Громоотвод

      Январь, 1999 год       Шум моря эхом разносился в сознании Гермионы. Нежный, равномерный прибой постепенно растворялся во сне, превращаясь в дыхание. Мужское дыхание. Тёплый выдох позади едва касался уха.       Гермиона открыла глаза. Яркая луна лениво гладила светом платиновые волосы парня, лежавшего перед ней. Его лицо было расслабленным. Но тёмные брови немного свелись к переносице в напряжении, образуя складочку.       Она повернулась и уткнулась в чёрные кудри другого. Тео, как привыкла называть его Гермиона, обвил её жилистыми руками и прижался лбом к плечу. Продолжал дышать морем. На его губах как будто держалась лёгкая, косая улыбка, а глаза подрагивали от насыщенных сновидений.       Странная смесь страха, вины, стыда, и… удовольствия отдавала горечью на языке и не позволяла снова уснуть. Освободившись от пут, Гермиона привстала на кровати и обернулась. Окинула взглядом двух парней. Этого не могло быть на самом деле. Это же параллельная реальность… Гермиона Грейнджер в кровати с двумя слизеринцами. Она провела ночь с Теодором Ноттом и чёртовым Драко Малфоем.       Склонившись, Гермиона прикоснулась рукой к тёмным пятнышкам на щеке Тео. Россыпь родинок украшала бледную кожу. Это была её любимая деталь.       Она хотела коснуться Малфоя. Его острого подбородка и точёных скул. Но рука так и замерла в воздухе. А вдруг он проснётся? Гермиона знала, что Малфой спит чутко, в отличие от друга.       Откуда она это знала? Когда успела выучить их привычки? В какой момент это безумие стало реальностью?       Ещё минуту Гермиона разглядывала их спящие лица, наслаждаясь редким моментом спокойствия.       «Нужно убираться».       Хоть в гостиной и коридорах Слизерина не было, скорее всего, никого, Гермиона наложила на себя дезиллюминационные чары. Коснувшись палочкой макушки, она почувствовала, будто о голову разбили яйцо, и от места удара потекли холодные струйки, постепенно придавая телу окрас каменной стены, которая находилась позади.       Слившись, словно хамелеон, с окружающим интерьером, Гермиона медленно пошла по ступенькам вниз. Страх оказаться замеченной сгущался под рёбрами, пережимая доступ к кислороду. В тёмной зелёно-серебряной гостиной было пусто.       «Господи, Грейнджер, как ты вообще докатилась до этого?! Крадёшься, словно преступница, в обители змеёнышей, некогда заклятых врагов».       Когда она забиралась к себе в кровать, ей показалось, что Джинни не спит, но проверять не стала.       Гермиона не пошла в душ. Хотела избежать лишнего внимания и не разбудить гриффиндорцев звуками воды. Или, может, хотела оставить запахи парней на себе? Чувствовать их рядом. Засыпать вместе. Тяжёлый древесный аромат — сандал, восточные сладости; и более лёгкий — цитрусовый, вперемешку с табаком и натуральным запахом юношеского тела. Ароматы смешивались с её собственным, сладким, но не приторным, делая композицию многогранной и совершенной. Весь этот букет обволакивал Гермиону, заставлял дышать глубже, пробуждал воспоминания.       Сентябрь, 1998 год.       Всё началось с необычной дружбы. После войны многие вернулись в Хогвартс, чтобы закончить обучение. Для Гермионы сдать финальные экзамены ЖАБА было делом принципа и, признаться, большой мечтой перфекционистки.       Многие слизеринцы хотели реабилитировать свою репутацию перед лицом магической общественности. Полученное образование было одним из этапов. Тео считал, что знания — это высшая сила и лучшее украшение. Он был уверен, что смог бы самостоятельно осилить программу последнего курса. Его возвращение было, скорее, политическим актом. Стратегическое и взвешенное решение, как и полагается будущему министру магии. Парень, как истинный слизеринец, был амбициозным и знал себе цену.       Гермиона пропадала часами в месте силы – Хогвартской библиотеке. После ужасных, изматывающих и трагических событий ей как никогда хотелось тишины в компании миллиона букв. Информация со страниц отвлекала её от тревожных воспоминаний. Они всё ещё преследовали Гермиону, несмотря на громогласную победу. Запах пожелтевшей бумаги и старых переплётов успокаивал и дарил комфорт.       — Грейнджер, ты уже пятый день подряд берешь «Ошибки великих министров магии», — вырывая Гермиону из размышлений, произнёс однажды Нотт. Он стоял над ней, как мраморная статуя, закрывая тёплый свет хрустальной люстры.       От неожиданности Гермиона тупо уставилась на слизеринца, не зная что ответить.       Пауза затянулась. Нотт опёрся рукой о полированный столик и вопросительно изогнул бровь.       — Тебе тоже нужна эта книга?       — Нет, просто решил провести инвентаризацию твоего чтива, — улыбнулся Нотт и добавил. — Ты не одна готовишь доклад по истории.       — Не знала, что этот том в единственном экземпляре.       — А мне говорили, что ты знаешь все, — он с издевательской улыбкой перегнулся через весь стол и потянул на себя фолиант.       Гермиона попыталась ухватиться за книгу, но слизеринец оказался проворнее.       — Эй, что за наглость, Нотт?!       — Я быстро справлюсь, Грейнджер. Мне для того, чтобы найти нужную информацию, не потребуется пять дней, — протянул Нотт, закатив глаза, и неспешно удалился к своему рабочему месту.       Ступор от неслыханной дерзости пригвоздил Грейнджер к стулу.       «Какого чёрта он себе позволяет?»       Гермиона хотела подскочить и погнаться за наглецом с криками возмущения, но мадам Пинс не оценила бы балагана в своей сокровищнице. Сжав кулаки от злости, она тихо, но уверенно последовала в противоположную сторону библиотеки. За крайним столом в окружении книг и пергаментов сидел Нотт. Его лицо было раздражающе беспечным.       — Ты не можешь просто делать всё, что тебе вздумается! — шёпотом закричала Гермиона. Некоторые студенты, сидящие неподалёку, заинтересованно подняли головы. — Книга записана на меня! И с меня потом мадам Пинс будет сдирать три шкуры, если ты что-то испортишь, — она небрежно ткнула в его сторону пальцем.       — Надеюсь, ты не сильно пострадаешь, — не отрывая пера от пергамента, ответил слизеринец.       — Теодор Нотт, верни книгу!       — Нет.       Щёки Гермионы вспыхнули. Она сжала челюсти, чтобы подавить крик.       — Что за ребячество? Ты не имеешь права так себя вести!       Она взмахнула палочкой, призывая к себе предмет спора. Но когда книга была уже на полпути, Нотт жестом руки вернул её назад. Глаза Гермионы расширились от удивления. Мало кто умел левитировать предметы без помощи палочки.       — Я буду с ней нежен, — поглаживая книгу по бархатной обложке, словно кота, прошептал Тео. Он улыбнулся правым краем губ и добавил: — Ты всё равно уже полтора часа читаешь «Утерянные руны древности».       Яростное, частое дыхание Гермионы оборвалось. Глаза округлились. Вот-вот выпадут. Она никак не ожидала такой фразы.       — Ты что, следил за мной, Нотт?       Тео пристально вгляделся в медовые радужки гриффиндорки. Прищурился... Отодвинув соседний стул, произнёс:       — Можешь проследить за мной, чтобы я ничего не испортил.       Гермиона смутилась, но не подала виду. Фыркнула, сложила руки на груди и стала буравить взглядом нахала.       Невинно улыбнувшись, он продолжил конспектировать страницы злосчастной книги как ни в чём не бывало.       — Через час чтобы книга была у меня на столе, — сдавшись, приказала Грейнджер.       Она вздёрнула подбородок и уверенно направилась в другой край зала. Язвительный смешок слизеринца донёсся ей в спину.       Она решила дать ему время. Да, это её решение, а не его манипуляция. Тем более он оставался в поле её зрения. Всё будет так, как она хочет.       Гермиона часто в этом семестре замечала Теодора в библиотеке. Кажется, он был самым читающим из слизеринцев. Разместившись в дальнем углу библиотеки, Нотт подолгу изучал стопки литературы, которые, как ей казалось, даже не были в списке на этот год. Иногда она обнаруживала его за чтением в коридорах или на улице, когда было ещё тепло. Сидя на подоконнике в стенном проёме, Тео бегал глазами по строкам, сохраняя при этом серьёзное, задумчивое выражение лица. Он не обращал внимания на пролетающие лестницы и снующих студентов. Иногда его пальцы перебирали кудрявую шевелюру, и это придавало парню ещё более выразительный образ мыслителя.       Он не был похож на других слизеринцев. Точнее, был похож на них совсем немного. Гермиона отмечала, что он редко таскался за стаей напыщенных индюков, не попадал в склоки и передряги с другими факультетами, но всё же чувствовалась от него пресловутая слизеринская надменность. Когда он включался в разговор однокурсников за обеденным столом, беседа становилась оживлённой. Казалось, будто он умеет расположить к себе, рассмешить и приковать внимание. Но когда его интерес пропадал, ему удавалось «отключиться» и погрузиться в трясину размышлений. При этом никто его не трогал. Появлялось жуткое ощущение, будто Нотт что-то замышлял. После войны Теодор стал выглядеть ещё более отстраненным.       Спустя некоторое время фигура Нотта выросла перед столом гриффиндорки. Он осторожно положил книгу перед ней и, глядя тёмно-голубыми, как горное озеро, глазами, прошептал:       — Ровно шестьдесят минут, — он развернулся и хотел было уйти, но Гермиона окликнула.       — Мог бы и спасибо сказать, Нотт! Где твоя чистокровная вежливость? — последние слова вырвались незапланированно. Гермиона пожалела, что подняла тему крови, учитывая ужасающие события последних лет.       Нотт обернулся и замер. Он поднял глаза, будто что-то вспоминал, усмехнулся и быстро достал волшебную палочку. Гермиона закусила щеку и машинально отодвинулась на стуле. Впилась одной рукой в крышку старинного стола, а второй нащупала палочку. Что он задумал?       Нотт левой рукой призвал через весь зал тонкую зелёную книгу, а правой резко прорезал воздух кончиком волшебного древка в сторону гриффиндорки. Она нервно дернулась.       — Если ищешь информацию о Томпсоне… — он приземлил томик сверху на вещи Гермионы, и в этот же момент возле её руки материализовался кусочек пергамента, исписанный беглым, резким почерком, — …здесь чётко, по делу и без воды, — указал он на свои записи и язвительно добавил: — только не списывай слово в слово.       Гермиона ослабила хватку стола и нахмурилась.       Нотт отошёл на шаг назад, и его лицо озарила косая улыбка. Он нагнулся в глубоком поклоне, рассекая рукой воздух до пола:        — Спа-си-бо.       Он услышал, как Гермиона прыснула, а когда поднял взгляд — встретился с её еле уловимой улыбкой.       — Придурок, — произнесла гриффиндорка показным злым шёпотом. Но в глазах плясали искорки веселья.       Конспект Нотта и правда помог внести недостающую часть доклада, что позволило Гермионе закончить раньше. Читая заметки из-под мужского пера, она оценила их лаконичность и ёмкость. Это вызывало странное чувство уважения к Нотту. Но в этом Гермиона не призналась бы даже себе.       Незаметно для участников этого дивного союза, общение продолжалось. После того, как на уроке истории Нотт заметил информацию из своего конспекта в докладе Гермионы, он взял с неё слово, что она поделится с ним каким-нибудь ценным знанием на тему каспийских летучих осьминогов.       Они несколько раз пересекались в библиотеке. Обменивались мнением о прочитанных книгах и даже спорили о политике министерства. Теодор казался одновременно и человеком без чувства личных границ, и тем, кто охраняет свои границы, как огненный дракон. Он мог завалиться рядом с кем угодно и начать ни с того ни с сего обсуждение важнейших, на его взгляд, аспектов мироздания. А иногда всё его существование, его поза, выражение лица и глаза кричали: «не подходи — убьёт!».       Больше всего Теодору нравилось спорить с Гермионой о её отношении к историческим персонам магического мира. Это удивляло и раздражало. Но Гермионе нравилось с ним общаться. Это было больше похоже на дискуссию двух умников, чем на мелочный спор между Гриффиндором и Слизерином. Она не чувствовала вражды. После войны все очень старались стереть настроение междоусобных разборок. И хоть многие слизеринцы противились идее «мира во всём мире», они, по крайней мере, перестали нападать с издёвками и поубавили свою ядовитость.       Однажды Теодор подсел к Гермионе и Джинни в Большом зале после ужина. Они долго спорили о роли квиддича. Тогда Нотта и Грейнджер объединило равнодушие к этому виду спорта и желание подтрунивать над Уизли. Странно было осознавать, что теперь считалось нормальным вот так просто сидеть за одним столом с некогда «враждующим кланом». Но ученики постепенно принимали новые приятные правила, и никто не обращал внимания на беседующую троицу.       Теодор был очень увлечён работой времени. В одной из дискуссий выяснилось, что Грейнджер и Нотт имели дело с маховиками. Они пообещали друг другу никому не рассказывать об опыте путешествий во времени, иначе, по словам Нотта: «Обливиэйта тебе не миновать». Так у них появился первый секрет.

***

      Победа над Волан-де-Мортом принесла неслыханную славу «золотому трио», но каждый воспринимал её по-разному. Поттер тоже восстановился в школе, чтобы закончить учебу и сдать экзамены. Гарри не давали прохода журналисты. Его чаще других приглашали на конференции и общественные мероприятия. И, хоть он большинство предложений игнорировал, Гарри не мог пропустить благотворительные встречи или знаковые события в мире аврората, частью которого планировал стать. Если речь шла о том, что его появление сможет «подать пример юному поколению», «положить конец классовой борьбе» или «воодушевить народ на новую мирную жизнь без Сами-знаете-кого» — сердце благородного гриффиндорца без колебания соглашалось. Он поступал верно.       Рон не вернулся в Хогвартс. После гибели Фреда, одного из близнецов Уизли, младший брат занял его место в управлении магазином «Всевозможные волшебные вредилки». Слава победителя привлекла толпы новых покупателей, и бизнес стремительно пошёл в гору.       Гермиона же больше других сторонилась обрушившейся, словно удушающая лавина, славы. Ей совершенно не нравилась идея общественного резонанса, который мог послужить привилегией на пути к посту министра магии. Она хотела добиться всего сама и заслужить должность, а не получить её в подарок, как выставочный пес, награждённый медалью с голубой ленточкой. Горы нераскрытых конвертов с предложениями об интервью и приглашениями на «важнейший вечер в магическом мире» Грейнджер взмахом палочки отправляла прямым сообщением в камин и наблюдала, как облегчение прибывает так же стремительно, как тают в языках пламени непрошеные письма. Она сдержанно реагировала на назойливые вопросы младшекурсников и игнорировала тот факт, что теперь на неё глазеют чаще обычного. План был такой: продолжать исправно ходить на занятия, готовиться к экзаменам и жить (по крайней мере, стараться) привычной жизнью. Рано или поздно интерес общественности поутихнет. Нужно просто набраться терпения и подождать.       Злосчастные события сплотили и навек связали ребят. Дружба Гарри, Рона и Гермионы никогда не была такой особенной и такой глубокой. Их можно было бы назвать родными, семьей. Несмотря на это, видеться они стали гораздо реже. Не было больше ежедневного домашнего задания под игру в шахматы в атмосфере тёплой гриффиндорской гостиной, общих обедов в Большом зале, когда Рон съедал целый вагон, прогулок к хижине Хагрида. Не было и вечной погони в обжигающем страхе, и жизни в шатре среди угрюмого леса. Хотя о последнем они вряд ли жалели. Но оставалась железная традиция: каждые выходные, хотя бы воскресенье, встречаться в Хогсмиде и обсуждать события прошедшей недели, пить сливочное пиво, вспоминать детство, спорить до крика, а иногда просто молчать и не чувствовать при этом неловкости.       Романтические отношения Гермионы и Рона находились в подвешенном состоянии. Новый статус возлюбленных смущал и был непривычным. К тому же, жёлтая пресса давила своими несуразными «сенсационными расследованиями», где в каждой статье как не свадьба, так беременность. Ребята переписывались почти каждый день, но в строках редко встречались нежности, присущие новоиспечённой парочке. Хотелось больше времени проводить наедине, но виделись они только на выходных и, чаще всего, в компании. Гермиона относилась к такому раскладу как ко временной мере, пока не закончится учёба. Хотя мудрое сознание подсказывало, что, учитывая её трудоголизм, когда она пойдет на работу — времени и возможностей не станет больше. Оставалось ценить редкие крохи внимания со стороны Рона ещё сильнее.       Гарри нейтрально относился к неожиданной дружбе Гермионы и Нотта. Времени, чтобы познакомиться со слизеринцем, у Поттера не находилось, а, может, и желания тоже, но он верил подруге на слово и радовался, что у неё появился достойный собеседник. От Рона же исходили нотки терпкой ревности по отношению к Теодору, но Гермиона ловко игнорировала надвигающуюся бурю, предпочитая сосредоточиться на столь редком общении с парнем, нежели на ссоре из-за новоиспечённого товарища.

***

      Январь, 1999 год.       Когда будничный шум затихает, а тело укутывает комфорт свежевыстиранной постели, когда темнота пожирает все визуальные отвлечения и больше не за что зацепиться взгляду — в голову врываются мысли, которых обычно сторонятся в дневное время. Откровенные, нахальные, неутомимые непрошеные гости.       Гермиона ворочалась, прокручивая в голове вопросы.       «Что мне делать? Как себя вести завтра на общей паре со слизерином? Как мне теперь смотреть в глаза Тео? Что, если кто-то узнает? Что, если Рон узнает?! Как я могла это допустить? А что, если это… повторится?»       Она пыталась отмотать воспоминания до того момента, когда все начиналось, придумывала альтернативные реплики для себя, которые могла бы вплести в диалог, чтобы предотвратить надвигающиеся события. Но «правильные» сценарии кровожадно разрывала мысль истинного желания о том, что вернись она в точку отсчёта – ничего бы менять не стала и прожила историю заново.       Конец ноября, 1998 год.       Они сидели в потёмках на восстановленном мосту возле запретного леса. Теперь это был большой, светлый каменный мост с арками и карманами-балконами, на которых можно было насладиться видом на Чёрное озеро. В воздухе витал аромат надвигающегося снегопада. Так пах конец ноября.       Тео часто звал сюда Гермиону, чтобы перевести дух от шумного замка и будничной суеты. Она с удовольствием соглашалась на любые предложения друзей, которые обещали покой и тишину. В этот вечер они спорили о том, кто из них первым станет министром магии, а кому придётся разгребать завалы после предшественника.       — Какой тебе смысл становиться министром в двадцать с плюсом? Ты же всё равно потом уйдёшь в декрет и променяешь судьбу страны на судьбу своей личиночки, — веселился Нотт.       — Какой же ты сексист! — хохоча, стукнула его по плечу Гермиона, а потом делано-серьёзным тоном добавила. — Ребёнок — это не умственная болезнь, к тому же, я пока не планирую заводить потомство. А даже если бы и планировала, то, уверена, я бы смогла совмещать! — она горделиво вздёрнула подбородок.       — Нет, мир должен знать своих героев. И пока ты тут строишь план порабощения правительства беременной женщиной, лишаешь сообщество права узнать истинную суть счастливой жизни от политики министра Нотта! — Тео поднял длинный палец в небо.       Атмосфера была расслабленной и весёлой. В воздухе перед друзьями витал тлеющий комочек пергамента, бывшего сочинения по травологии, который освещал золотом лица и дарил тепло. Ребята потягивали сливочное пиво, хохотали и смотрели в темнеющую даль.       Неожиданно вдалеке моста послышались размеренные шаги. Ребята прогнулись назад и увидели тёмную, высокую мужскую фигуру. Тео привстал и прищурился. Темнота не позволяла различить образ незнакомца. Это пробуждало лёгкую тревогу. Теодор ловко извлёк палочку из кармана мантии и хотел было осветить люмусом непрошеного гостя, но…       — Экспеллиармус! — послышался резкий баритон, и палочка молниеносно выскользнула из руки Тео.       За секунду он понял, чей это был голос, хитро прищурился и жестом руки резко вернул палочку назад, которая так и не успела долететь до хозяина баритона.       — Малфой! — воскликнул повеселевший Тео. — Человек — эффектное появление!       — Привет, Нотт.       Слизеринец приблизился, и его окутал лёгкий, тёплый свет. Безупречная белая кожа, острые черты лица, уложенные назад платиновые волосы, из которых на лицо падала пара прядей. Парни стукнулись кулаками. Малфой перевёл взгляд на Грейнджер и замер, натянув на лицо холодную гримасу отвращения.       — Что она здесь делает? Какого чёрта, Нотт? Это же наше место, — низко, сквозь зубы прорычал Малфой.       Раньше компания слизеринцев в лице Нотта, Забини и Малфоя собиралась на астрономической башне. Ребята выпивали, обсуждали одногруппников и дурачились. Они забирались так далеко в небо, чтобы, казалось, компенсировать вечное пребывание в гнетущих подземельях. Но после смерти Дамблдора, после того, как Малфой не смог убить директора, а за него это сделал Снейп, любимое место окутало ощущение гнили, страха и стыда.       — Чё ты телишься, Малфой? — закатил глаза Нотт. — Грейнджер — свой человек. Не кусается и поинтересней Гойла.       — Ну спасибо за сравнение, — фыркнула Гермиона, которая тоже не была в восторге от появившегося змеёныша.       Малфой стоял напряжённый и не верил в то, что его друг смог назвать гриффиндорку «своим человеком». Будто в этом не было ничего противоественного.       — Нам уже не по пятнадцать лет, мы все всё давно выяснили, — раскинул руки в примирительном жесте Тео. — Дайте насладиться вечером, черти. Держи! — протянув бутылку сливочного пива Малфою, Нотт махнул рукой на балкон и сказал. — Садись. Или сваливай.       На секунду замерев, Драко выдохнул, схватил напиток и направился в указанное место.       — Ты, конечно, отборный псих, Нотт.       — И то, что ты здесь, подтверждает твою нездоровую любовь к душевнобольным, мой милый! — подмигнул Тео. — Ты не против? — повернулся он к Грейнджер, а она лишь пожала плечами в ответ. — Вот и чудно!       — Как же я устал, — выдохнул Малфой после нескольких минут молчания.       — Что случилось? — Тео склонил голову в его сторону.       Прежде чем ответить, Малфой покосился на Грейнджер, которая безэмоционально отвела взгляд в сторону звёздного неба и сделала глоток из запотевшей бутылки.       «Чёрт с ней, если она начнёт болтать кому-то об этом вечере, я её просто заколдую».       — Полоумные репортёры, дебильные статьи, профессора, делающие вид, что ничего не было, мелкие, которые сторонятся меня, как огня, хотя это, скорее, плюс. Все как будто ждут от меня то ли теракта, то ли слезливого раскаяния. Бесит!       — Что ты чувствуешь? — с тоном психотерапевта спросил Тео.       Малфой скептически изогнул губы:       — Давление. Чёртову тонну ожиданий от меня.       — Понимаю… — еле слышно, неожиданно для себя пробормотала Гермиона.       Две пары глаз — синие, как холодный океан, и серые, как зимнее небо, уставились на гриффиндорку. Поняв по выражению лица Нотта, что ей не избежать объяснения своей реплики, она добавила:       — Все ждут чуда от просветлённой «золотой девочки», — последние слова Гермиона с отвращением выплюнула.       — Умнейшей ведьмы своего времени… — прокривлял заголовки газет Нотт.       Драко и Гермиона одновременно закатили глаза.       Тео улыбнулся, и всем на душе стало легче. Так умел только он. Морщинки собирались в уголках глаз, делая лицо добрым.       Он закрыл глаза и покачал головой, опуская её вниз на руку и сохраняя открытую улыбку на губах. Кудри беспорядочных чёрных волос упали на лицо, прикрыв брови.       — Каково было бы удивление народа, если бы они узнали, что их любимая волшебница мило беседует с проклятыми негодяями, — не отрывая взгляда от темноты сказал Драко.       — Полный пиздец! — резко поднялся Нотт и притянул Гермиону к себе за плечо, сократив расстояние. — Тогда не только нам пришлось бы работать над очищением своей репутации.       — О, в чистоте твоей репутации я не сомневаюсь, — иронизировала Гермиона в ответ и положила голову на плечо другу.       Этот нежный дружеский жест отозвался уколом под рёбрами у Малфоя. Гриффиндорка так легко прилегла на потомка одного из первых пожирателей смерти, на слизеринца, мысли которого сложно было предугадать даже его близким. Грейнджер не боялась его. Она... доверяла.       Малфой злился. На то, что устоявшиеся понятия рушились, на то, что его одиночество усиливалось от непринятия и давления окружающих. На то, что из друзей остались только Нотт и Забини, а все остальные стали лицемерами и подхалимами, желающими отмыть руки, которые были по локоть в грехе. А может он злился на то, что она лежит не на его плече? Полный бред.       Глупые мысли и желание прикоснуться, которое возникало всякий раз, когда расстояние между ними было неприлично мало, он гнал и заталкивал глубже в закрома сознания. Это неправильно. Это мерзко. Так не должно быть.       Еще и Нотт, который, как назло, стал таскаться везде за ней, делая вид, будто в этом нет ничего особенного.       Грейнджер закрыла глаза и казалась умиротворенной. Малфой наблюдал, как её непослушные каштановые волосы спадают на грудь друга, как на ресницах отражается огненный свет, как капельки от запотевшей бутылки медленно скатываются на её изящные пальцы. Подул ветер, и Драко уловил лёгкий сладковатый аромат вперемешку с терпким цитрусом и пивом.       В этом их спокойствии не было ничего рационального. Волны протеста и непонимания заставляли руки трястись.       Теодор всё это время незаметно наблюдал за действиями Драко и улыбался про себя. Они встретились взглядами. Мирный и напряжённый.       Задержав на секунду дыхание, Малфой резко подскочил, дёрнул рукой, и полупустая бутылка сливочного пива полетела в обрыв. Тео вздрогнул, Гермиона подняла голову. Ребята в недоумении уставились на нарушителя идилии, а тот, поджав губы и надев маску безразличия, развернулся и стремительно зашагал в сторону замка.       — Что с ним? — провожая Драко взглядом, спросила Гермиона.       — Это Малфой, — пожал плечами Тео и шумно выдохнул.

***

      Когда Тео вернулся в свою комнату, то застал Малфоя сидящим на кровати и беседовавшим с Забини, который лежал, опёршись ногами о стену.       — Эффектно появляешься, эффектно уходишь. Никак герой романа, Малфой, — заговорщически улыбнулся Нотт и бросил тёплую мантию и шарф на кресло.       — Иди на хрен.       — Девчонки, вы поссорились? — с ироничным сожалением протянул обернувшийся Забини.       — Просто у Нотта сомнительный вкус.       — Как это понять? — приподнялся на локтях Блейз.       — Этот баран притащил на наше место свою сучку Грейнджер и миленько с ней беседовал.       Забини удивлённо поднял брови и перевёл взгляд на Теодора, который в этот момент снимал свитер.       — Господи, Малфой, знаешь, масштаб личности определяется величиной проблем, которые выводят её из себя. Такое ощущение, что ты ещё не перерос пубертат. Против кого ты воюешь, идиот? — возмутился Нотт.       Малфой нахмурил брови и только открыл рот, чтобы ответить, как вскочивший с кровати Забини его прервал:       — Ой всё, не могу слушать ваши куриные разборки. Пойду лучше «пообщаюсь о высоком» с Гринграсс, — ехидно улыбнулся Забини и добавил: — оставлю вас наедине, детки, — Блейз изобразил поступательные движения тазом, закатывая глаза.       Тео швырнул свитер в шутника, а тот лишь заржал и хлопнул дверью.       — Бесишь меня, Нотт. Какого чёрта ты вообще нашёл в грязнокровке? Почему ты с ней носишься?       — Хмм... не думаю, что мне удастся донести до тебя столь сложную информацию, — съязвил Тео и опёрся о балку своей кровати.       — Попробуй.        Теодор на мгновение задумался. Какой Малфой перед ним сейчас сидел? Был ли он открыт к душевным беседам или разум его скрывался под толстой броней из отборных шипов?       — Если абстрагироваться, то с ней действительно интересно общаться. Да, я сам бы в это не поверил, если бы не попробовал. В особенности кайфово спорить. Она так злится и отстаивает свою позицию, словно от этого зависит жизнь. Ты бы видел её красные щёки! Не хватает только пара из ушей. К тому же, на неё приятно смотреть... Видел задницу? — Тео поднял одну бровь и лукаво улыбнулся.       Драко прыснул и скривился в отвращении.       — Ой, да ладно, Малфой, скажи ещё, что ты б с ней не порезвился!       — Меня бы потом не очистило даже Экскуро, — поёжился Драко.       — Какой ты нежный, — закатил глаза Тео и плюхнулся на тёмно-зелёное бархатное покрывало.       — Защищаешь её, будто втрескался.       Нотт замер, а через секунду поднялся и подошёл к Малфою, который от неожиданности немного отпрянул назад. Тео обхватил резную высокую балку кровати, наклонился поближе и прошептал, глядя исподлобья прямо в глаза:       — А ты что, ревнуешь меня, котик?       Заливистый смех Теодора заполнил тёмную спальню слизеринцев, раздражая барабанные перепонки Малфоя.       — Какой же ты идиот.

***

      Январь, 1999 год.       Утро вернуло Гермиону в жестокую реальность. Холодный зимний свет пробивался сквозь массивные бордовые гардины и насильно вытягивал из сна. Хотя четыре часа ворочанья на грани реальности сложно было назвать сном.       Оцепенение. Как вести себя? Что делать? Грейнджер хотелось напиться снотворного зелья и проспать трое суток, или просто вырубить себя оглушающим заклятием, или хотя бы провалиться под землю. Прятаться в комнате было бы глупо, к тому же это вызовет вопросы у друзей и учителей, а привлекать внимание — это последнее, чего бы ей сейчас хотелось.       Гермиона машинально приняла душ, оделась в форму, выбрав свитер с высоким горлом. Нацепив маску «нормальности», она побрела в большой зал на завтрак под руку с Джинни. Подруга сегодня, на удивление, была очень молчалива, возможно, подозревала, а может чувствовала, что лучше накинуться с расспросами в другой раз.       Еда на вкус была не лучше пергамента. Ковыряя ложкой овсянку и через силу участвуя в разговоре Джинни, Гарри и Дина, Гермиона старалась не бросать взгляды на слизеринский стол. Закончив трапезу, она, нервно перебирая ногами, стремительно понеслась на урок трансфигурации, пересматривая свои конспекты, лишь бы не встретиться глазами с ними. Вдруг она почувствовала, как кто-то сильно сжал её плечо и потянул назад.       — Грейнджер, стой! — окликнул Гермиону Малфой, в глазах которого читалась тревога.