Яхта и эти

Мир без войны был на вкус, как… как сбывшаяся мечта. Вот она, явилась – не запылилась. Только что с нею теперь делать? Как безалкогольное пиво. Вроде и пиво, и запах тот же, а все равно чувствуешь – где-то надули. Не то, чтобы Базз-Би так тосковал по войне, или, упаси небо, Ванденрейху с его разусатым величеством, но за прошедшую тысячу лет он порядком подзабыл, как это – просто жить. Не для великой, на хрен никому не сдавшейся, цели, а для себя. Ну, и еще… Впрочем, с «еще» тоже как-то не ладилось. Спасибо, конечно, тем, кто потрудился вытащить из рушащегося Варвельта не только недобитого героя по имени Базз-Би – Базз подозревал, кто это был, но благоразумно помалкивал при встрече, когда Исида-старший с непроницаемым выражением лица вручил ему документы и конверт с деньгами, настоятельно рекомендуя убраться куда подальше, пока о них не вспомнили победители, – но и Юго. Иногда казалось, что Юго все-таки не спасли. Безучастный взгляд, тихий бесцветный голос, скупые неверные движения – только в глубине глаз иногда мелькает что-то прежнее. Живое. Все попытки растормошить его по успешности можно было сравнить с борьбой за мир во всем мире. Даже переезд в этот странный город на восточном побережье, похоже, остался им незамеченным. Уставший от бесплодных попыток доказать Юго, что они все еще живы, Базз порой готов был с размаху въехать кулаком в его безучастную физиономию. Останавливал лишь страх. Страх, что и на это Юго отреагирует набившим оскомину ничего не выражающим взглядом. Базз-Би часто уходил из дома, будучи не в силах выносить товарища таким. Злился на себя, шлялся где-то, как помойный пес, возвращался под утро, уставший до отупения и полный презрения к самому себе, клялся, что не уйдет больше – и снова уходил, потому что смотреть не было сил, а просто бросить - была надежда. Вот и сейчас он, хмуро глядя прямо перед собой, шел по осклизлым береговым камням, пиная подворачивающийся под ноги мусор и бессильно повторяя про себя все известные ему ругательства. Жить так и дальше не было сил. Море сердито швыряло пеной, ветер заунывно выл в провисших проводах. Где-то в тумане тоскливо гудел сухогруз. Или танкер. Или еще какое-то водоплавающее корыто. Терпеть он их не мог, эти ржавые посудины, круглосуточно оглашающие окрестности дребезжащими сигналами. Базз зло сплюнул, покосившись в сторону пролива. И тут же споткнулся об подвернувшуюся под ноги доску. Весьма чувствительно треснувшись лбом обо что-то, заросшее мелкой известковой поганью, Базз-Би поднял взгляд. На ним возвышалась косо поставленная на какие-то ржавые трубы яхта. «Н-да… Остатки былого величия, мать твою, апофеоз исторической аллегории…» - присвистнул Базз. Обшарпанные, порыжелые бока, некогда бывшие снежно-белыми, покосившаяся мачта, болтающиеся железки непонятного назначения. И – заколоченные крест-накрест иллюминаторы. Зло, безнадежно, категорично – гвозди прямо в пластик борта. На корме из-под ржавых разводов проступало название, выведенное вычурным шрифтом: «Южный крест». - А Южный крест На краю земли Последней славы не соберет, Солдаты Киплинга все ушли, но наступает и наш черед… - задумчиво пробормотал Базз-Би, разглядывая потрепанное жизнью судно. Ближе к носу зияла кроваво-красная ссадина – краска облупилась, и стал виден слой пластика, наложенного на давнюю пробоину. Поверх заплаты чья-то рука накорябала похабное слово. Яхту было почему-то жаль. «Всех, блин, не нажалеешься!» – досадливо морщился Базз, нависая над столом начальника порта. Тот ругался, устало тер виски, доказывал, что он не имеет отношения к яхтам в целом и этой в частности, что не может себе даже представить, кому она может принадлежать, что он не будет тратить свое рабочее, а тем более, нерабочее, время на эту ерунду, а вам, извините, стоит подыскать себе что-то не столь, кхм, плачевное, если вы не хотите пойти ко дну. Звонил куда-то и что-то сбивчиво объяснял в телефонную трубку. Кивал, вздыхал, и снова вопросительно поглядывал на Базза – «точно согласен? А может, передумаешь? Ну ладно...» В общем, оказался мировым дядькой. И через пару недель на руках у Базза был сертификат, подтверждающий его право владеть брошенным теперь уже точно «Южным Крестом». Очень кстати. Особенно с учетом, что за квартиру нужно платить, а деньги – не блохи, сами не заводятся. - И на кой ты мне понадобилась? – Базз угрюмо оглядывал свое приобретение, постукивая в престарелый борт костяшками пальцев. Приобретение молчало, лишь сероватый обрывок то ли флага, то ли паруса безжизненно мотался на ветру, да уныло поскрипывала краспицами мачта. – Тьфу, и эта туда же… Вас бы свести – разом бы выиграли любой конкурс на самую тошнотную рожу, – он криво усмехнулся, провел пальцами по шершавому днищу и направился домой. «Свести, однако, надо много чего…» - Стоило Баззу выйти за ворота порта, как мысли перестроились на прагматичное направление. «Первым делом – неплохо бы свести концы с концами. Что мы имеем?» - Базз смачно загнул первый палец: - «Жратвы осталось на три дня – раз. И это в лучшем случае. Гребаная автомойка, мучительно загибавшаяся с самого начала, наконец-то испустила свой последний вздох - два. И хрен бы с ней, но хоть какие-то гроши эта работа приносила. За квартиру платить нечем - три. А значит, валить оттуда придется». Куда можно валить с этим малохольным придурком, Базз представлял себе очень слабо. Но - бросить его? А на хрена тогда жить? Со всей этой внезапной яхтенной суетой Базз стал еще реже появляться дома днем. Зато чаще – ночью. Что ни хрена не добавляло душевного равновесия. Юго по-прежнему было хреново – это не вызывало ни малейших сомнений. Особенно хреново ему было ночами. Он метался во сне, хрипло выдыхая воздух и до крови обкусывая губы, а если разбудить – смотрел неузнающим взглядом так, что самому становилось не по себе. А чаще, просыпаясь, Базз обнаруживал, что тот сидит, поджав колени к подбородку, и таращится в темноту немигающими пустыми глазами. Молча. Даже если попытаться заговорить. В общем, дрянь дело. И, похоже, что, чем дальше, тем дряннее. В довершении всего, зарядил дождь – мелкий и не по-весеннему холодный. Базз накинул капюшон, ускоряя шаг. Вопрос с «валить» решился сам собой. На растрескавшемся асфальте перед престарелым строением из силикатного кирпича, увешанного устрашающего вида ржавыми конструкциями балконов стоял рюкзак и два пакета. И Юго. Слегка взъерошенный и насквозь мокрый. Хорошо, хоть вещи это сокровище догадалось прикрыть каким-то куском пленки. - Нас-таки выставили? – ответа, в общем-то, не требовалось. Юго кивнул, продолжая смотреть себе под ноги. - Давно тут стоишь? Ладно, черт с ним, - Базз присел, накидывая на плечи лямки рюкзака. – Бери вещи, пойдем, – Он поднялся, подхватил пакеты, торопливо отводя взгляд – чтоб не видеть безучастного лица Юго. «Даже не спросил, куда!» - раздраженно думал он, слушая шаги за спиной. «А если бы я нашел бордель, куда принимают подержаных Грандмастеров – тоже туда пошел бы, как баран на веревочке?» Это и многое другое хотелось прокричать Юго в лицо, чтобы аж отшатнулся. Только это же Юго. И, может быть, уже не он. Эта мысль заставила спину покрыться мурашками, не имеющими отношения к дождю и ветру. Хотелось лета. Казалось, когда станет действительно тепло, все проблемы решатся сами собою. Но было холодно. И вокруг, и внутри. Серо и холодно. «Южный крест» встретил изгнанников надсадным скрипом мачты. С моря тянуло прелью и солью. Юго, склонив голову вбок, осматривал новый дом. Базз, не дожидаясь, пока он насмотрится, вскарабкался на борт по приставленной доске с набитыми поперек планками. За несколько недель обивания порогов портового начальства, городской администрации и местной яхтенной федерации он успел немного обжиться на яхточке - сколотил этот вот нехитрый трап, вышвырнул из каюты хлам и натащил нужных вещей. Ступив на палубу, он оглянулся на Юго. Тот все еще стоял внизу. - Это способно плавать не только вертикально вниз? – голос Хашвальта был бесцветным, а вопрос прозвучал так, точно задающий исполнял долг вежливости – не более. - Ха! – Базз метко швырнул рюкзак в открытый люк. – Ты не смотри, что она такая страшненькая, она еще ого-го! Подлатаем и будет красавицей! – в подтверждение своих слов Базз подпрыгнул и старательно-громко приземлился. Раздался треск – и палуба ушла из-под ног. Пока Базз копошился среди обломков и ругался, оценивая причиненный себе и яхте ущерб, Юго поднялся на борт, и, глядя на его возню, сообщил: - Да. Я вижу. Вылезай. Базз перестал тереть ссадину на тыльной стороне локтя и со вздохом потопал к трапу. - Смеешься? – он с надеждой глянул на Юго. Тот невозмутимо пожал плечами. - Ну и черт с тобой. Несмотря на дождь и новообретенную дыру в палубе, кое-как прикрытую куском фанеры, в каюте было почти уютно и вполне даже тепло. В большой банке из-под ананасов шипела, закипая, вода, наполняя каюту жарким паром. Базз, тихо матерясь, глядел в осколок зеркала, пытаясь замазать ссадину на щеке, не раскрасив себе всю физиономию. Руки и ободранное бедро он уже успешно заляпал зеленкой, попутно чуть не залив ею половину яхты. Юго зачем-то перебирал вытряхнутые из рюкзака вещи. И чего человеку неймется? И так ясно, что одеяло одно, и то - мокрое, спальник – тоже. Базз оглянулся, присвистнул, увидев белое лицо Юго с посиневшими от холода губами. Сбросил куртку, сгреб Юго в охапку, прижимая к себе, укутывая обоих куском парусины – жесткой и пыльной, зато сухой. Сверху – сырой спальник, потом одеяло. Юго покорно дал себя раздеть, притиснулся к Баззу и затих. По палубе шуршал усиливающийся дождь. И сколько в небе этого города может быть воды? Базз и сам не заметил, как задремал. Волны ритмично, с грохотом, набрасывались на галечный пляж и, перекатывая камешки, сползали обратно. Вдалеке обменивались гудками буксиры и большие военные корабли. Приснилась какая-то дичь, какие-то грязно-белые развалины под свинцово-серым небом, поминутно выворачивающиеся из-под ног обломки стен, запах дыма и крови забивающий глотки, выступающий горечью на языке. Он шел куда-то, с трудом осознавая себя, упрямо переставляя ноги. Нужно идти. Успеть. Иначе… Что – иначе, он не помнил, но ощущение неотвратимой катастрофы стояло комом в горле, мешая толком вдохнуть. Но надо было идти – и он шел, спотыкаясь на каждом шагу, а время, точно смеясь, неслось с неумолимой скоростью – и мимо. Разбудил его Юго. Вернее, Базз проснулся оттого, что тот трясся крупной дрожью и что-то монотонно повторял – то ли звал кого-то, то ли ругался. Даже ошметки рейацу, просачивающиеся из-под печати, не могли разобрать этого набора звуков, а не отличающийся способностью к языкам Базз-Би и подавно. «Черт. Опять. Только этого и не хватало!» - вздохнул Базз, тронул Юго за плечо, - может, хоть в этот раз получится разбудить? Юго, не просыпаясь, вцепился в его руку, стиснув до боли ледяными пальцами. Базз скривился, но отнимать руку не стал. Лишь обнял горячечно трясущееся тело покрепче, – спальник все еще был мокрым, а ветер, забирающийся под фанерку в каютку – сырым и пронизывающе холодным. Украдкой потрогав лоб Юго, Базз вздохнул – ото лба шел ощутимый жар, похоже, начиналась простуда. Ночью кончился апрель. Котрый на картинках почему-то рисуют в виде мальчика нетрадиционной ориентации. Пошел восьмой месяц со дня окончания Тысячелетней Войны. Вопреки опасениям, к утру дождь стих, а температура Хашвальта упала до привычного «чуть теплее морозилки». Окончательно проснулся Базз от тугого гудка. Спросонья вскочил, треснулся головой о непривычно низкий потолок каюты, огляделся, соображая, что происходит. Выругался, в очередной раз проклиная «ржавые водоплавающие железки», вздохнул, понимая, что теперь точно никуда от них не денется, посмотрел на спящего Юго – и как его не разбудил этот гул? – и отшатнулся, напоровшись на ничего не выражающий взгляд. - Юго? Молчит. Опять молчит. - Юго, ты чего? Даже не пошевелился, лишь ресницы чуть дрогнули. Базз потер ноющее запястье с темными отпечатками пальцев. - Ты, блин, сколько еще отмалчиваться будешь? - Базз знал, что будет дальше. И точно – провидец, блин! – Юго отвернулся. Молча. Как всегда . Что ж теперь, не заговаривать с ним вовсе? Этак и самому свихнуться недолго. Выглянуло солнце, заигравшее веселыми острыми бликами на нержавеющей стали сохранившихся конструкций яхты и стеклах портового управления, торчащего в дальнем углу, возле самой проходной, а свежий норд выгнал из пролива между городом и островами туман, собрав его у самого горизонта в белесую дымку смазывающую линию между небом и морем. Итак, апрель прошел. И в этом году своему изображению он соответствовал на сто процентов. Вопреки опасениям, жить в порту оказалось не так уж плохо – несмотря на круглосуточное гудение и грохот. Здесь не было назойливых любопытных соседей, готовых настучать на непонятных иностранцев участковому, мерзкого квартирного хозяина, сующего нос в каждую щель и за каждую половицу, зато всегда находилась какая-нибудь непыльная подработка, дающая денег, собеседник – от Хашвальта по-прежнему и пять слов кряду – праздник, – и материалы для ремонта. Только вот Юго… Сначала Баззу показалось, что теперь все пойдет на лад. Юго понемногу втянулся в работу на яхте. Научился накладывать заплаты из стеклоткани и загадочной «полиэфирки» – аккуратные, не вздувающиеся пузырями, такие у самого Базза получались через раз, заплетать волосы в косу - чтоб не липли к смоле и не путались в веревках. Придумал использовать вместо линейки шнурок от безвременно почившего Баззовского кеда с узелками. Улыбаться, чтобы не пугать иногда заглядывающих, чтобы позвать Базза поработать портовых ребят, – да блин, чтоб ему его дети так улыбались! Только тени под глазами становились все глубже, а кожа – все бледнее. И все чаще, просыпаясь ночью, Базз видел, что Юго не спит – просто лежит, смотря в потолок, или сидит на палубе. И вздрагивает от каждого шороха. От бессилия хотелось выть. Выл бы, если бы это могло помочь – но нет, и Базз буквально силком заставлял себя шутить и улыбаться, пряча тревогу за беззаботной улыбкой. А злость на собственное бессилие - за ударным трудом. Май перевалил за половину. Синее небо замыкалось хрустальной сферой с синим прозрачным и все еще ледяным морем, по которому с недавних пор начали шнырять яркие белые и черные паруса маленьких вертких яхт, заставляющие Базза кусать губы и безудержно завидовать. В каюте «Южного креста» завелись кружки, ложки и тарелки, списанные завхозом с ледокола, пришедшего в местный завод на ремонт. Несколько кастрюль, подобранные на какой-то помойке и заботливо оттертые песком до такой степени, что их поверхность напоминала зеркало, пусть и весьма поцарапанное, позвякивали в шкафчике рядом с довольно приличной едой. Свеженькие иллюминаторы пускали на деревянную встроенную мебель теплые блики, на закате становившиеся томно-розовыми и тягуче-сиреневыми. Вечерами Базз разливал в новые, уже совершенно свои, а не занятые у местной ремонтной братии, кружки приличный заварной чай с аптечной мятой и садился рядом с Юго смотреть на плавящееся в море солнце и пересказывать байки, услышанные сегодня в порту. А Юго молчал. А потом Базз прожег парус. Добыть парус удалось на удивление легко. Вернее, даже добывать не пришлось – однажды утром сверток, состоящий из почти нового стакселя и весьма потрепанного, но еще годного в дело грота, приволок Юго. В те дни он завел дурацкую, с точки зрения Базза, привычку бродить по порту одному. И пусть далеко он не уходил, но Баззу все равно было не по себе. Мало ли что может случиться. И вот, случилось. Юго окликнули из машины, спросили, не с «Южного креста» ли он, и, получив утвердительный кивок, вручили ему этот сверток. Во всяком случае, так понял Базз из рассказа охранника на проходной. Почему-то казалось, что это – не к добру. Однако работы на яхте становилось все меньше, дни – все длиннее, и надо было готовиться к спуску на воду. Базз развернул паруса, вздохнул, глядя на разошедшиеся швы у грота, уселся, поджав под себя ноги, и взялся за иглу. Кто-то знает, что они здесь. Кто-то знает не только, что они здесь, но и как называется их яхта, и какого она размера: паруса были именно такие, как надо – не больше, не меньше. И это ни хрена не хорошо! Базз яростно дергал толстую капроновую нить, кладя стежок за стежком, чуть кривоватые, так он и не машинка же. Это просто… Слова терялись в каком-то паническом киселе, тряском и дергающемся. Этот вязкий и липкий туман постепенно редел, обнажая то, что Базз старательно похоронил после того, как прозвучали слова «конец войны». Под киселем была могила офицера Ванденрейха. Глубокая и надежная. Могила, о которой Базз постарался забыть, когда офицер двенадцатого отряда, жабообразный и стремный, как фольш Барро, пришлепнул ему на грудь печать и выставил в Сенкаймон – жить обычную жизнь, как хочет, как умеет. И Базз-Би, глядя в прямую спину Юго, отпущенного под честное его, Баззово, слово, тоже с десятком таких печатей по всей шкуре, положил на воображаемую могилу штернриттера “H” толстую плиту. И теперь эта плита шевелилась. Резко и кисло запахло паленым пластиком, а потом вдруг парусина под пальцами нагрелась, потемнела и вспыхнула. И в тот же миг где-то в каюте хрипло вскрикнул Юго. Чертыхаясь, Базз отшвырнул парус и бросился рванул вверх по трапу. Юго сидел, слепо глядя прямо перед собой, и беззвучно шевелил побелевшими губами. - Да какого же черта! – Базз схватил его за плечи, заглянул в глаза. Глаза были непроглядно-темными, с едва заметными красноватыми искорками в глубине зрачков. Юго моргнул, непонимающе уставился на Базза: - Что? - Ничего… - сипло выдохнул Базз, разжимая руки. – Глюки… Как ты? В висках гулко стучала кровь. «На хрен. Сваливать отсюда надо. – пронеслось в голове. – Ага, знать бы еще, куда можно свалить от этого». В порту его иногда спрашивали, откуда он, и где они с товарищем служили. Говорили, что бывшего вояку по спине видно. Базз отбрехивался, говоря, что давал подписку о неразглашении (что в некотором смысле даже не было враньем), а приятель тут от контузии (нет, без вопросов, мелкий очкастый «прынц» знатно контузил Юграма «Антитезой») отходит под присмотром. А жилье… Ну, короче, все сложно, жена стерва, вернулся с военных действий, а она – эх! Лапша отлично висла на ушах местного контингента. Только этот же «местный контингент» и слил куда-то информацию. Бежать было некуда. По крайней мере, если бежать не одному. Это понимание придавило самого Базза, как порядочный такой булыжник. На парусе обнаружились дырки. Аккуратные по форме пальцев. С оплавленными краями. Что означало – размечтался, ни хрена еще не кончилось. Дырки Базз трусливо заклеил тем же вечером – пока не попались на глаза Юго. И понял, что за свое настоящее можно и повоевать. И, может быть, не только мечом, но и огнем. И стало – спокойно. А ночью опять приснились гребаные развалины. …Он шел по белым развалинам, поминутно спотыкаясь, глаза слезились от дыма, безумно хотелось пить. Это не считая того, что – лечь и наконец-то умереть. Но лечь и умереть было непозволительной роскошью, надо было успеть. Что-то. Что именно – он не помнил, но упрямства хватало, чтобы, матерясь сквозь зубы – или думать, что матерится, идти вперед. И надеяться, что «вперед» - это в нужную сторону. Потом – лестница какая-то, когда-то – белая и резная, сейчас – вся состоящая из дыр в кружеве перил, щебенки из осыпавшихся ступеней и жирной копоти, ноги почти не держат, но ему – туда, на самый верх, он точно это знает, хотя и ничего не чувствует кроме духоты, тошнотворного запаха паленого мяса и гари. А значит – дойдет. Коридор, затянутый дымом настолько, что не видно вообще ни хрена, тяжелая створка двери, повисшая на одной петле, грозящая отвалиться в любой момент. Под ногой чавкнуло, поскользнувшись, он едва успел ухватиться за стену, чтоб и вовсе не упасть, стараясь не думать о том, на что же такое он наступил. Не смотреть туда – незачем. Еще шаг. Дым расходится. Он видит, как, с усилием, трясущейся от перенапряжения рукою, оттягивая тетиву, мальчишка Исида целится и выпускает стрелу. Острие сияет серебром. Таким чистым, что больно глазам. Истинным. Кровавым. Он видит лишь спину того, в кого целится Исида – Императора. Черный плащ тяжелой волной спадает с широких плеч высокой фигуры на белый мрамор пола. Он видит, как стрела - неестественно медленно, как сквозь воду – рассекает воздух. Он слышит хриплый глухой голос. Спокойный, даже торжественный. Он видит, как стрела достигает цели – и Император падает навзничь, раскинув руки. Золотистые длинные волосы рассыпаются из-под слетевшего капюшона, чистой волной на каменный истоптанный пол. Базз бросается вперед, понимая, что все, уже не успел, и… Проснулся Базз в тишине, еще звенящей от его собственного крика. И тут же вскочил, традиционно едва не пробив головой низкий потолок каюты. Юго рядом не было. В иллюминаторе серело предрассветное небо. За бортом орали чайки. В почти заделанную дыру радостно заглядывало теплое майское солнце. Снизу кто-то задумчиво скребся в днище. Начинал закипать чайник с приваренной в местном ремонтном цехе металлической ручкой. Чувствуя, как черной волной поднимается паника, Базз, с грохотом, чуть не уронив чайник вместе с плиткой, кинулся к выходу. На палубе Юго не было тоже. Он лежал чуть в стороне от трапа, навзничь, головой к югу, разметав волосы по асфальту. Под головой растекалось темно-красное пятно. Из легких будто вытолкнули весь воздух. - Юго! - Базз скатился по трапу, метнулся к Юго – из-под ног в сторону с грохотом полетела жестянка из-под краски, которой красят подводную часть кораблей, чтоб не обрастали ракушками и травой. - Твою мать… - безнадежно выругался Базз, падая на колени. В висках оглушительно стучало, руки дрожали. Базз наклонился, осторожно отводя волосы с лица Юго, в предрассветных сумерках казавшегося каким-то белым пятном. В нос ударил резкий запах. Юго открыл глаза, прищурился, непонимающе глянул на перепуганного до безъязычия Базза, машинально растирая красное по лбу. Посмотрел на свою руку, на лужу рядом. Опять на Базза. - Извини. Запах растворителя. Банка из-под краски. Слипшиеся кирпично-красными сосульками волосы. Базз почувствовал, как земля уходит из-под ног, а внутри булькает истерический хохот. - Блять. Надо было брать синюю. И что мы теперь с тобой, таким красивым и необрастающим делать будем?! Она же отвратительно отмывается. Самой простой вариант – с ножницами – Базз с негодованием отверг. Вариант с «может быть, все же получится отмыть растворителем» через полчаса отверг уже сам Юго, неожиданно экспрессивно и красочно предложив затолкать в банку с растворителем самого Базза. Пришлось вернуться к варианту с ножницами. Которых, естественно, на борту не было. - Эй, у «Южного креста»! – раздался громкий вопль – со стороны грузящегося у крайнего пирса сухогруза к ним спешил какой–то непрезентабельный мужичок в форме работника порта. Базз посмотрел на мужичка. Он видел его несколько раз в районе оборудования для дозаправки. Лично знаком не был, но помнил в лицо – некоторые привычки с рейхских времен давали о себе знать даже в мирное время. - Эй! - Да не ори, мужик, - Базз поднялся с камней и шагнул навстречу гостю, - небо на землю не рушится пока, вроде бы. - Эх-ха, - мужичок согнулся, опершись о колени, выдыхая после бега. - Так чего случилось-то? Из моря дракон лезет? Метеорит падает? Супер-проверка из столицы? – Базз почесал затылок, забыв, что руки в краске. - Типун тебе на язык, - охнул мужичок, разгибаясь и часто, по-бабьи, закрестился, - шутник хренов. - Так хрена ли то орешь, то молчишь, людей изводишь?! – Базз ощутил, что закипает, как чайник. Блин! Чайник! Который, кстати, наверняка уже триста раз выкипел. Базз моргнул и припустил со всех ног в яхту. История о том, как одна из яхт, курсировавших по заливу, разлетелась в сходной ситуации на куски, была еще свежа в памяти. Взлетев по трапу, как белка, Базз-би ворвался в каютку и, сдернув уже начинающий краснеть чайник с газовой плитки, грохнул его на стол. Пару секунд он смотрел на чайник. Потом перевёл взгляд на свою руку. Обычную руку, без перчатки, без зажатой в ней прихватки. Голую руку с пятью пальцами. Правую. Ту самую, которую добрая рыжуля из команды Исиды Урью создавала заново под задорное ржание Гриммджо Джаггерджака, оравшего, что в полку безруких и недобитых прибыло. Ту, которой он привык атаковать. На ладони, в месте, которым он схватил ручку чайника, была разлита бледнеющая краснота. Кожа была несколько теплее. И только. Он заглянул в чашку, обнаружил там вчерашний недопитый чай и с интересом капнул на металлическую ручку. Капля испарилась. Краснота на руке уже прошла. Базз сжал руку в кулак и поднеся его ко рту, закусил костяшку указательного пальца. Так было и в прошлый раз. А потом он стал хреначить файерболами, если раздражался. Сила – это не только сила. Это еще и причина силы. В прошлый раз причиной силы был усатый выродок. В этот?.. Базз вспомнил красные точки в глазах Юго. И сильнее сжал зубы. Какова вероятность того, что Император не погиб? - Базз? Ты долго? – голос Юго снизу звучал глухо через толстый слой стеклопластика. - Нет, иду! Забыл чайник вырубить! - Юго не должен знать. Не должен знать, что Базз в нем сомневается. В том состоянии, котором он пребывает по сей день, потерять поддержку в лице Базза для него будет смерти подобно. Базз вышел на палубу и спустился на землю. Мужичок стоял на том же месте. Юго сидел на земле и рассматривал свои волосы, явно прикидывая, насколько он их укоротит. Волосы до встречи с необрастайкой были ничего так… Не приличная мужская прическа, но девки на Юго еще до первой войны оглядывались. Базз тоже пытался отрастить что-то похожее, но у него такое не росло, и вскоре он забросил гиблое дело. - Тут начальство вас вызывает к десяти, чего-то решать хочет, пока вы не скинулись, - проговорил он. - Куда нас таких девать, или сколько с нас бабла драть? – уточнил Базз, прищурившись, рассматривая золотое солнце, поднимающееся из моря на востоке. - Да шут его знает, - хохотнул мужичок. – Я им не этот, чтобы во всей их бумажной фигне разбираться. Я вообще токарь-фрезеровщик. Если винт решите переделывать, подходите к заправочной, там токарная, и меня спросите. Очень уж нам всем интересно, пойдет это корыто по воде, или под воду, - он ухмыльнулся, потирая руки. - Уже точно по воде, - заметил Юго безразличным тоном, - дыр в днище больше не осталось. - Ну, бывайте. - Ага, скоро придем, - кивнул Базз, внимательно глядя на Юго, разбирающего свои волосы. – А, да. Мы ж мимо вашей токарной проходить будем… ну, минут через пятнадцать. В общем, ножниц поострее не найдется? Когда к положенному времени они вошли в офис, провожаемые нелюбезным взглядом охранника, Юго иногда подергивал плечами и поводил головой, вокруг которой слегка дыбом торчали чуть влажные пряди, местами все еще розоватые, не до конца отмытые от краски. Не достающие даже до мочек ушей. - Да ты не расстраивайся. Круто смотрится! Ваще огонь, - Базз болтал, забивая эфир и напряженно улыбался. Ему вдруг пришло в голову, что неизвестный благодетель, который подогнал паруса, может иметь отношение к сегодняшнему вызову. И это заставляло напрячься. Привычка выражать чувство опасности через нападение сейчас играла против него. Базз читал - это называлось умным словом ПТСР, и было частым спутником бывших военных, побывавших в горячих точках. Юго неожиданно взял его за руку и очень крепко сжал. Почти до боли. И ничего не сказал. Приемная на третьем этаже ждала, приглашающе распахнув двери. - Базз, привет! – девочка-секретарша ласково улыбнулась и помахала рукою, отвлекшись от беленького изящного монитора с надкусанным яблоком на задней панели. Под ворохом бумаг Базз усмотрел угол компактного системника. Дела у порта, очевидно, шли хорошо, если у работников печатно-кофейного фронта на столах красовались такие машинки. - Привет, лапушка, - Базз незаметно выдернул кисть из пальцев Юго. – Как твое ничего? - Работой завалили, - девушка скорчила кислую мину. – А как там «Южный крест»? Уже сбросились? Ты же меня покатаешь, когда вы на воду встанете? - Непременно, красотуля, - каждый раз, глядя на эту милашку, Базз сравнивал ее с ассистенткой Хашвальта, Хельгой. Небо и земля. Чернявая, смуглая, с карими глазами и округлой низенькой фигурой, теплая даже на вид, эта девушка отличалась от Хельги всем. Небо и земля, одним словом. - Смотри! – девушка погрозила пальчиком. – Вы не ждите, про вас там уже спрашивали, сразу заходите. Они вошли. - Опаньки… - пробормотал Базз, чувствуя, что челюсть пытается удариться о ковер. - Добрый день, господа, - Хельга встала с кресла за столом для совещаний по правую руку от начальника порта. Высокая, прямая, в светлом костюме, мало чем отличающаяся от себя прежней. Разве что линзы на глазах, спрятанных под очками-хамелеонами. – Рада видеть вас обоих в добром здравии. *** Женщины бывают разные. Можно классифицировать их по цвету волос, глаз и кожи, можно – по типу фигуры. Ни одна из этих замечательных классификаций не охватывает всей полноты картины, не говоря уже о том, что ни одна из них не уделяет внимания такой части женского человеческого организма, как внутренний стержень. Некоторые образно мыслящие натуры называют людей, обладающих им, стальными, другие – несколько более циничные деятели – уточняют, что стальные у этих дам и господ яйца. Ошибаются и те, и другие. Сталь у таких людей содержится в душе, что, конечно, намного более эфемерная субстанция, чем тело целиком, или яйца в частности. Но продолжим о женщинах. Какая она – стальная леди? Романтичная формулировка зачастую подразумевает беспринципную карьеристку и стерву, решения которой и стойкость в достижении цели заставили коллег мужчин поубавить прыти на пути к вершине должностного Олимпа. По сути, это женщина, умеющая держать себя в руках даже в самой безвыходной ситуации, принимать решения, защищающие ее интересы и интересы тех, кто от нее зависит, не взирая на личности, комплименты и чужие приоритеты, разумеется, достигать цели, разумеется, нести ответственность за принятые решения. Стерва? Ну, может, чуть-чуть. Карьеристка? Скорее, вследствие ответственности и умения добиваться своего. Еще в голове этой леди всегда есть мозги, умеющие думать не только о статусных сумочках и новом маникюре, в силу чего она способна, остановиться вовремя на определенной ступеньке карьерной лестницы и даже носочком туфельки не ступать дальше. Например, у нас есть три леди. Какой-то металл в душе есть у каждой. Но сталь - только у одной. Хельга была секретарем и ассистенткой Юграма Хашвальта последние двадцать лет. И последние лет девять – ее всерьез опасались. Впрочем, ее способностей и в двенадцать лет хватало на то, чтобы объяснить господам штернриттерам, что в приемной Грандмастера не стоит шуметь, или любым иным образом нарушать приличия. Она была последним ребенком в чистокровном, но напрочь выродившемся семействе – и гемиштом. Стоило посмотреть на фото ее батюшки, и вопрос чистокровности Хельги не вставал – такие глаза, такой подбородок, во всем лице – порода! Еще чуть-чуть, и какие-нибудь уродцы с чистой кровью в не менее чем пятидесятом поколении стали бы наследовать родовой крест квинси, но – обошлось. Батюшка умер от инсульта, матушка – от спиртного и голода, дочка попала в Сильберн. История не более трагическая, чем миллиарды других того времени. Так бы ей и служить уборщицей или прачкой в великом серебряном городе, но, поскольку, в душе уже было достаточно стали, Хельга не стала ждать счастливого случая и пошла создавать его сама. Она изучала техники – по книгам, она работала над собою. Она запретила себе думать, что не может чего-то достичь. И достигала того, чего хотела. В двенадцать она пришла в белую башню, возвышающеюся над дворцом и села в приемной, рядом с толпой громких мужчин, ждать, когда представится возможность проскользнуть в кабинет. Мужчины шумели, махали руками, головы у них были непокрыты. Назывались мужчины штернриттерами. Когда шум достигал апогея, от которого стекла начинали трястись, из кабинета выглядывал Хашвальт и одергивал грубиянов. Хватало ненадолго. Хельге стало жаль времени, которое этот человек тратит на поддержание порядка, если полномочия можно было бы делегировать. Да хоть вон тому, с красным хохлом, наглее всех выражающемуся - чтобы не выражался. Или ей. - Скажите, - спросила девочка как можно более строгим тоном, - Штернриттерами становятся за неумение себя вести в обществе дамы, безалаберность и откровенное хамство? Не удивительно, что Грандмастер так мало успевает, если ему приходится работать с подобными индивидами. Или вы тут мешаете ему работать именно для того, чтобы самим безнаказанно бездельничать? Тут бы ее и убили на месте, если бы в приемную в очередной раз не выглянул Хашвальт. - Тот, кто кичится своею любовью к работе, должен быть готов ее продемонстрировать, - заметил он. – Завтра к восьми сюда. – Смерил взглядом притихших штернриттеров и заметил, что их труда в их заслугах меньше, чем труда в заслугах этой мелкой пигалицы. Хвалил Грандмастер редко, власти имел много, мстительность его вошла в поговорки, потому на пигалицу даже зла не затаили. Присмотрелись, запомнили. Аусвелен тоже запомнили все, кто имел дело с полукровками. Была прислуга, позволявшая кичиться чистотой своей крови – не стало такой прислуги. Неудобно, муторно, досадно… Но будем знать. Спалось Хельге той ночью плохо. Снилось, что на работу опаздывает и Хашвальт расстроен. И что опять от Императора пришел бледный, круги под глазами и руки тряские, а в приемную рвется штернриттер «H» и кричит громко. Снилось, что опять самой к Императору идти надо с докладом, а Грандмастера все нет и предупредить нет возможности, и идти не хочется, и оставлять пост нечестно. Глупости снились. Хашвальт, действительно бледный, как смерть, с яркими капиллярами в глазах сказал, что она ему очень помогла, не желая идти к Императору, не дождавшись его. Но это было потом. В больничном крыле. Когда она увидела свое лицо в зеркале. Штернриттер «H» действительно громко кричал. "Видимо, в моей крови было слишком мало кровавого серебра", - подумала тогда Хельга. В чем-то она была права. Стали там было больше. - Не становись штернриттером, - сказал Юграм. - Мы заканчиваем едой. - Не буду. Меня уже ели и мне не понравилось, герр Хашвальт. Виварий просит аудит по поставкам из Уэко – у них цифры не сходятся. Мне самой провести, или вам оставить? Пришла война. Забрала шумных штренриттеров и грубоватых, но своих, солдат. Оставила последний приказ начальника увести из Варвельта глупых девчонок, которые туда придут, защищать их от всех напастей. Она увела двоих последних штернриттеров в Уэко, спеленала и стала ждать конца войны. У нее был приказ. Последний приказ ее начальника. Это была ее работа. Из Уэко их выставили с напутствием жить долго и счастливо – и подальше. Теперь они стали людьми. И, наверное, это стоило того. У каждого должен быть мир без войны. Хотя бы недолго. - Фройляйн Живель, у вас есть гражданство хоть одной страны? - Да… Но в тюрьму не пойду. - А у вас, фройляйн Лэмпард? - Да, но снова экспериментировать над собою не дам. - Ох, что же нам делать с фройляйн Бастербайн?.. - …Дай, дай! Жижи, мне очень надо!.. Звук удара. - У меня в морге зомби отлично мыли полы. Ой, Лили, смотри, какая собачка с ушками! - Отвали от моего мороженного, извращенец!! Она защищала их даже в этом странном новом мире. Сначала от них самих, потом от безработицы, затем от одиночества, которым этот странный новый мир был наполнен до краев. Она мечтала, что вернется Грандмастер, а с ним и мир, к которому она привыкла. Четкий и понятный мир Великой Империи Квинси. Она надеялась, что все ложь, их человек-знамя - жив, рано или поздно он вернется, и направит их, оставшихся своих штернриттеров, на войну, или в ад, или куда... это было не важно. Просто ей было бы жаль, если бы такой правитель, как Хашвальт, погиб просто так. Редкий человек, обличенный властью, так заботится о своих подданных, редкий капитан жертвует собою, чтобы выжил хоть кто-нибудь. А этот пожертвовал - ради Хельги, ради истерички -"H", ради этих девчонок. Просто закрыл их от Аусвелена - скольких мог, стольких и закрыл. Может, и этих Исид и Куросаки закрыл. Хельга не делилась этими мыслями с остальными. И так было ясно, что им не до того - Жизель думает о своих маленьких извращенских радостях и подтверждении диплома медицинского университета, Лилтотто прикидывает, куда себя деть, чтобы прокормить "Голод", а у Бамбиетты и посмертье лучше, чем у многих. А потом она поняла, что Юграма Хашвальта больше нет. Он был еще четыре месяца назад. И был великим человеком. Квинси, если угодно. Но он уже был. Нет никакого Ванденрейха в этом мире - она наводила справки, она искала - у нее были и логины, и пароли всех филиалов. Но ни логины, ни адреса больше никуда не вели. Она пыталась попросить помощи у влиятельных семейств, но - в лучшем случае - никто не брал трубку. В худшем - номер не был зарегистрирован в сети. В ярости она напилась, как никогда раньше. Убила нескольких мелких пустых, чуть не нарвалась на шинигами и с отчаянно колотящимся сердцем приняла решение пойти в больницу к единственному квинси, которого знала в этом городе. И как его найти, тоже знала. Перед посещением она выспалась, тщательно подвела глаза, убрала волосы в гладкий пучок. Посмотрела на себя в зеркало и осталась недовольна. В последнее время она слишком много работала и слишком мало ела. Надела очки, чтобы не обращать на себя внимания странными глазами. Больница встретила ее улыбчивыми медсестрами, тихими коридорами, вежливостью и запахами страдания, лекарств и страха. На этаже персонала остальные запахи застил запах усталости и почему-то кофе. Исида Рюкен был дилеммой: с одной стороны, хозяин своего слова и дела, понимающий в гордости квинси больше, чем большинство служивших с нею рядом; с другой стороны - ренегат и наследник ренегата, отец саботажника. Впрочем, дилемма не сложнее выбора туфель, если наблюдать картину в ретроспективе. Дверь с латунной табличкой. Окна, должно быть, выходят на парк. Если Исида выбрал этот кабинет сам, то либо он предпочитает отстраняться от происходящего, что не лишнее в работе врача, либо он высокомерен до неприличия, что далеко не обязательно противоречит первому варианту, а вполне может его дополнять. Исида Рюкен мало отличался от досье, но сильно отличался от своего отца. Не слишком высокий, не очень мелкий. Азиатская кровь не слишком проявлена. Возможно, основательно разбавлена европейской. Впрочем, чистокровных родов в Азии было не много. И они никогда не стремились сохранить чистоту фенотипа. - У меня много работы, - проговорил Исида, заглянув в одну папку и записав что-то в другой. – Молча стоять и собираться с духом вы могли бы несколько заранее. - Боюсь, что мне придется отнять достаточно много вашего времени, господин Исида, - произнесла Хельга, изобразив маску вежливого смирения на лице. – Поэтому будьте любезны отвлечься от вашей работы. Уже договорив, она осознала, что привычная линия поведения в ее положении неуместна, и – наверняка – опасна. - Не вам решать, что мне придется делать, а что нет, - он снова сверился с папкой и еще быстрее застрочил ручкой, - или вы лучше меня понимаете, как проводить откачку жидкости из легкого? - Уверена, вы это знаете и без бумажки. Мой вопрос не терпит… - Терпит. Или он не ко мне. - Хорошо. Сколько ему должно потерпеть? Исида мрачно сверкнул стеклами очков и указал рукою на стул у стола. Девушка присела на краешек. Что ж, ей повезло. Он оказался либо излишне недогадлив, либо слишком добр, либо слишком любопытен. И невероятно высокомерен. За полчаса шелеста бумаги и треска клавиш, Хельга изучила кабинет от и до. Заметила и фоторамку на столе, отвернутую так, чтобы посетитель не мог сунуть нос даже в маленький кусочек личной жизни, и кружку с остатками кофе, и удобство кресла со слегка потрескавшейся обивкой – явно любимого, и аккуратность, слегка подернутую поверхностным беспорядком. Здесь много работали, часто проводя больше времени, чем того требовал регламент. Здесь, наверное, жили. Еще не так давно у нее самой тоже было такое место. Ей стало досадно и неумолимо завидно. Она подавила эти чувства. Все будет, но к этому придется идти и это придется делать заново. - Еще минуту, - проговорил Исида и быстро щелкнул мышкой - заурчал принтер на краю стола, выплевывая листы бумаги. Затем он откинулся на спинку кресла, достал из кармана пачку сигарет и с удовольствием закурил. - Вы – секретарь Юграма Хашвальта, - констатировал Исида, выдыхая дым. - Исполнительны, верны и неболтливы. Неглупы, насколько я помню. Что противоречит вашему нахождению здесь. - Мне нужна ваша помощь, - проговорила Хельга, чувствуя, с каким трудом ей даются слова этой вполне заурядной просьбы. Исида хмыкнул и потушил сигарету в пепельнице, уже изрядно полной. - Вы спороли глупость, явившись сюда, - заметил он. – Например, я знал о вашем появлении за два квартала отсюда. Шинигами наверняка тоже. Вам настолько не дорога ваша свобода, что вы сначала носитесь по крышам за пустыми в лучших традициях моего дурного сына, затем являетесь ко мне? Или еще не наигрались в воина Великой Незримой Империи? Хельга приоткрыла рот, чтобы достойно ответить, но закрыла его, осознав, что ответ не прозвучит достойно, какие слова в него не вложи. Дурость, как она есть. Самонадеянность и дурость. Критика была вежливой и даже с оттенком заботы. - Согласна, я повела себя неумно, - кивнула девушка, позволив щекам слегка порозоветь. – Но ситуация, в которой я оказалась, требовала от меня быстроты действия и демонстрации честности намерений. - Не настолько, но, допустим, я заинтересован. Излагайте. - Скажите, не знаете ли вы судьбы тех подразделений Ванденрейха, которые были размещены в Мире Живых? - Отчего же… Знаю. Они расформированы, - синие глаза за очками были холодны, но внимательны. - И не думаю, что, если вам удастся найти хоть кого-нибудь живого из тех, кто в них был, вы сумеете подбить их на выступление против Сообщества Душ. Если я правильно понимаю, то именно эту цель стоит считать конечной для вашей эскапады? Бросьте. - Вы пытаетесь учить меня тактике и стратегии? – она выгнула бровь. - Нет. Только достучаться до вашего разума. Этому миру не нужны квинси. Людям этого мира не интересны пустые, шинигами и прочие нематериальные сущности, они в большинстве своем не видят никаких духов, им вполне хватает сказок и театральщины аля-Дон Каннодзи. – заметив ее недоумение, он пояснил: - Местный гуру интертеймент-индустрии. - Но они убивают людей! Разве не самое достойное применение для силы – защита слабого?! – она не ожидала подобной отповеди, даже зная славу, закрепившуюся за этим отщепенцем. - А вы знаете, сколько людей ежегодно умирает от туберкулеза, вич-инфекции и собственной безалаберности? В десятки сотен раз больше, чем от нападений пустых. Это я вам могу сообщить, как практикующий больше десяти лет врач. Она смотрела на него и не верила своим ушам. Отказаться от дела квинси?.. Просто потому, что люди не в состоянии справиться с собственной глупостью? - Тогда почему же вы не примкнули к воинству, когда Император созывал всех, чтобы уничтожить старый мировой порядок? Предпочитаете по старинке: поштучно, а не массовой вакцинацией? - Нет. Предпочитаю по-взрослому, а не как маленький ребенок: выкинуть игрушку только потому, что она стала не настолько красивой, чтобы с нею играть дальше. - То есть вы считаете, что шинигами замечательно справляются, и их действия и бездействие абсолютно оправданы. В частности, убийство вашего отца, - она била по больному намеренно и больше не стеснялась. Она была уверена, что удар достигнет цели и цепко вглядывалась в лицо собеседника. - Мелко, - заметил Исида и легко улыбнулся. – Переход в наступление от попыток договориться вам не удался. Впрочем, и попытки договориться были так себе. Привыкли командовать? – он криво усмехнулся, заметив ее ярость. – Выйдите на улицу и расскажите любому прохожему, кто вы такая, что защищаете его от злых духов и ленивых Уравнителей. И вы увидите реакцию. Очень интересно играть в разведчиков в детстве и защищать маму от воображаемых страшилищ в пять лет. В тридцать это выглядит слегка глупо. Может, пора попробовать поиграть в другие игры? Легкость, с которой он выворачивал все на нее лично, уходя от глобальных вопросов, была однозначно следствием огромного опыта ведения этого спора, что вполне согласовывалось с описанным в датенах конфликтом отца и сына. - Я услышала вас, - проговорила Хельга. Провал был налицо, всю его глубину и отчаяние ей предстояло осознать в одиночестве и не прямо сейчас. - Если обдумав наш разговор, вы будете готовы признать, что пора великих войн и неминуемого героизма прошла, позвоните мне, - он протянул ей визитку. – Мне будет приятно оказать вам помощь просто потому, что сильному и неглупому человеку всегда приятно помогать. Она заставила себя принять белый прямоугольник, сунуть его в карман пиджака и вежливо попрощаться. Она проиграла, причем по всем фронтам. Это было новое чувство. Это был опыт, которого она так надеялась избежать. В грязь носом ее тыкали не часто. Привыкнуть было негде. Это ощущалось удивительно позорно: попросить помощи у ренегата - и не получить ее, и Хельгу душила ярость. Цокая каблучками по асфальту, она готова была зашипеть, как чайник, и только мысль, что за ее «хочу» ей теперь никто ничего не должен, отрезвляла. Проблема была в том, что этот человек, у которого не осталось в жизни ничего святого, говорил правду, в которую верил. Его слова не расходились с делом. Неминуемый героизм и великая война за идеалы – отказать. Повседневный труд во имя спасения жизни, героизм неявный, но оттого не менее подлинный, с, можно сказать, неподдельной жертвенностью – утвердить. Романтично до одури – а пойди выживи от такой романтики. Исида Рюкен, отщепенец и предатель идеалов вел свою войну – и не сдавался. В чем-то он походил на Юграма Хашвальта. Он делал то, что велит ему долг, а несогласующееся с ним просто не брал во внимание. Делал свое дело – и будь что будет. Эта мысль заставила ее остановиться. Если бы ее предыдущий начальник хотел ее смерти, или ему было бы на нее плевать, он бы не отправил ее спасать двух глупых девчонок, одна из которых мальчишка, и бежать в Пустыню. Мысль была свежей и отчего-то неловкой. Неловко было понимать, что такая простая мысль не дошла до нее раньше. В Уэко можно скрыться от шинигами, от Пустых и – в чем-то – даже от императорского гнева. Нельзя этого сделать в Сообществе душ и Мире живых. Но из Уэко нельзя продолжать войну. Только выжить. Следует ли из этого, что своим приказом Хашвальт запретил ей участвовать в имеющемся конфликте в любом его проявлении? А если она не может защитить всех тех квинси, которые были на момент начала войны в Мире Живых, может, стоит остановиться и не создавать неуместную суету, грозящую потерей уже достигнутого? Стал бы Юграм Хашвальт жертвовать тем, что берег больше своей жизни, ради недостижимого и очень абстрактного идеала, если вероятность провала стремилась к ста процентам? Что-то подсказывало Хельге, что нет. На кого не обращают внимания шинигами и Пустые? Ответ на поверхности. На обычных людей. Она развернулась и зашагала обратно в больницу. Помощь была все же нужна. Только другая. Еще через неделю она пошла на собеседование в «Форарльберна Инкорпорейтед». Прятаться лучше у всех на виду. Даже от тех, кто на первый взгляд может показаться своими. Корпорация – это не одно направление деятельности, а несколько. Она может производить товары и организовывать рынки их сбыта. Иногда за пределами страны, ее породившей. Корпорация – это тело, состоящее из разных частей. Тело, способное, в том числе, и реализовывать репродуктивные функции. Проще говоря, размножаться, создавая дочерние компании в самых разных частях света, или филиалы этих компаний, или поедать другие корпорации, делая их своими полноправными членами. Амеба в ее юридическом смысле, если так можно выразиться об объединении людей. «Почему бы и нет?», - думал небезызвестный учредитель «Ворарльберна Инкорпорейтед», Юкио Ворарльберна, подписывая акт аренды территории в одном порту в небольшом городе на восточном побережье одного из континентов. «Почему бы и нет?», - думал глава парусной федерации, расположенной в этом небольшом городе, подписывая акт передачи в собственность ничейного судна, стоящего на территории этого самого порта. «Почему бы и нет?», - думал финансовый специалист, выдвигая на собрании акционеров предложение поддерживать какой-нибудь из видов спорта, в качестве уменьшения налоговой нагрузки на филиал в стране, в которой находился этот город. «Почему бы и нет?» - подумала Хельга, теперь уже один из секретарей генерального учредителя «Ворарльберна Инкорпорейтед», глядя описание ситуации с «Южным крестом», которая экономила кучу времени и, что вероятно, денег. «Почему бы и нет?» - подумал Юкио еще раз и подписал Хельге командировку. Тем более, что свою часть сделки она выполняла честно – информацию обо всех руководителях подпольных организаций, стремящихся в очередной раз возродить «Великое дело квинси», которые с недавних пор маниакально выискивала его служба безопасности, она поставляла полную, исчерпывающую, даже не отвлекаясь от безукоризненного выполнения своих должностных обязанностей. О, как причудливо тасуется колода, если карты в руках раздающего все крапленые, а вокруг совершенно темно. *** Пока Базз подбирал челюсть, Юго, похоже, ничуть не удивившись, выбрал ту единственную линию поведения, при которой история не заканчивается на этом самом месте. - Взаимно, - сказал он, выходя вперед и старательно не замечая, каким взглядом смотрит на него Базз. - Верно ли я понимаю, что со времен окончания вашей службы, вы пребывали в этом городе все время? - Хельга села и жестом разрешила сесть и бывшим штернриттерам. - Чего?!.. - Базз, помолчи, - Юграм говорил уверенно, спокойно. Знакомо. Так, как не говорил уже восемь месяцев. – Думаю, этот вопрос буду решать я. Базз обалдело смотрел на него. Юго менялся на глазах. Исчез погруженный в себя почти-аутик, неспособный на самостоятельные решения, сложностью отличающиеся от налить чай-навернуться с лестницы, и выступил тот человек, за которым Базз шел в Варвельт умирать. Его Юго. Тот, ради которого и яхта и весь мир и коньки в придачу. *** - Сволочь! Я думал, ты нихрена не понимаешь, а ты, оказывается, на местном шпаришь, как по бумажке. - Тебе всерьез было бы легче, увидь ты этот документ с твоим знанием исключительно обсценной местной лексики? Впрочем, ты способен пользуясь исключительно ею виртуозно обходить все подводные камни недостатка основного словарного запаса. Снимаю шляпу. - Это ты меня похвалил, или обругал? - Поставь чайник, - Юго опустил руку в темно синюю майскую воду, в которой отражалось небо и величественные, как замки облака. Пальцы в воде были белые, нетронутые загаром. – И будь любезен не хватать голой рукой твою замечательную новую ручку на твоем замечательном новом чайнике. Мне еще пригодятся и твои руки, и палуба нашей яхты. Я слишком долго ее клеил, чтобы ты с воплем прошиб потолок. Базз посмотрел на спокойное живое лицо и не стал ничего комментировать. Вместо этого он спустился в каюту и поставил на огонь чайник, на четверть наполненный водою. Четверти вполне хватало, чтобы сделать чаю в две кружки. - Ну так? – Базз оперся руками о нижний край люка и посмотрел на их пирс на другом берегу пролива. Маленький и незаметный рядом с сухогрузом, который сегодня ночью уйдет на рейд. Но место – их. Теперь уже официально. - Учил. До сих пор не все конструкции понимаю. - Когда?! – Базз уперся взглядом в профиль Хашвальта обрамленный растрепанными светлыми перьями волос. Сегодня он вытрясет из этого тихушника все. И душу тоже. Или он не Базз-Би! - Ты всю зиму и весь март дома появлялся только поесть и то раз в пару дней. От тебя можно было фольштендиг Валькирьи спрятать. Не только учебники. - А учебник где ты взял? - Купил еще в Каракуре. Я при помощи колебаний духовной силы быть понятным не могу и воспользовался помощью Исиды. Не самое сложно действие. С твоей печатью пришлось больше возиться. - Ты что, с меня печать шинигами снял? – Базз понял, что Юго не казался психом. Он им и был. Тихим и опасным. Очень, очень опасным. У Базза по рукам побежали мурашки почти-предвкушения. - Руки! – Хашвальт очень быстро схватил Базза за запястье и вздернул вверх, отрывая его ладонь от стеклопластика. На месте, где только что лежала рука Базза, на белой поверхности была заметна оплавленная вмятинка. – Начал снимать. Она со слежкой была… Ты же не хочешь вечно бегать к ним отчитываться о каждом своем шаге? - Не то чтобы я не догадался… Но ты уверен, что идея была хорошей? Они потеряют след и будут искать заново. Прятаться всю оставшуюся жизнь я так-то тоже не хочу. Напрятался – мне хватило. - Ты чем слушал офицера Хиёсу? – Хашвальт устало отпустил руку друга. – Печать спадет сама в случае твоей смерти. Если бы мне не удалось сделать это незаметно, то, разумеется, проверка от Уравнителей этого района прибыла бы незамедлительно. Но, как видишь, обошлось. Может, Баланс, может, удача. Я пока не могу разобрать. - Умник, блин, – пробубнил Базз и нырнул в каюту, чтобы снять чайник. – А если бы твои печати сработали? - Какие? Которые на мне еще в первый месяц здесь сгорели? Я отдаю энергию. Я не поглощаю ее. Печать не имеет такой ёмкости, которая может вместить все. Если все еще гений, сложи два и два: можно ли выжить «откармливая» Его Величество тысячу лет, не обладая подходящим потенциалом? Малышку Лилтотто с ее «Обжорством» разнесло бы до размеров шарика от первой же порции. - Ты, смотрю, от скромности не помрешь, - Базз вручил Юго чашку и выбрался на палубу сам. Яхту подкручивало. Ветер заходил к югу через запад, но все никак не мог определиться, хочет он туда или нет. На горизонте громоздилась толстая темная туча, но «Южный крест» с той стороны прикрывался скалой, и бывшие штернриттеры не боялись унестись на крыльях шторма в судоходный пролив без опыта форс-мажорного управления. - Альтернативой было скармливать ему по тысяче квинси в месяц… в среднем по тысяче. Базз присвистнул, затем задумался, потом выдал: - Это благодаря тебе Хельга нас нашла? - Нет, - голос Юго стал сухим и протокольным. – Благодаря тому, что кое-кто не догадался утащить наше плавсредство за территорию порта. Скажи спасибо, что ни мы, ни средство не обладаем достаточной способностью, чтобы начать получать на нас выгоду прямо сию же секунду. Иначе завтра мы стартовали бы в первой городской регате, чтобы оправдать и отрабатывать. - Мда, - крякнул Базз, поразмыслил. – А я бы за… - Я не сомневаюсь. Ты вообще адреналиновый наркоман. Научись названия направлений ветра не путать сначала, потом будешь «за» регату. - Зануда. - Скажи «спасибо». - Спасибо, - если он хотел вытрясти из Юго душу, следовало быть покладистым. Хотя и поблагодарить было за что. - А вот расскажи мне вот что еще, - Базз с невинным видом созерцал медленно подползающий с горизонта дождевой фронт. – Так откуда у нас паруса взялись? Только не рассказывай про неизвестных в машине – не поверю. - Не верь. Твое право, - пожал плечами Хашвальт и пригубил чай. Если бы Базз знал, что помимо Хельги выжил хоть кто-то еще, его паранойя угасла бы сама собою через какое-то время. Но в данный момент это было просто невыгодно – терять бдительность. Пускай Хельга, женщина со стальными принципами и характером, вышла из мрака огромного мира, который только-только избежал катастрофы, и ее наличие предавало общей абсурдности ситуации отчетливо положительный колорит, были и другие. С принципами не столь несгибаемыми. Например, внутри у Жизель Живель жила ртуть. Подвижная и ядовитая. Отравляющая парами в первую очередь хозяина. И там, где Хельга пошла по пути этичности и скрытности, неугомонный мальчишка в юбке пошел по пути эффективности. Ему хотелось знать, и он узнал. Не сложно представить, как заштопаный тысячей швов Урахара Киске продает информацию за сходную цену. Какова она была, Хашвальт старался не представлять, когда из свернутого паруса, пришедшего по самой обычной почте, выпал лист, исписанный знакомым почерком в закорючках. По тонким намекам из письма он восстановил последовательность событий, но предпочел не писать ответ, тем более, что если он знал этого спасенного, то угроза проверить «как вы его там поставили» обозначала только одно – явление настоящих гостей. - Когда-то давно, еще в детстве, один человек рассказал мне, что радуга после дождя – это символ того, что все будет хорошо. Как будто небо извиняется за то, что погода была плохой, и обещает ее больше не портить, - проговорил Хашвальт, задумчиво глядя в золотисто синее майское небо. – Я думаю, что после этого дождя она тоже будет. Базз допил остатки чая и пристроил кружку в корыто кокпита, задумчиво посмотрел на черную волну в небе. - Помню, помню… Думаю, он был прав.