Ночь на Ивана Купалу

В ночь на Ивана Купалу по старой славянской традиции принято прыгать через костёр и пускать венки на воду. Но в наши дни этим если кто и занимается, то только в самых отдалённых от цивилизации деревнях, в которых даже слова такого, как «Интернет», никогда не слышали. У Анны на этот счёт была своя традиция. Позвав сестёр, Россия, по их общему странному обычаю, решила провести ночь на Ивана Купалу в праздной семейной идиллии. Ближе к вечеру Наталья с Ольгой разожгли костёр, затем сплели венки из самых разных полевых цветов и, как стемнело, спустились к речке. После опасных плясок босиком возле огня вода казалась прохладным утешением для усталых ног. Спустившись на бережок, сестрицы зашептали каждая своё на родном языке. Закончив, они дружно бросили венки в воду. Заплясав в одиноком хороводе, венки стукнулись, точно бокалы после тоста, и уплыли каждый в свою сторону. Сёстры побежали вслед за своим счастьем. Речка совсем маленькая, и течение тут слабое, из-за чего она куда больше напоминала озеро, нежели реку, но с природой не поспоришь. Сёстры дружно бежали в одном направление, но когда их «счастье» потонуло, они остановились, а Анна продолжила бежать. Несмотря на сгущающиеся сумерки, коварный венок всё ещё было видно благодаря ярким жёлтым цветам, кажется, это были одуванчики. Почувствовав нестерпимую боль в лодыжке, Анна начала сбавлять ход. Она обожгла ногу, когда прыгала через костёр. В разгар веселья ожог показался ей пустяковой ранкой, поэтому она не посчитала нужным рассказать об этом Оле с Наташей. Но сейчас, бегая босиком по длинной траве, Анна поняла, что не такой уж он и пустяковый, этот ожог. Запнувшись о корягу, Анна упала, но тут же поднялась и побежала за венком, который уже совсем скрылся из виду. Заметив стоящего в реке человека, к которому, должно быть, и приплыл коварный венок, и который по старой славянской традиции теперь был её суженным, Анна быстро привела себя в порядок, подхватила полы платья, чтобы не наступить на них, и робко подошла к своей судьбе. — Здравствуй, мой хороший, — Анна испугалась собственного голоса, уж больно он был похож на тон Франциска во время флирта, особенно интонацией. Анна прекрасно знала, что всё это просто глупые суеверия, а в нашем случае всего лишь игра, по правилам которой она обязана подарить мужчине, которого коснулся её венок, поцелуй. — Подойди же сюда и обними свою невесту. Парень, что ещё минуту назад плескался в речушке и, кажется, даже не заметил, как к нему подошла красивая молодая (во всяком случае, лицом) девушка, неожиданно развернулся и зашлёпал босыми ногами в её сторону. Анна немного занервничала и даже растерялась, когда суженный подошел совсем близко, а когда он схватил её за подбородок и чуть наклонился, пытаясь рассмотреть в полумраке лицо, так и вовсе потеряла дар речи. — Сегодня ведь ночь на Ивана Купалу. Мы пускали венки, и один из них приплыл сюда… — коротко пыталась объяснить она суть происходящего, но это больше походило на оправдание, нежели на что-то другое. — Россия? — Да, — робко пискнула Анна, не понимая, откуда человек мог знать о её жизненном статусе. — Фух! А я вижу лицо знакомое, а вспомнить не могу, где мы виделись. Ты чего так вырядилась? — привычно затараторил Америка, желая знать всё на свете. — Ночь потому что на Ивана Купалу. Присев на траву и поджав ноги, Анна неторопливо рассказала Америке одну очень интересную историю о том, как зародился этот кикиморами проклятый праздник. Купала и Кострома были братом и сестрой, разлучёнными в детстве. Однажды взрослая Кострома гуляла по берегу реки. Ветер сорвал с её головы венок. Проплывавший мимо на лодке юноша подобрал венок и вернул его Костроме. Лишь после свадьбы родители невесты поняли, что заезжий жених — это их потерянный сын Купала. В отчаянии молодые бросились в реку. Кострома превратилась в русалку (мавку), а Купала погиб. В ответ на русалочьи мольбы боги сплели тела влюбленных в цветок купалу-да-мавку. Христиане назвали его иваном-да-марьей. Внимательно её выслушав, Альфред достал из кармана очки, протёр линзы подолом футболки, после чего надел их. Но изображение от этого лучше не стало. — А я по делам ездил и решил в гости зайти, но случайно свернул не туда и угодил в болото. Вылез оттуда весь грязный, липкий, как несвежий хот-дог, и иду, значит, вижу, речка. Дай, думаю, умоюсь, а тут и ты пришла. — Интересное совпадение, — пробормотала Анна, потирая ногу. Ожог всё сильнее давал о себе знать. — Поранилась? — заволновался Альфред. Всё же Анна была его единственным шансом не остаться ночевать под открытым небом. — Не стоит ходить без обуви, даже если это традиция. В первую очередь ведь нужно думать о безопасности. Россия нахмурилась, это странное чувство, когда тебя ругают, и хочется сказать что-то в своё оправдание, но понимаешь, что он прав, а твои аргументы просто ничего не стоят. — Я… это… Просто обожглась. — Просто можно палец обжечь, но уж точно не ногу. И опять же Альфред оказался прав, а Анна уже в который раз пожалела о загубленной карьере пожарного, тогда бы она лихо утёрла нос этому самовлюблённому выскочке с его нескромными вопросами. И с каких это пор Америку стало волновать её здоровье? Ах да, он же метит на первенство в мире как неуязвимая сверхдержава. Подхватив Россию на руки, Америка понёс её, как принцессу, в сторону дома, звонко смеясь на все её возмущения касательно того, что она уже не ребёнок и может идти самостоятельно. Ольга с Натальей тревожно ходили вокруг костра, место себе не находя. Ну не мог же венок Анны уплыть за тридевять земель, чтобы она так далеко за ним бежала. А впрочем, наверное, мог, не зря же она Америку встретила. Когда Украина с Беларусью увидели сестрицу на руках суженного, в их глазах отразилась зависть, смешанная с ревностью. Ну хоть кому-то в эту ночь удалось найти свою любовь. Но ревность быстро заполнилось радостью, когда молодожёны подошли к костру, и сёстры увидели, что суженным Анны был на самом деле просто заблудший в её просторах Америка. Ольга с Натальей быстро начали зазывать Альфреда к себе поиграть, но тот отказался, рассказав им про травму Анны. Пришлось закончить на этом веселье, потушить костёр и идти домой. Учитывая всё произошедшее и уход сестер как главных свидетелей происходящего, Анна хотела было разрешить Альфреду остаться у неё на ночь, но тот убежал куда-то, пока она обрабатывала ногу. Ну что же, видно, не судьба им быть вместе. Прохромав до кровати, Россия легла спать, все её мысли занимал Альфред и его уход по-английски. Всё же он бы мог предупредить, что уходит, Анна бы тогда чайник не стала ставить и варенье переливать из банки в пиалу. Между прочим, из одуванчиков. Его ещё Наташа варила, а Анна берегла его, как зеницу ока, поклявшись открыть только на какой-нибудь праздник. Конечно, в наше время ночь Ивана Купалы тяжело назвать праздником, но всё же! Другого варенья у неё не было, и гостя тоже больше нет. В это же время в реке стоял уже другой парень, пытаясь отмыть сапоги от налипшей грязи. — Тупая Россия! Почему Великий должен переться к тебе из самого Кёнигсберга, чтобы передать лично в руки какие-то сраные бумажки по ВВП, — ругался Гилберт, не понимая, как он мог угодить в болото. Сколько лет уже к России в гости ходит, а такое случается с ним впервые. Ну, почти. Заметив прибившийся к ногам венок, Гилберт поднял его и с привычной брезгливостью откинул в сторону, на травку. — Всю реку засрали. Ну что за страна?! Кругом одни свиньи, а не люди! Надев и зашнуровав берцы, Гилберт сунул папку под мышку и зашагал дальше. Крыша советского дома была видна даже с такого расстояния, значит, он на верном пути. Выброшенный на сушу веночек с яркими жёлтыми цветами заиграл новыми красками. В ночной мгле исходящее слабое золотистое сияние было хорошо видно, в кругу цветов, сплетённых в венок, стал пробиваться побег папоротника, из которого после распустился цветок. Тот самый легендарный цветок папоротника. Это было одновременно удивительно и странно, особенно если учитывать тот факт, что папоротники размножаются спорами.