***
Тюрьма — прекрасная возможность заявить о себе не только местному контингенту. Начальство этого отнюдь не гостеприимного заведения отдавало себе отчет в том, что некоторые из здешних заключенных не были настоящими преступниками: являлись душевнобольными, которых либо по ошибке, либо из-за нежелания разбираться в подробностях просто закрыли за решеткой на определенный срок. Разве следователям было какое-то дело до будущего человека, который вместо получения должного лечения ломал свою жизнь раз и навсегда, невольно отправляясь на каторгу? Многие даже не задумывались о том, что после выхода из тюрьмы у человека не будет никаких перспектив, а душевное состояние ухудшится в разы, что может привести к более печальным последствиям, в том числе и для всех окружающих. Но разве от мнения Джеймса Уильямса — начальника местного тюремного учреждения — зависело хоть что-то при поступлении новых постояльцев? Хотя, на самом деле, он не переживал за возможные ошибки следователей и судей, ведь его дело было за малым: подписывать документы, выдавать зарплату сотрудникам, отчитываться вышестоящим лицам в конце каждого месяца. Его, как и многих других, не волновала судьба сбившихся с верного пути граждан, которые невольно попали в здание, огороженное высоким забором и колючей проволокой. Но для некоторых сборище такого разного контингента за решеткой являлось плюсом — несколько английских университетов, готовивших судебных психиатров, сотрудничали с тюрьмой за чертой Лондона. Наиболее выдающиеся студенты последних курсов имели одновременно опасную и уникальную возможность поговорить лично с заключенными, составить их портрет, узнать очередную версию их видения ситуации, использовать полученные данные для дипломной или других работ в будущем. Начальство тюрьмы само выбирало, кем из постояльцев можно было пожертвовать ради науки и процветания судебной практики в будущем. Зачастую в качестве подопытных предоставлялись те самые подозрительные заключенные, поведение которых указывало на то, что их место в палате с мягкими стенами. Обычные наркоманы и мелкие воришки, которые не представляли никакой угрозы, были более подходящим вариантом в плане безопасности, но куда менее интересным и полезным с точки зрения получения образования и навыков. Могло ли оказаться так, что Майкл Питерсон являлся тем самым психом, который случайно оказался не в том исправительном учреждении? Иначе каким образом можно было объяснить его поведение, вполне осмысленное разжигание войны на пустом месте? Скука? Может быть. Желание быть кем-то вроде анархиста? Вполне вероятно. Но какой бы ни была причина — все это было запрещено, за все это следовало наказание, и не всегда законное. Именно потому за несколько дней до студенческих занятий был издан приказ, исходя из которого в число подопытных входил Майкл Питерсон. Он еще не знал, какой подарок приготовила ему судьба и, по правде говоря, не особо переживал за это. В тюрьме и без того было достаточно проблем: надзирателям не составляло абсолютно никакого труда всей кучей накинуться на Соломонса посреди ночи, а после — скрутить и начать наносить увечья всеми подручными средствами. Подобным методом они мстили ему за то, сколько бед он привнес в их размеренную жизнь и лишил стабильного заработка — если раньше деньги от подпольных боев получали другие заключенные, а затем буквально на следующий же день отдавали почти всю сумму надзирателям ради собственной безопасности, то теперь вся прибыль шла в руки одного человека, а тот не собирался платить за свое положение. Тюремный персонал не мог пожаловаться на это недоразумение начальнику тюрьмы: он, возможно, и догадывался обо всех запрещенных встречах в подсобках или на кухне поздно вечером, но лишний раз поднимать эту тему не было смысла. Никто не желал вслух упоминать, каким именно образом охранники перегибали палку при исполнении обязанностей. Но с другой стороны, разве мистер Джеймс Уильямс не был куплен? Каким образом надзиратели должны были понимать приказ ни в коем случае не трогать заключенного по имени Пол Дениелс? Того зазнавшегося типа, который заслуживал такого же отношения, как и все другие арестанты. Чем он был лучше других, а, если точнее, сколько денег ежемесячно он или его дружки на свободе отсылали Уильямсу? А Дениелс, пользуясь своей неприкосновенностью, лишил большинство надзирателей дополнительного заработка. Какой черт дернул его предложить Майклу Питерсону принять участие в «закрытых ночных вечеринках»? Чем он думал, когда в буквальном смысле снял оковы с, пожалуй, самого непредсказуемого человека, которому когда-либо доводилось отбывать срок в этом месте? И с человека ли вообще?***
1 февраля 2000 года
— Двадцать фунтов, да ты совсем сдурел?! — Соломонс держал в руках смятые купюры, на которые капала его же кровь из разбитого носа, будучи не в силах принять тот факт, что грандиозное шоу, которое он устроил перед местными, стоило таких смешных денег. Возможно, где-то в глубине души, если она и была у Альфреда, он подозревал, что его скорость уже была не такой, как раньше — сказался длительный перерыв, а затем — десятки полученных травм от надзирателей, из-за которых Соломонсу порой было трудно ходить, не то что молниеносно реагировать на опасность. Именно потому ему потребовалось некоторое время, чтобы раскачаться во время поединка на ринге, и за это время он получил несколько сбивающих с ног ударов. Но победа, что было главным в данной ситуации, все равно оказалась на его стороне. — Дорогуша, я предупреждал, что здесь не зарабатывают миллионы. — С абсолютно невозмутимым видом Пол Дениелс курил сигарету, стоя напротив своего бойца. — Ты им понравился, но этого все равно было мало. — Мало? — Соломонсу показалось, что в его голосе проскользнули нотки истерического смеха. Еще никто не смел обвинять его в подобном несовершенстве и плохо выполненной работе на ринге. — Ты потратил много времени перед тем, как отправить того придурка в нокаут, а я, признаюсь честно, не ожидал такого промедления. — Куки изогнул бровь, вновь затянулся сигаретой, с успехом игнорируя полный негодования и гнева взгляд Соломонса. Судьба Альфреда была в его руках, а потому Куки не боялся говорить с ним подобным образом, или же просто не привык общаться с другими на равных. — Пора по-настоящему заинтересовать зрителей. — Ладно. — Соломонс засунул и без того смятые грязные купюры в брюки. — Что дальше? — Нам нужно оправдать твой псевдоним, дорогуша. — Тебе нужно лишь имя. Нужна боевая кличка, как у кинозвезд. — Куки, затянувшись сигаретой, воодушевленно поглядел на Соломонса сквозь оправу дорогих очков. Его предложение звучало вполне логично — звездам нужны псевдонимы, это помогает навести страх на противников. И чем грознее звучит кличка, тем больше эффекта она дает. Уже сегодня ночью должен был состояться первый бой с участием Альфреда, хотя они с Куки заключили сделку буквально несколько дней назад, но это значило лишь то, что его новый менеджер не разбрасывался словами и на самом деле был заинтересован в том, чем они планировали заниматься. Это подкупало и заставляло быть своего рода верным псом, готовым стерпеть что угодно, лишь бы ему дали шанс вернуться к прежней жизни, пусть и за стенами тюрьмы. Соломонс все еще не мог смириться с мыслью, что взамен зазнавшемуся Шерлоку пришел тип куда хуже: самооценка Куки была завышена буквально до небес, Альфред не привык иметь дело с подобными типами. Ни Талия, ни Шерлок вместе взятые не могли похвастаться подобным нарциссизмом. Но отчего-то Соломонс не смел что-либо предъявлять Куки, отчего-то не желал убить его каждый раз, когда слышал в свой адрес приторным или же насмешливым голосом «Дорогуша». Альфред терял хватку, умнел с возрастом и приобретенным жизненным опытом или просто был готов простить этому человеку все что угодно ради возможности выйти на ринг? Для него, как и для многих в этом месте, было загадкой, почему охрана не трогала Куки — нужно было знать как можно больше подробностей, связанных с положением этого типа в тюрьме. Соломонс лично видел, как охрана все спускала ему с рук, но по какой причине? Ответ на свой вопрос Альфред получил чуть ли не на следующий же день после знакомства: деньги извне творили чудеса, но, к сожалению, не могли скостить срок, хотя иметь неприкосновенность в этом аду на Земле тоже казалось огромным преимуществом. Альфред знал, точнее, сам становился свидетелем того, как некоторые охранники выпускали по ночам определенных заключенных и проводили тех в укромные места. Каждого можно подкупить, каждый хочет заработать как можно больше, стараясь при этом ничего не делать — тюремные надзиратели были как раз из той категории людей. Получая приличную зарплату за опасность и тяжесть своей работы днем, большинство из них вдобавок ко всему делали деньги по ночам, за спиной начальника тюрьмы. Но однажды должен был появиться тот, кто перекроет им доступ к рогу изобилия. Однажды две мощнейшие по меркам этого заведения силы должны были столкнуться и взять власть над здешними законами и людьми: положение Дениелса и стойкость Соломонса были теми самыми факторами, которые должны будут помочь им изменить текущее положение дел. Соломонс прижался боком к холодной грязной стене, осознавая, что Куки все еще ждал ответа от него, но понимая, что ничего путного в голову не приходило: сказалась либо очередная потасовка с охраной, либо события с такой скоростью сменяли друг друга, что Альфред попросту не успевал за ними следить и вовремя вклиниваться со своими предложениями. Он ощущал на себе пристальный взгляд мужчины, но продолжал смотреть куда-то в сторону, будто бы наблюдать за другими заключенными, которые лениво расхаживали по территории или пинали футбольный мяч, было в разы интереснее. Соломонс пытался вспомнить или придумать хоть что-то, нервно сжимал пальцы, хрустел суставами. Ответ, к счастью, не заставил себя долго ждать. — Чарльз Бронсон*. Соломонс, будучи более чем довольным своим ответом, глянул на Куки, но не нашел в его взгляде или эмоциях хоть какой-то поддержки и одобрения: тот лишь закатил глаза. — Дорогуша, всем плевать на Чарльза Бронсона. Он кретин, и его время прошло. Соломонс презрительно посмотрел на собеседника, который таким будничным тоном раскритиковал его предложение — коротко и ясно дал понять, что нужно выбрать что-то получше. Альфред не стал доказывать, что великий Чарльз Бронсон являлся грозой всех своих киношных противников, одно его имя нагоняло панику на бандитов, которым не посчастливилось столкнуться с этой машиной для убийств и жестоких наказаний во имя правосудия. Альфред вновь погрузился в раздумья, между делом намекая, что ждет встречного предложения от Куки. Он, черт возьми, стал менеджером, был в ответе за успех и пиар своего бойца — создание имиджа являлось неотъемлемой частью его работы. И Куки на самом деле не заставил себя долго ждать: — Ты скорее похож на Бэйна, что означает яд, проклятье, жажду смерти. — Он сделал глубокую затяжку, довольно улыбаясь. Его глаза горели от предвкушения, по нему было видно, что предложение не подлежит критике и комментариям. — Это точно про тебя. Чертов Бэйн.***
Доминик Кобб сидел возле Талии, одновременно виноватым и в то же время невероятно заинтересованным взглядом смотрел на нее, ожидал реакции. Он не боялся получить пощечину или что-нибудь похуже, не боялся криков и обвинений: все, чего он желал — узнать ее впечатления и мнение о незапланированном эксперименте. Талия уже как десять минут пыталась осознать недавние события. Она отчетливо помнила, как пришла домой, приняла душ, выучила несколько билетов, после чего заварила чай и пришла в гостиную, ведь обещала Коббу, что выслушает его, предложит свои варианты, хотя в принципе не была заинтересована в этом. Талия не могла подозревать, что ее буквально обведут вокруг пальца и сделают подопытным кроликом. Злости, несмотря на столь подлый поступок, ничуть не было. Талия лишь задумчиво глядела куда-то в пол, кусала губы, все еще пыталась понять, где была реальность, а где — действие снотворного и гипноза, которым Доминик владел почти в совершенстве, судя по слухам, которые ходили в университете. И, если это на самом деле были просто слухи, то тогда каким образом она могла объяснить, что перед ней на журнальном столике лежал листок, на котором ее же мелким каллиграфическим почерком была написана фраза: «Ра’с аль Гул пытается избавить мир от насилия, но при этом привносит еще больше зла»? Кобб знал, что поступает как подонок, но у него не было иного выбора. Если ему поверит Талия — поверит по-настоящему, — то тогда это в корне перевернет всю ситуацию. Тогда Талия на самом деле сможет стать рычагом давления на Лигу Теней, а члены общины благодаря своим возможностям и связям продвинут это дело. Если однажды Талия скажет Ра’с аль Гулу о том, что ей довелось пережить, что подлый эксперимент прошел почти на «ура», то тогда лидер общины призадумается, что, возможно, проект по вводу человека в гипноз, сон — все это обречено на успех в будущем. Что реки крови перестанут литься, вместо этого Лига Теней продолжит спасать мир от гнилых людей, но иными, более гуманными способами. Доминик часто дышал, его руки потели, он постоянно вытирал их о собственную одежду. Больше всего на свете он боялся, что в любую секунду в квартиру пожалует Дюкард и все испортит, хотя он мог его понять — со стороны для любого отца будет выглядеть подозрительно, что возле его спящей дочери ошивается нервный взъерошенный тип, а на полу лежат осколки, словно тут произошла серьезная перепалка. — Твою мать, соберись. — Кобб говорил сам с собой, пытался успокоиться — чем скорее он возьмет себя в руки, тем быстрее получит результат и поймет, двигался ли он в нужном направлении, или все это на самом деле было идиотской затеей. Он сел на журнальный столик прямо перед диваном, локтями уперся в колени, скрестил пальцы в замок напротив лица и принялся смотреть на часы. Он должен был выждать еще около пяти минут — именно так сказал ему его друг-химик, который и был в ответе за создание препарата. Эти пять минут тянулись целую вечность, а Кобб вздрагивал каждый раз, когда слышал непонятные звуки, хотя, скорее всего, он сам накрутил себя, отчего ему мерещилось неизвестно что. Заветная большая стрелка на часах переместилась на нужное место, что означало лишь одно: час настал. — Талия, я знаю, что ты меня слышишь. — Его голос, несмотря на недавний мандраж, теперь звучал спокойно и ровно, растворялся в тиканье часов — Кобб знал, что настроение гипнотизера передается пациентам, а в данном случае случайной жертве. — Постарайся расслабиться, дыши ровно, прислушивайся к моему голосу. Я не хочу причинять тебе вреда. Я хочу лишь кое-кто рассказать тебе. Теперь голос Кобба звучал тихо, успокаивающе. Именно под такой тембр речи было бы приятно заснуть в мягкой постели, знать, что ты находишься под защитой, а мужчина рядом не даст тебя в обиду и не предаст. Увы, сейчас все происходило иначе, хотя Талия пока не могла осознать все в полной мере. Доминик внимательно следил за ее дыханием, периодически проверял пульс. С каждой секундой он становился все увереннее в своих действиях, знал, что, возможно, близок к научному прорыву, а по его исследованиям в будущем будут издаваться книги. Но в то же время он понимал, что в одну секунду все может пойти не так, сердце Талии даст сбой — маловероятно, но все же такую возможность нельзя было исключать. При подобном раскладе Доминика постигнет судьба его отца. Вмиг тряхнув головой и постаравшись избавиться от навязчивых неприятных мыслей, Доминик продолжил говорить со своей подопытной: — Талия, представь себе что-то приятное. Вспомни место, в котором тебе всегда хорошо. В котором тебе ничего не угрожает. Подумай о любимых, которых ты хотела бы видеть рядом с собой в том замечательном месте. — Доминик осторожно гладил Талию по волосам, даже на секунду не допуская мысли о чем-то большем, чем проведение эксперимента. — Я могу лишь догадываться, но, наверное, горы являются твоим домом. Тебе там было хорошо, не так ли? Доминик ощутил, как пульс Талии стал биться сильнее, видел, как тяжело стала вздыматься ее грудь, а пальцы на руках сжались, цепляясь за края диванной подушки. Они двигались в нужную сторону, пока ничего не предвещало беды. — Итак, ты в горах, там твой дом. Там родные и близкие люди. Там отец. — Доминик замолчал на секунду, а затем продолжил: — Там Альфред. Пальцы Талии сжались на подушке с такой силой, что побелели костяшки. Из-под закрытых век спустя некоторое время скатилась одинокая слеза. Доминик так нагло играл на чувствах Талии с помощью ее подсознания, ворошил прошлое, даже пытался навязать то, чего никогда не было. Он убьет себя, если в итоге окажется, что все это было впустую, что он лишь навредил Талии и не добился ровным счетом ничего. — Талия, все хорошо. Ты меня слышишь? Вы вместе, вы счастливы. Ничто не может помешать вам, ведь горы — твой райский уголок на Земле. Это твой дом, твоя защита. Кобб осторожно гладил Талию по щеке, после чего смахнул влажную дорожку с лица, снова проверил пульс и взял Талию за ладонь, хотя бы таким образом выражая поддержку и попутно извиняясь за свою последующую выходку. — Но иногда наши близкие не рассказывают нам всех тайн, Талия. Ра’с аль Гул когда-либо говорил тебе о мужчине в одной из деревень Китая, услугами которого очень интересовалась китайская мафия? Думаю, нет. Кобб кинул взгляд на часы, ведь знал, что препарат не будет действовать долго, и за оставшееся время ему предстоит дорассказать Талии историю, заставить кое-что сделать, иными словами, внедрить навязчивую идею в голову. — В один день все пошло не по плану. Лига Теней не вышла на контакт с Джафаном — местным химиком — и более не появлялась на горизонте, хотя до этого была настроена серьезно. Джафан создал наркотик, который должен был растворяться в крови жертвы, а Лига, точнее, Сайто, сильнее всех был заинтересован в этом. Уж не знаю, что на него нашло, но он хотел проверить безопасный способ убийства, не создавая лишнего шума. Теперь голос Доминика звучал устало и вместе с тем обреченно. Он знал, что если бы не Ра’с аль Гул и его «единственное правильное мнение лидера», то Лига уже давно начала бы убирать врагов иным путем, а затем, спустя некоторое время, они перешли бы к проекту Майлза Кобба, ведь на то была причина. — Юсуф, сын Джафана, пошел по стопам отца и усовершенствовал его работу, ведь в принципе был против насилия, хотя и понимал, что, к сожалению, в некоторых случаях лишь насилие может поставить точку в определенных ситуациях. — После некоторой паузы Доминик продолжил: — По стечению обстоятельств судьба свела нас здесь, в США. Я не побоялся поделиться с Юсуфом своей историей, а он, в свою очередь, рассказал мне о своей жизни, о работе отца, о некой общине наемников в горах Китая. Монолог Кобба прервал собачий лай с улицы, сбил с толку, однако через несколько секунд он взял себя в руки и нашел силы закончить начатое: — Талия, можешь представить, что однажды Джафана убили в собственной спальне на глазах жены? Я не могу сказать точно, что это были наемники из Лиги, но они, так или иначе, играли значительную роль во всем этом — мафия не хотела, чтобы Лига Теней получила доступ к формулам, как и Лига, в свою очередь, не хотела допустить возможной утечки информации. Кто-то из них избавился от великого ученого, вместе с тем сделал очередную женщину вдовой, лишил ребенка отца. Эта история ничего тебе не напоминает? Кобб крепко сжал ладонь Талии, неосознанно в одну секунду захотев отыграться на ней за ее отца, но вовремя взял себя в руки — она не была виновата в грехах Ра’с аль Гула, ей просто не повезло родиться его дочерью. — Талия, я хочу, чтобы ты поняла, что твой отец в ответе за сотни жестоких убийств, что дальше так не может продолжаться. — Он сидел уже почти вплотную к Талии, шептал подобные откровения на ухо, продолжал сжимать ее ладонь и гладить по волосам. — Я хочу, чтобы, когда ты очнешься, первым же делом написала на листке бумаги кое-какие слова… — И что я должна на это сказать? — Талия повернулась к Коббу. Голова трещала, хотелось спать — теперь уже по своему желанию, а не из-за вещества в организме. В голове было так много вопросов, но особенно сильно ее волновало то, каким образом она написала на листке эту фразу про Ра’с аль Гула? Все было словно в тумане, Талия помнила лишь какие-то отрывки, но при этом сомневалась, что все было реальностью. Да и было ли на самом деле то, что происходило в данный момент? Талия надеялась, что это просто сон, который сморил ее во время подготовки к проверочным работам. Кобб развел руками, после некоторой паузы ответил: — Я показал тебе, как легко можно внедрить идею в чью-то голову с помощью элементарных знаний по гипнозу. Просто представь, что мог бы сделать твой отец в случае, если бы направил эти знания в нужное русло? — Так почему бы тебе лично не подойти к нему со своим открытием? — Талия зло глянула на Кобба — в последнее время ей стало казаться, что только она имеет право в чем-либо обвинять Ра’с аль Гула, а все другие были обязаны молча исполнять его прихоти. — Старик обожает пить виски перед сном, давай, подмешай и ему что-нибудь. Теперь Талия по-настоящему злилась. Ей было ровным счетом плевать, что ею в буквальном смысле воспользовались. Ей было паршиво от ощущения, что Кобб был прав и на подсознание можно так легко воздействовать, но и это не являлось главной причиной для гнева: Дом напомнил Талии, как хорошо ей было с Алфи. Она потратила так много месяцев, чтобы излечить душу и сердце, направляла все силы и мысли на учебу, а этот придурок, помешанный на гипнозе, так просто разрушил все то, чего Талия добилась за последние два года. Сейчас Талия жалела лишь о том, что Ра’с аль Гул был не в США, в противном случае она бы с радостью одолжила его катану и избавила бы мир от подонка в лице Доминика Кобба, который оказался ничуть не лучше ее отца — во имя собственных интересов он был готов идти по головам.***
17 февраля 2000 года
Альфред Соломонс сидел в темном помещении, его руки были закованы в наручники и прикованы к столу — так стоящий сбоку охранник мог следить за каждым действием заключенного. Соломонс понятия не имел, для чего его привели в комнату для допросов — обычно сюда приезжали копы и независимые эксперты, адвокаты, у которых появлялись новые материалы по делу, и им нужно было поговорить с отбывающими срок арестантами. Альфред знал, что никто не мог к нему прийти, уж точно не в лице адвоката. Альфред глянул на надзирателя, нагло улыбнулся во все зубы, вмиг ощутив невероятную скуку, хотя сейчас явно следовало думать о другом и мыслить серьезно. Или он стал медленно, но верно превращаться в Шерлока Холмса, который сходил с ума от тоски и не стеснялся бесить окружающих? Так или иначе, улыбка быстро сошла с его лица — пару дней назад полученный свежий шрам дал о себе знать, неприятно стянул травмированную кожу в районе правой щеки. — Боже, храни это место. — Соломонс тяжелой походкой прошел мимо Куки, тем не менее будучи невероятно довольным и счастливым. Несмотря на свой внешний вид, заливающие пот и кровь лицо, еще один выбитый зуб — сегодня Альфреду, точнее, Бэйну удалось произвести очередной настоящий фурор. Это был уже пятый бой за последние две недели, четыре из которых действительно прошли на «ура» — самый первый поединок был не в счет, потому Альфред пытался стереть его из памяти и больше не поднимать тему того позора, хотя он и вышел с ринга победителем. При этом он не мог не сказать Дениелсу «спасибо» — тот, не прикладывая абсолютно никаких усилий, сумел поставить Соломонса на место и в буквальном смысле вправить мозги, и для этого ему не требовались ни сила и власть Ра’с аль Гула, ни десятки ударов полицейским оружием. Всего лишь разочарованный уставший голос, которым он произнес столь страшные слова, которые ранили Альфреда в самое сердце: «Ты мало старался». Не менее довольный проведенным вечером и результатами боя Куки наблюдал за своим бойцом в ожидании, когда тот приведет себя в порядок. В кармане его робы лежала выручка, которую при следующем визите в тюрьму в день посещения заберет Раз-Два и переложит деньги на банковский счет. Альфред Соломонс, оголенный по пояс, стоял с бутылкой холодной воды, свободной рукой стирал кровь с лица, изредка поглядывал в центр помещения, которое, наверное, когда-то было предназначено для спортивного зала, и сейчас его использовали примерно для тех же целей, но только по ночам и за деньги. На полу лежал один из противников, чуть дальше сидел второй, прислонившись спиной к стене. Куки не бросал слов на ветер: довольно быстро сделал все, чтобы, как он сам однажды выразился, «заинтересовать зрителей», потому сегодня состоялся бой Соломонса одновременно против двух других заключенных. Соломонс по праву мог сказать, что поединок был совсем не из легких, но все трудности, отбитые внутренние органы и выбитый зуб компенсировались заработанными деньгами и восхищенными взглядами. Отправленные в нокаут соперники были в сознании, но при этом ни у одного из них не находилось сил, чтобы подняться с пола, еще раз посмотреть в глаза своему конкуренту и одновременно с тем брату по несчастью — все знали, что подобные решения принять участие в боях с тюремными отморозками не возникают на ровном месте, что, должно быть, этот Бэйн потерял все, что мог, и теперь лишь пытался излить свою боль на ком-то другом и попутно заработать денег. Они были правы, но лишь отчасти. Они не знали, что Альфред Соломонс давно был в этом бизнесе, что выбрал его не из-за тяжелой судьбы, а из-за настоящего влечения к этому делу. — Ты молодец. — Дениелс подошел к Соломонсу, похлопал того по плечу, нисколько не смущаясь следов пота, крови и еще непонятно чего — бойцы успели изваляться на полу и собрать всю грязь, которая там была, — а затем вложил в его ладонь часть прибыли. — Буду держать тебя в курсе предстоящих встреч. Дверь с грохотом открылась, в результате чего Альфреду пришлось оторваться от приятных воспоминаний и отвлечься от ноющей боли в мышцах. На пороге появился никто иной, как Джеймс Уильямс, а за его спиной двое неизвестных: серьезный мужчина в возрасте с какими-то бумагами в руках, рядом с ним — невысокий молодой человек в идеально наглаженном костюме, до неприличия начищенных до блеска ботинках. В руках он держал дипломат, глядел на Соломонса сквозь оправу дорогих очков, не выражал ни единой эмоции на лице, кроме презрения или даже насмешки: он гулял на воле, а Соломонс мотал срок. — Майкл, — мистер Уильямс прошел в центр помещения, молчаливым жестом указал своим гостям присесть за стол, — как ты, возможно, знаешь, наше тюремное учреждение сотрудничает с учебными заведениями, а сегодня как раз началась студенческая практика для будущих судебных психиатров. Соломонс сощурился, с презрением посмотрел на мозгоправов, которыми оказались эти загадочные посетители, уже успевшие сесть напротив. Тот, что был помоложе, положил на стол кейс, вытащил оттуда какие-то документы и несколько ручек, второй мужчина в это время рассматривал заключенного перед собой, но не говорил ни слова. Атмосфера, несмотря на гробовую тишину, которую нарушал лишь шелест бумаги, нагнеталась до предела. Мистер Уильямс тем временем продолжил: — Познакомься, Майкл, это — мои коллеги из университета: мистер Кристофер Браун — судебно-психиатрический эксперт, и его подопечный — юный, подающий огромные надежды студент, Джонатан Крейн. Они берутся за твое дело, Майкл. Соломонс не мигая глядел на мужчин перед собой. Какое еще дело? Неужели они собираются выселить его из тюрьмы и отправить в другое место, более ужасное, под названием психиатрическая лечебница? В тот день Альфред Соломонс еще не знал, что их знакомство с Джонатаном Крейном можно было назвать очередной судьбоносной встречей — тот так же не имел представления, во что однажды выльется его желание стать судебным психиатром, подобно Богу решая, кого отправить за решетку, кого в психиатрическую клинику, а кого и вовсе помиловать. Однажды жизнь всех расставит по своим местам и сведет нужных людей вместе. Джонатан Крейн был еще одной деталью огромного пазла в судьбе Альфреда Соломонса, который отныне превратился в Бэйна.