Вы обознались, молодой человек

Вообще, Глеб никогда не заикался. Наоборот, всегда уверенно декламировал стихи на уроках, и, как впоследствии выяснилось, в университете с лёгкостью и без долгой подготовки мог выступить перед аудиторией с докладом. И лишь в некоторых случаях он не то чтобы заикался, но сбивался, начинал частить словами, путать местами буквы и вообще… переживать. Одной из причин таких волнений была Юля Лебедева. Её, к счастью, рядом не было. Вторая причина сидела напротив и взглядом непроницаемых чёрных глаз пронзала насквозь. И эта вторая причина была куда внушительнее первой. Валентин Юрьевич Лебедев. Папа Юли. До сегодняшнего дня Глеб видел его вживую всего пару раз: в младшей школе, когда он единственный раз пришёл забирать Юлю (обычно за ней приходила мама); в средней, когда его вызывали к директору по поводу устроенной мини-диверсии под названием «сообразим головную боль на троих», на деле оказавшейся обычным прогулом и рисованием граффити на стене заброшки (приличного, между прочим, Света клёво рисовала своих этих анимешных чувачков!); в старшей… понятно по какой причине. И до сего момента Глеб предполагал, что Валентин Юрьевич о его существовании забыл. Ан нет, не забыл, и от этого становилось жутко неуютно. Ещё неуютно было потому, что Валентин Юрьевич, недавно повышенный до генерал-лейтенанта (погоны Глеб уже изучил, как-никак, а на военную кафедру в университете надо прийти подготовленным), как раз во всей своей военно-офицерско-официальной форме каким-то образом встретил его ровно с поезда от бабушки и в почти приказном тоне пригласил к себе «поговорить по-мужски, пока Юли нет дома». За тот час, пока Глеб заскочил домой — переодеться, перекусить и помолиться всем известным ему богам, он вспомнил все случаи, когда можно было бы предположить, что он сделал что-то не так. Граффити не в счёт. По всем статьям выходило, что к Юле он с непристойными предложениями не приставал, кровь пришельцу переливала она сама, пистолет, да, таскал, но ведь отдать не мог, сами понимаете! А сны не в счёт, это бред возбуждённого юношеского сознания и к реальности имеет очень мало отношения. Глеб понимал, что бить его Валентин Юрьевич не будет. И кричать тоже очень вряд ли. Но что можно ожидать от кадрового военного под словами «мужской разговор» знать не знал и заранее боялся. — Глеб, — от звука собственного имени он вздрогнул и постарался спрятать взгляд куда-то за плечо Лебедеву, — я позвал тебя не на расстрел, не стоит так на меня смотреть, — получилось как-то неловко улыбнуться, хотя стрёмно всё равно было. — Поскольку ты непосредственно в курсе почти всего, что случилось той осенью… — Я ни-ни-никому ничего не го-го-говорил, Валентин Юрьевич! — попытка оправдаться сломалась о жест, призывающий помолчать. — Ты парень умный, я уверен, что ты никому ничего не говорил, но сейчас не об этом. Лебедев сложил руки на столе, переплетая пальцы в замок. — То, что тебе Юля нравится, дураку понятно, а я вроде таким не являюсь… — в затянувшейся двусмысленной паузе Глеб отчаянно покраснел и зачем-то прошептал «извините». Валентин Юрьевич улыбнулся — совсем незаметно, одними глазами, и чуть смягчил тон. — Понимаешь, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, ей надо будет пройти несколько тестов, — Валентин Юрьевич тяжело вздохнул, и от этого побежали по спине мурашки (которые до того застыли в ожидании неминуемой генеральской кары), — и, вероятнее всего, это надолго. Поэтому я хотел тебя… попросить (в этот момент Глеб икнул от страха) быть с ней рядом. Ты ведь остался единственным её другом. — Ага, — Глеб смог выдавить из себя только это, не совсем понимая, на что намекает Лебедев. — Ты вроде как в медицинский собирался поступать? — Уже нет, — позорный опыт падения в обморок от одного вида иглы не добавлял очков к стремлению стать медиком, — хочу в программисты. — Хорошее решение. Очень верное. От похвалы Глеб почему-то едва не расцвёл, но сдержал идиотскую улыбку. — Мы с Юлей же одинаковые ЕГЭ сдаём, но я не знаю, куда она хочет поступать. Я в МГУ собираюсь. — Прикладная математика? Такому попаданию (из всех-то факультетов университета!) Глеб откровенно удивился. — Юля тоже туда поступает. Кто оказался более доволен фактом этого совпадения — сам Глеб или Валентин Юрьевич, сказать сложно. Но до Глеба только сейчас дошло, что, собственно, Лебедев хотел у него попросить. И почему-то покраснел. — Я рад, что мы с тобой обо всём… договорились. Всё, больше задерживать тебя не буду, у вас же выпускной скоро. Готовишься? Глеб молчал, вообще стараясь слиться со стулом по цвету, форме и желательно уровню полезности, и лишь яростно закивал, с заметным торможением чуть позже пожал руку в ответ на протянутую ему ладонь. Рукопожатие вышло ожидаемо крепким, но не таким агрессивным, как Глеб ожидал. — Тогда не буду отвлекать. На выпускном ещё увидимся. О том, что у Лебедевых в семье даже не нейтралитет, а вполне себе дружественная атмосфера, Глеб уже знал. Юля как-то совершенно внезапно и легко стала доверять ему куда больше, чем раньше. Вероятнее всего потому, что он и вправду остался близким ей другом. Хотя, конечно, хотелось бы не совсем другом… На выпускном Лебедев смотрелся… неожиданно. Строгий, но стильный, в какой-то невероятно идущей ему чёрной рубашке и тёмных брюках, он был таким… классным. И Юля очевидно им гордилась (хотя Глеб и знал, что идея всё-таки прийти на выпускной исходила именно от Валентина Юрьевича, сама Юля не хотела). И со стороны казалось, что всё у них нормально и не было всей этой трагедии. А потом, на втором курсе, пришла другая. Навещать Валентина Юрьевича сперва было неловко — его сразу после потопа разрывали на кучу маленьких Лебедевых, требуя быть сразу в нескольких местах, а самого Глеба таскали по кабинетам с подписями о неразглашении. Столкнулись случайно в коридоре. Глеб, не особо задумываясь, выдал почти на одном дыхании: — Можно к вам зайти? Лебедев отреагировал не сразу, посмотрел как-то немного рассеяно сквозь Глеба, а затем кивнул. — Зайди. Глеб и зашёл. — Я Юлину зачётку забрал. Мне показалось… Ну… что она вам нужна. — Оставь её себе, — голос у Лебедева был уставший, и сам он выглядел жутко потрёпанным. Глеб даже и представить себе боялся, что тот чувствует, и потому в тот раз просто ушёл с этой распроклятой зачёткой. Навещать Лебедева, который остался совсем один (Чара снова куда-то исчезла, Глеб не стал уточнять), переросло в какую-то болезненную привычку. Глеб просто писал сообщение с вопросом, неизменно получал разрешение, приходил… и всё. И они оба просто сидели на кухне и пили молча чай. Изредка Валентин Юрьевич интересовался происходящим в университете и на стажировке, которая продолжилась. Где-то раз в месяц он сам набирал номер Глеба, и встречались они уже не у генерала дома, а на кладбище. Двадцать две тяжёлые бордовые розы — Глеб не изменял своей ещё одной привычке. — А я решил на другой факультет поступать, — сказал он как-то, когда оба возвращались с кладбища — Лебедев частенько подвозил его до дома, да и вообще отношения у них выстроились не то, чтобы прочные, но какие-то довольно устойчивые. — Надоело связь налаживать? — юмор у Валентина Юрьевича не менялся, бил в точку, но не то, чтобы очень больно. — Ага. Хочу понять, что… ну… в общем, Юля, она же…водой залечилась, и я… — Не продолжай, я понял. И куда? Глеб не хотел по больному, но получилось само собой. Потому что из головы всё это время не выходили Харитон, Юля и произошедшее с ней в ванной. — Факультет биоинженерии и биоинформатики. Тоже МГУ, даже в том же месте, но другой корпус. — Поступишь, — уверенно кивнул Валентин Юрьевич, как будто не сомневался вовсе в способностях Глеба попасть в счастливые 30 бюджетных мест. И ведь попал же. — Скажи мне как биоинженер, — как-то раз начал разговор Лебедев, — Может ли человек ожить через год после смерти? — Я же не медик, Валентин Юрьевич, но такое возможно только если он не умирал. Ну, вот так, чтобы окончательно. Летаргический сон, кома, ещё что-то — может. А если умер, и насовсем — то не может, конечно. Никакие биотехнологии не помогут. По крайней мере пока и по крайней мере наши. — Не может, значит, — Лебедев как-то странно посмотрел поверх Глеба ему за спину, как будто там кто был, — хорошо, что не может. Уже в коридоре, обуваясь, Глеб заметил новые кроссовки и спортивную куртку — явно не лебедевские, чуть меньше размером, да и не носил Валентин Юрьевич такое, насколько Глеб его успел узнать. И, наверно, не обратил бы на это столько внимания, если бы в тамбуре у лифта не столкнулся с… — Артём?! — Глеб не смог сдержать удивлённый возглас. — Вы обознались, молодой человек, — парень отшатнулся и стремительно зашагал прочь, к квартире Лебедева, а Глеб так и замер, не донеся пальца до кнопки. Собранные на макушке в хвост волосы, тёмные очки, закрывающие глаза, голос — чуть ниже, чем Глеб помнил (хотя что там было помнить, они и общались-то всего пару часов), немного дёрганная походка… По всему выходило, что ничуть он не ошибся в предположениях. Вопросы Лебедеву Глеб задавать не решился. А Юля, кстати, сниться ему перестала. Наверно, перерос. То, что сниться ему стал Лебедев, он старался не думать. Просто Валентин Юрьевич был героем — и дело не в звёздочке на груди. Хотелось просто быть на него похожим, хотя бы немного. И то, что тот, по всей вероятности, живёт с неизвестно как ожившим бывшим парнем Юли, Глеба не смущало вовсе. Мало ли, какие у настоящих героев запросы.