элегантные руки кровью уже не придется, может просто упиваться правосудием с безопасного расстояния, а потом подойти с осуждающим лицом и причитать кому-нибудь из тех двоих на тему бессмысленности гнева и недопустимости эмоций… Ята на такое взбесится до воплей, Кусанаги ухмыльнется: видит же насквозь его душонку гнилую под надтреснутой маской, по сотому разу склеенной засохшей чужой кровью. Но никто из них все же Синему Королю не соперник, так что итог предрешен. – Если кто-нибудь сумеет обезвредить моих лучших людей, я ему в первую очередь поаплодирую. Затем арестую и отдам под суд. Потом, возможно, предложу вступить в Клан. Не в моих правилах игнорировать столь многообещающие ресурсы. Помнишь эти ваши разговоры муторные, когда чуть ли не в карты на Фушими собирались играть. По факту тебе этот непонятный парень толком никуда и не болел, но как же твой ледник арктический им заинтересовался с первой встречи, хоть серенады пиши… А он все насмехался над твоей ревностью и продолжал трахать – так нежно и нагло, улыбаясь самодовольно, как только он умеет, и глядя на тебя сверху вниз… И ты верил. Потому что знаешь, каково это – скрывать свои реальные чувства от того, кому они точно не понравятся. Самому ведь даже в глаза Кусанаги смотреть было дико: мало ли, еще заметит, как ты напрягаешь воображение, чтобы для аппетита окрасить их ему в фиолетовый… А на своих желтоватых радужках ни грамма синей краски чужих фантазий не ощущал под его пристальным взглядом: Мунакате только ты нужен, кретин перегретый, и никто другой. Карма на тебе все же не отыгралась тогда, два года назад, – экономила патроны, понятное дело… Вот ты и не стал за того задрота цепляться – пусть сам решает, что со своей жизнью делать. Ята чуть ли не крестовый поход против него начал в итоге, а тот и не стал уточнять, что говорил с тобой накануне, трясясь от страха, словно ты его прямо там, на месте, испепелить собрался. Нет, парень слишком тебя шарахается – а значит и нечего ему делать в Хомре. Ведь если Мунаката айсберг, то Фушими – замерзшее озеро. И этот мрачный лед лучше обходить десятой дорогой: под ним же наверняка носятся полчища голодных пираний с акульим аппетитом… Хотя капитан мазохист мог бы и рискнуть там на коньках покататься – в лаве твоей ведь плавать как-то наловчился, любитель экстремальных видов секса… – Хватит уже в надзирателя играть, дай хоть покурю… Достал пачку, подошел. Не успел он всунуть тебе в рот сигарету, как ты уже обхватил его ногами и бросил на это каменно-деревянное недоразумение, что служит тебе тут кроватью. – Твердо, да? – садишься на него сверху, звякнув тяжелыми цепями по пуговицам униформы. – А я тут еще как-то сплю… – Суо, не дури… – пытается тебя сбросить, но пока не слишком усердно… – Да и с каких пор для тебя в приоритете мягкая мебель? Он ведь тоже сейчас заметно так хочет. И ни штаны, ни плащ не помогут скрыть этот ощутимый факт. Ага, скажи это его железобетонным убеждениям и паническому страху быть замеченными. Но нет – у тебя тут другой собеседник под джинсами, а с ним разговор недолгий. – Сколько уже? – расстегиваешь его ремень, пока только на плаще… – Месяца два, да? – Месяц и двадцать шесть дней, – как же эти кандалы проклятые мешают. – И приблизительно тринадцать часов. – Думал, тебя и на неделю не хватит… – Я тоже так думал. А все из-за Дамоклова Меча гребанного, который явно свое отживает. Мунаката ведь каждый камушек там уже наизусть помнит, скоро вообще имена им давать начнет. Последний год все чаще являлся над крышей в самые неподходящие моменты, убивая всю романтику. Еще и он свой по инерции пару раз призывал в ответ – а потом жаловался, мол, опять придется объяснять заметившим, что он делал на другом конце города в отеле с Красным Королем… Вечно тебя эта его конспирация вымораживала до скрежета зубов, но за ее несоблюдение потом отдуваешься воздержанием. Оба отдуваетесь: ему же это нравится не больше, чем тебе. Но идиот и себя считает ответственным за состояние твоего Меча, раз уж вы так часто с огнем играетесь… Потому и решил отказаться от ваших свиданий – «для твоего же блага». Вот только благо как-то не спешит признавать себя твоим, зато кошмары уже постучались кувалдой, раз теперь стабильно один спишь. Мунаката ведь свято верит, что он единственный за твой Дамоклов Меч переживает. А ты в холодном поту просыпаешься, видя себя на месте Кагуцу – окруженный руинами, трупами и огнем. Но пот – это еще не страшно. Хуже когда просыпаешься в ауре, а рядом Анна – опять прибилась к тебе несмышленым котенком, пока спал, а теперь дрожит в ужасе… – Ну и… как прошел твой месяц и двадцать шесть дней? – Весьма посредственно. У тебя не лучше. И ведь были же под носом постоянно эти два идеала белобрысых, с которыми ты столько лет провел вместе, пока не выпил разок с одним высокомерным фехтовальщиком в синем плаще… Не мог ты теперь к ним пристать снова – после всего. Они не то чтобы в обиде, просто у каждого давно своя жизнь, в которой твоим перегретым частям тела больше не место. Сам решил оставить их позади, соблазнившись этим айсбергом грациозным – да было бы чем соблазняться, в самом деле… Но пока ты с Мунакатой по отелям шлялся, те двое как-то учились без тебя справляться, хоть вы и виделись постоянно, ведь из бара блудный Король переезжать не планировал. Первое время, насколько ты там в курсе, вроде бы друг другом обходились, потом Кусанаги начал к лейтенантше вязаться, а чем жил Тоцука последние месяцы, уже и не спросить… И пытался как-то завязать разговор на эту тему, пока бродили с ним по крышам ночами, два пьяных брошенных придурка – каждый со своей драмой, одна другой нелепее. Поцеловал его однажды даже, но он лишь улыбнулся: видит ведь, что ты просто по Мунакате изнылся до отказа мозга… А ему это обидно, сам говорил… однажды. Как раз перед тем, как ты оставил его заплаканного в баре и заказал себе такси до Скипетра. Да, Суо Микото, мразь ты, конечно, каких поискать… А теперь его застрелили. На той же чертовой крыше, где он когда-то тебе в любви клялся, а ты лишь смотрел с приподнятой бровью на эту бабочку наивную, потом без лишних прелюдий развернул к себе спиной и взял прямо там… Тебе же только в одни темно-фиолетовые глаза смотреть нравится: с остальными от зрительного контакта в сексе как-то всегда было неловко… – То есть ты все же пришел потрахаться, – пачка влажных салфеток скромно, но с намеком, валяется в кармане синего плаща. – Я просто забочусь о личной гигиене. – Нет, Мунаката, ты просто пришел потрахаться… Освободил наконец руки, которые ты ему не так уж и старательно держал своими коленями, схватил тебя за бедра. – Суо, успокойся… – а пальцы эти говорят прямо противоположное, вжимаясь в твои джинсы чуть ли не когтями, да и не только пальцы… – Ты уже в ауре. – Член свой успокаивай… А с аурой ты и сам знаешь что делать. Так ведь действительно проще контролировать – волей-неволей расслабляешься, когда он в тебе. Как бы не хотелось сейчас закинуть эти идеальные ноги себе на плечи и отыграться – за каждую пресную ночь без его вожделенного занудства, за весь чертов месяц… и двадцать шесть дней… Но, так уж быть, согласен и на компромисс. Вот только кандалы эти всратые превращают расстегивание пуговиц и молний в гребанный масонский ритуал. Как же тебе сейчас не хочется с ними тут играться… – Если уровень санктума опять повысится… – Закрой уже рот и помоги мне штаны снять… Его руки начали тебя раздевать еще до того, как мозг осознал вообще. Уже рефлекс выработался на твои слова и ласки, за годы-то интенсивной практики. А теперь вдруг дошло – и выражение лица такое задумчивое сразу, хоть картину пиши… Ты бы ее себе даже на потолок повесил, чтобы дрочить перед сном интереснее было… – Пообещай, что будешь сдерживать огонь… Обойдется. Обжечься этот мазохист не боится, только детекторов. Если перевозбудишься тут с ним, сработает тревога на твое пламя, разбудит всех живых и полумертвых в этом штабе проклятом, а компания вам не нужна… Так что это и в твоих интересах, пироман недотраханный… Раздеваешь тем временем его – какого-то черта в этом колодки мешают уже меньше. Да он, наверное, сам их сконструировал и вытесал как раз для таких целей… И сколько раз ты мечтал трахнуть его в униформе, а он все приходил в гражданском, чтобы не привлекать внимания. Потом переодевался в юкату – вот никогда тебя на традиционщину эту не тянуло, сам в ней выглядишь как чья-то тупая шутка, но Мунакате, с его осанкой и физиономией отстраненной, идет до неприличия, особенно шелк… Перехватил твои руки – цепи звякнули снова. Аура уже достаточно нагрелась, чтобы ты мог видеть это лицо – сосредоточенное и неизменно осуждающее. Вот только осуждает он на этот раз себя. Вздохнул. Снял очки и даже поднялся, чтобы положить на стол. В процессе схватил тебя за плечи и бросил на спину. Невольно стукнув затылком о тот самый стол, но это уже неважно. Потому что до Мунакаты наконец-то дошла истина, открывшаяся тебе еще в ваш первый раз – вместе со всеми болезненными прелестями его инициативы… когда лежишь под ним и поражаешься, что кто-то вообще может настолько сильно тебя хотеть… Да – чтобы ты мог успокоиться, сорваться должен он… Поднял деревянные кандалы над твоей головой, звякнув ими о столешницу, – цепи пару раз прошлись по лицу стальной пощечиной, но это можно потерпеть. Потом резко стягивает футболку, задрав ее до самых запястий – покуда позволяют колодки. – Дверь хоть заперта? – и почему сейчас именно тебя это вдруг волнует… – Я сразу запер, – а дышит как тяжело уже, хоть окно открывай, но здесь решетки… – Камеры отключил тоже. Еще и камер сюда напихал, надо же… Как минимум для того, чтобы мог сидеть в своем бамбуковом рае и втыкать на тебя часами, пока ты тут валяешься соблазнительным бревном, тебе ведь даже перевернуться на другой бок лишний раз лень. Знать бы еще где эти загадочные объективы спрятаны, чтобы швырнуть туда как-нибудь ботинком или одной из этих бесполезных книг… – И все же ты пришел потрахаться… – Признаюсь, что… допускал такой вариант. Ты ведь без него эти два месяца хотел по стенам ползать уже, но получалось, как всегда, только лежать и всех ненавидеть. Спать боялся – по ту сторону реальности поджидали пылающие развилины кратера, и огонь по коже вытанцовывал свои балеты душещипательные… Сейчас аура адекватнее, ведь рядом Мунаката, и лучше не перегреваться, а то еще передумает… Сколько бы ты отдал, чтобы хоть раз себя с ним не сдерживать… А пока и пальцы опасаешься кусать слишком увлеченно, ведь даже эта недоагрессия бензиновым ливнем твое пламя напоит… Просто закрыл глаза – здесь все равно темно, а с тебя в пассивной роли подсветка так себе… Как же ты обожаешь эти руки – вечно холодные, со вкусом спирта, от которого еще два года назад плеваться перестал. Привык уже к его невыносимой чистоплотности, но гель для душа все равно вкуснее салфеток: когда слизываешь эту гадость приторную с кожи и давишься слюной, жаловаться нечего… А он сжимает тебе подбородок большим пальцем с такой силой, что немеет челюсть – и как ты до сих пор не отгрыз ему суставы? Зато второй рукой уже под джинсы твои лезет, так и не стянул нормально, вот же… В такие моменты его перфекционизм халтурит, но тебе и так сойдет, ты лишь притворяешься привередливым… А сам давно уже согласен на все, хоть в рабство ему сдайся, но бесполезный с тебя раб – сонный и ленивый как тысяча котов. Этому трудоголику ты и даром не сдался, у него ведь каждый чих по расписанию и с четко выверенной интонацией… Следующим пунктом там сейчас – вытянуть пальцы из твоего рта, потом наконец раздеть тебя по-человечески, и можно уже раздвигать перед ним ноги, чтобы долго не думал… Только с аурой полегче, не спеши возбуждаться… Расслабься и перестань уже так его хотеть, словно это не какой-то там Мунаката, а долгожданный глоток дыма после суток заключения… – Слушай, дай сигарету… Длиннющая челка знакомо щекочет лицо, но потом ты учуял запах дыма с его чертовых губ и готов был их сожрать сейчас – этот мудак еще и курить без тебя посмел… Вы редко целуетесь. Обычно он предпочитает приблизиться на расстояние выдоха и смотреть тебе в глаза как рыба самодовольная, ждать, пока сам в него вцепишься… А ты лишь ухмыляешься в ответ и хватаешь его за горло, потом поворачиваешь к себе боком и кусаешь шею – чисто назло. Но сейчас вообще не тот случай… От табачного привкуса с языка Мунакаты хочется выть, ты бы и легкие его достал, чтобы облизать и отравиться этой чистотой стерильной. Он же вдыхает никотин, а под ребрами перерабатывает его в концентрированное занудство, хоть кровь на анализ сдавай… Курить хочется уже чудовищно – еще больше, чем секса. Но вот именно сейчас он решил засунуть в тебя палец, чтобы ты под ним тут заново переосмыслил приоритеты, эти руки могут… Припомнилась даже не в тему какая-то несуразица по поводу формы ладони и характера: мол, длинные пальцы – всегда признак дотошности и тщательности, а если еще и тонкие, то перед тобой точно ходячая филигранность… И откуда в твоей голове вообще этому бреду взяться? Ах да, Тоцука… Вечно он всякую херню нес, а ты даже не напрягался сделать вид, что интересно, но ведь запомнил зачем-то. И как он учил определять темперамент по рукопожатию, как будто с первого взгляда не понятно, кто чего стоит… Твою лапу он обозвал жесткой, свою – вялой, ну да, его длань будто вообще без костей была, только вены просвещались… Вот уж дурная ирония. Целуя Тоцуку, думал о Мунакате. Целуешься с Мунакатой – вспоминается Тоцука… У этого рука хоть и гибкая как змеиный хребет, но сжать хорошо умеет. Пальцами своими длинными как вцепится в тебя – только стонать и остается… Эластичная – так она называется вроде, ну и зачем ты сейчас эту чушь помнишь… Отстранился. Как почувствовал… Полез в карман плаща свободной рукой, достал и зажал зубами сигарету, засранец. Щелчок опять выдает лишь холостую искру. Отдал ему свою зиппо старую еще хрен знает когда, а он так и не научился вовремя ее заправлять, вот же немощь… Надоело смотреть, как эти пальцы насилуют зажигалку. Ты не особо ревнивый, но лучше пусть только тебя насилуют. Поджег своим огнем – да чтоб он подавился этим дымом сейчас… Не подавился, но курить перестал. Поднес сигарету к твоим губам – цепляешься за нее как за первый глоток воздуха после года под водой, кусаешь эту бумагу долгожданную, высасывая из нее животворящий дым… А сам вставляет тебе второй палец, чтобы уже ты поперхнулся. Не дождется – смоли как ни в чем ни бывало, смотри на него с ухмылкой, жди продолжения… И вечно он дрянь какую-то слабую покупает, на полторы затяжки… – Давай следующую… Сжег оставшийся фильтр вместе с пеплом и лезешь ногой ему в карман, да где же та сраная пачка… Бьет по ступне и достает сам, снова раскуривает первый, как будто в этом есть какой-то смысл. Отдав тебе сигарету, расстегивает плащ, даже не подозревая, сколько миллиардов раз ты представлял этот момент в своих фантазиях, а он все гражданское да гражданское… Зато его пальцы так тебя трахают, что дышишь за двоих, и дым жрешь как не в себя. Такими темпами он и раздеться не успеет, как ты уже докуришь: едва ли хоть пять его сигарет догонят одну твою по содержанию смол да никотина… Даже аурой себе подсветил, как он одной рукой элегантно ковыряет пуговицы на жилетке, потом снимает платок с шеи, пока ты тут самозабвенно куришь, возбуждаясь от такого великолепия – жаль руки скованы, а в кандалах этих и не подрочить нормально… Почувствовал, как он вытянул из тебя пальцы – а сердце уже стучит как конченное, сразу минус полсигареты за такое рваное дыхание. Совсем не пранаяма, еще животом дышать начни, или лучше сразу членом… «Да свали ты уже из головы, Тоцука…» – Суо, кури экономнее, – пихает тебе в рот третью сигарету с таким видом, будто у него тут одна пачка на всю жизнь осталась. Зато наконец-то без одежды – и вечности не прошло, ага. Закладываешь ногу ему на плечо, как бы с намеком, чтобы никуда уже от тебя не делся. Он лишь отворачивается – ну да, это только ты ему ступни целуешь, когда из душа выплывает в своей юкате бесподобной и ложится рядом, – а вторую придавливает к кушетке внешней стороной бедра, не самый удобный вариант, но он это нарочно. Далеко тебе до его растяжки – ничего, потерпишь, еще жаловаться не хватало в эту самодовольную рожу… Когда Мунаката в тебя входит, по позвоночнику сразу всегда волны мороза, и плевать они хотели на твой огонь. Снова докурил уже, фильтр вспыхнул перед глазами секундной искрой, а тебе все мало… – Еще хочу… Он даже причитать не стал, только улыбнулся слегка и сунул тебе четвертую сигарету в зубы. Потом решил не мучить больше твои сухожилия и позволил заложить на плечо вторую ногу, с чего бы вдруг такое благородство… – Если тебе так проще расслабиться… Ну да, курение ведь тоже ауру приглушает, иначе этот айсберг подтаял бы уже. Но Мунакате не привыкать кончать в огонь – его же только заводит твоя красная подсветка… Еще и наклоняется к тебе так медленно, пока трахает, холодная рука на горячем члене – и ты уже забыл, что должен был экономить сигареты, ну да сам виноват. Сжигаешь фильтр прямо у него перед носом, чтобы пошатнулся и перестал тебе в лицо пялиться, бесит… Как ни странно, вместо возмущений раскурил пятую и вставил тебе в рот, только подвинул к уголку губ и развернул так, чтобы не прожечь себе глаз или щеку восьмистами градусов по Цельсию… Жалкие огарки, твоя кожа бывает куда горячее, но в такие моменты неподготовленным ее лучше не трогать… Выдыхаешь дым в эту надменную физиономию, наслаждаешься… Видишь, как блестят глаза-аметисты, отражая твое пламя. Это от дыма или опять он слезы сдерживает – вот же… Его тоскливое настроение совсем не сексуально, давишь пятками эту гибкую спину, чтобы упал тебе лицом в ключицу – обойдетесь пока без зрительного контакта. А то еще самому прослезиться не хватало от всяких предсмертных мыслей надоедливых… Целует шею – отчаянно до горечи, губы у него все же дрожат… Как ты без него эти месяцы жил вообще? Самовозгорающийся ходячий труп с взглядом больной собаки, злее тысячи волков… И не покусать никого даже, только за собственным хвостом гоняться и мог, уроборос недоделанный… Расслабляешься до отказа – ты то еще бревно, когда снизу. Пусть удовлетворяет тебя уже как хочет: и руками, и губами, и членом. Все у него по местам, используется с максимальной эффективностью и выполняет свои функции – что на работе, что в быту, что в сексе. Задумывался временами, каково было бы жить с таким маньяком, помешанным на порядке. Наверняка сущий ад, он же тебя за один неправильно лежащий носок до смерти затрахает. А ты оживешь потом как ни в чем не бывало, отлежишься немного и еще второй рядом бросишь, чтобы сразу заметил… Ладно, прелести семейной жизни вам не грозят точно: он скорее съест эти носки вместе с тлеющими окурками, чем переведет когда-нибудь ваши отношения на такой уровень, а ты вряд ли проживешь еще дольше недели, сам понимаешь… Напряг предплечья, согнул руки в локтях и оторвал-таки от стола чертовы кандалы, потом как саданешь ему этими цепями по позвоночнику, да и себе по ногам заодно… Он аж шею тебе прикусил до хруста, а другой частью тела продвинулся сразу глубоко и резко, еще и руку сжал… Надо было так раньше сделать… Тебе просто захотелось его обнять внезапно, когда просто представил и подумал, как… нет, перестань, не твое это. Мясо не должно думать, только сокращаться своими упругими волокнами, чередуя расслабление с напряжением… Но ты и без того слишком много напрягался в этой тупой жизни, теперь просто лежи и получай удовольствие… Только сейчас обратил внимание, что докуриваешь фильтр, отвел лицо подальше, сжег окурок привычной красной вспышкой. Аура подрагивает, но пока терпимо… И так уже варишь этот ледник на медленном огне, вспотели как от пробежки в ад… Схватил его за волосы и притянул к своим губам – ты же сожрешь его сейчас в этом поцелуе, не меньше… Да, заметно так ревет… Не думал, что он вообще это умеет… – Тебе со мной настолько хреново, Мунаката? – вкусные у него слезы, да там все вкусное… Он же столько рыбы жрет, что сам скоро океаном станет. В этих глазах уже больше соли, чем в лососе. Тебе скорее мясо подавай, но ты и сам мясо – тухлая монстрятина средней прожарки, не человечина даже… Ты просто кракен в этом океане бездонном, пусть сейчас все же он в тебе… – Я люблю тебя, Суо… И я хочу, чтобы ты жил… – Много хочешь… А Мунаката, похоже, сегодня наивностью обожрался – вопреки всем своим сбалансированным диетам. Даже если ты вдруг передумаешь мстить за Тоцуку, Дамоклов Меч ведь все равно рассыпается на глазах… Хоть что-то правильное перед смертью сделаешь: убийство бабочек должно караться казнью, это каждый огонь знает… Теперь целуй его как никогда – он же тебе только что в любви впервые признался, и хоть смейся, хоть плачь… Отвечай телом, слова тебе не даются… Да вы же оба взаимно объяснились друг другу еще первым сражением, даже не сексом… Мунаката, возможно, стал лучшим, что с тобой случалось в этой бестолковой жизни, и тебе будет очень не хватать его в загробной, не с сатаной же трахаться… Посмертие – та еще скука, ну хоть огнем наиграешься… Остается только ждать, когда этот зануда туда сунется с инспекцией котлов и начнет штрафовать демонов за нарушение температурного режима. Ты к тому времени уже подготовишь вам по трону: ему – бархатный, позолоченный, с гравировкой какой-нибудь мудреной, а тебе и кожаного кресла хватит, или лучше сразу диван, чтобы спалось удобнее…They've cast the shadow of our perfect death In the sun and in the dirt…