***
В полном парадном обмундировании Звездного флота, с небольшим служебным чемоданом в одной руке и фуражкой в другой, коммандер Спок шагнул из телепортационной будки и огляделся. Пассажирский космопорт Нового Вулкана в городе Новый Ши'кар был полон людьми. Не людьми – вулканцами. После гибели их родной планеты Спок ни разу не видел столько вулканцев в одном месте. Эта мысль... вызвала в нем жгучую тоску и в то же время робкую надежду на то, что его народ, несмотря на произошедшую трагедию, все же сумеет вернуться к своему прежнему величию. Частный аэрокар ожидал Спока на выходе из космопорта. Он сел за руль и на допустимо высокой скорости выехал на трассу, торопясь покинуть порт, а затем и сам город, едва возведенный, а где-то ещё только строящийся. Сарек встретил его на крыльце их восстановленного дома. В своей детской спальне Спок обнаружил застеленную постель и прежнюю деревянную мебель, в пустом платяном шкафу висел только комплект традиционных вулканских одеяний, в которые Спок поспешил облачиться. – Твой контроль ослаблен, – сухо констатировал Сарек. – Тебе известно, отец, что сейчас для полноценной медитации времени недостаточно. – Значит, я поведу аэрокар, а ты помедитируешь в пути, – не допускающим возражений тоном ответил он. Спок только молча кивнул, с замиранием сердца признавая, что в словах отца была скрыта искренняя забота о нем. После двух часов полета они оставили аэрокар посреди пустынной долины и, завернувшись в широкие темные плащи, отправились в путь пешком. Дальше ехать было нельзя – таков древний вулканский обычай. Наконец, утомленные долгой дорогой под палящим солнцем, они остановились возле высокого каменного здания, возведенного в тени у самого основания отвесной скалы. Здесь последние три года находился храм вулканских старейшин. Спок был тут впервые. Воздух длинных песчаных коридоров овевал разгоряченные тела путешественников приятной прохладой. Через узкие окна на каменный пол падали четкие ослепительно-белые пятна солнечного света. В полутьме на стенах и потолке с трудом можно было разглядеть витиеватые древневулканские письмена. Немногие вулканцы, не прошедшие Колинар, могли побывать здесь, но дело, по которому приехал Спок, позволило ему стать исключением. – С’чн Т’гай Спок, – каменно твердым и сухим, как пустынный воздух, голосом приветствовал Спока старший среди пятерых старейшин, бездвижно сидевших на холодном песчаном полу, подогнув под себя ноги. Спок склонил голову и тоже опустился на колени. – До нас доходит молва о ваших достижениях, – продолжил старец, сквозь щелки морщинистых глаз наблюдая за Споком, – мы уважаем ваш труд и благодарны за распространение вулканской культуры среди рас Объединенной Федерации планет. Спок снова кивнул. Он осознавал, что удивление, которое вызвала в нем эта похвала, было совершенно ясно видно старейшинам. Как и укол стыда за неумение по-вулкански тщательно скрывать свои эмоции. – Почему вы прибыли сюда? – раздался более молодой голос другого вулканца. – Девятнадцать суток семнадцать часов и сорок три минуты назад, – дрожащим от волнения и хриплым от жажды голосом начал Спок, – вследствие независящих от меня обстоятельств я перенял Катру пси-нулевого субъекта – человека. – Сообщите детали, – так же ровно ответили ему. – Вечером дня, соответствующего звездной дате 2259.55, произошло нападение на штаб-квартиру Звездного флота. Помещение, где находились старшие офицеры звездолетов, было подвержено обстрелу, одного из офицеров ранили, я попытался помочь, но он скончался у меня на руках. – При каких обстоятельствах вы установили с ним телепатический контакт? – Я использовал мелдинг, чтобы оценить физическое состояние человека. Тогда он еще был в сознании, его жизнь оборвалась внезапно, и я не успел своевременно завершить контакт. – Кто он? Спок мгновение колебался, сомневаясь, имеет ли он право сообщать подобную конфиденциальную информацию. Почти жестокие взгляды старейшин пронзали его насквозь, смущая строгостью и подозрительностью. Спок сделал несколько глубоких вздохов, прежде чем ответить: – Этим человеком был адмирал Кристофер Пайк.***
После победы над Ханом Нуньеном Сингхом, когда Джим Кирк наконец-то пришел в себя в клинике Звездного флота, его со Споком отношения внезапно потеплели и стали стремительно развиваться самым естественным и для всех очевидным образом. Пока, конечно, ничего конкретного не произошло, но никто не был бы удивлен (все были бы даже весьма рады) некоторым переменам в личной жизни старших офицеров звездолета Энтерпрайз… – Принесли ж его черти… – доктор Маккой, нагнувшийся над постелью Джима с ПАДДом в руках, недовольно поморщился, когда Спок вошел в палату. – Спок, если ты опять собрался стоять у меня над душой со своими научными советами, то… – Не беспокойтесь, доктор, – перебил Спок, – я не планирую нависать над чьей-либо душой, тем более что это физически невозможно. По лицу доктора прошла судорога раздражения. Он выпрямился и пронзил Спока убийственным взглядом. – Избавь меня от своих занудных каламбуров, – теряя терпение, покачал головой он. – А то у меня невероятно чешутся руки вколоть тебе парочку неприятных гипо. – Меня поражает ваша привычка употреблять фразеологизмы, доктор, – Спок удивленно приподнял бровь. – Ваша речь парадоксально строится на балансе обильной нецензурной брани и изысканных образных выражений… Джим, все это время молчавший, кусал губы, чтобы скрыть рвущийся наружу смех, и переводил глаза со Спока на доктора, и обратно. – Он ведь нарывается, Джим, – протянул Маккой, грозно хмурясь. – Чего ты добиваешься, остроухий засранец? Спок тактично промолчал. Возможно, он хотел, чтобы доктор скорее ушел, оставив их с Джимом наедине… Впрочем, может быть, дело было всего лишь в веселой улыбке Джима, в морщинках возле его прищуренных глаз, в здоровом нежно-розовом румянце, окрасившем его скулы. В том, что Спок хотел быть причиной его улыбки. Наверное, доктор Маккой увидел что-то похожее на искренний ответ в лице Спока, поэтому только шумно вздохнул, тихонько выругавшись, в молчании закончил работу над медицинскими приборами и быстрым шагом вышел из палаты. Джим проводил его долгим взглядом, а затем обернулся к Споку и мягко улыбнулся. – Тебя давно не было. Все в порядке? – с тревогой спросил он. – Я посетил Новый Вулкан, – коротко ответил Спок и смущенно опустил глаза. Он не был готов искренне ответить на все вопросы Джима, и вероятная необходимость если не лгать, то умалчивать вызывала в нем только жгучий стыд и чувство вины перед Джимом – всегда открытым и доброжелательным. Но Джим только понятливо хмыкнул и кивнул. – Там много изменилось за последнее время, да? – поинтересовался он, в то же время протягивая руку за прикроватную тумбочку и выуживая оттуда спрятанную от Маккоя шахматную доску. – Я ни разу не был на Новом Вулкане. Расскажи, как там? Эта просьба невероятно успокоила Спока. Они вместе расставляли на доске фигурки, и Спок делился с Джимом яркими и противоречивыми впечатлениями из поездки. В этом рассказе было место для искренности – для скорби Спока, для его желаний и надежд.***
Он действительно задержался на Новом Вулкане дольше, чем планировал. Встреча со старейшинами оставила его в смятении, и Сарек, заметив это, предложил сыну погостить в его доме несколько дней, чтобы вернуть себе духовное равновесие. Получив согласие, Сарек забрал аэрокар и уехал в город по служебным делам. Оставшись в одиночестве, Спок обошёл до мелочей восстановленный родительский дом, заглянул в пустые комнаты матери. Они пахли только новой деревянной мебелью и были слишком чисто прибраны – здесь не ощущалось присутствия внимательной и осторожной, но все же по-человечески небрежной руки Аманды. На следующий день Спок проснулся ещё до рассвета, ушёл на несколько километров вглубь пустыни и занял позу для глубокой медитации. По мере того, как жгучее солнце проходило по дымчато-голубому небу назначенную дугу, в голове Спока бурным потоком неслись мысли, спотыкаясь об острые камни сомнений и тревог... Он прилетел на Новый Вулкан с одним-единственным вопросом. Прилетел потому, что был не в силах ответить на него сам. Преступник ли я? На Вулкане ментальные преступления всегда карались жёстче любых других, а в особенности – преступления против пси-нулевых существ. Спок вторгся в чужой разум без разрешения – раз. Потерял контроль над мелдингом из-за слишком сильного эмоционального переноса – два. Перенял Катру человека, не получив его согласия, – три. Однако вулканские старейшины не дали ему ответа. Спок уехал ни с чем, в растерянности, почти в отчаянии. О свойствах человеческой Катры и, в принципе, о её существовании в вулканском сообществе до сих пор велись споры. Союз Аманды и Сарека должен был пролить свет на некоторые вопросы: в частности, Сарек планировал перенять суть Аманды после её смерти. Но она умерла слишком внезапно... Была и другая проблема. Многие люди находились во власти разнообразных верований и считали, что душа после смерти покидает тело и устремляется в небеса в поисках рая. Некоторые из людей верили в реинкарнацию – возможность переселения душ. Кто-то мечтал о встрече с умершими после собственной смерти. То, что сделал Спок… должно было перечеркнуть любые подобные мечты и надежды. А значит, он не был виноват перед вулканцами. Он решил навестить скорбящую семью Кристофера Пайка и искать ответа у них.***
После выписки Джима Кирка из клиники Звездный флот выделил ему небольшой загородный дом в двухстах километрах к юго-западу от Лондона. В представлении Адмиралтейства это была уникальная возможность отдохнуть и восстановить здоровье на природе. В интерпретации Джима – заточение в одиночестве, вдали от социальной жизни. Еще несколько недель невыносимой скуки и бездействия. Доктор Маккой приезжал к нему каждое утро, осматривал, оставлял рекомендации на день и уезжал на смену в город. А вечером, в конце рабочего дня, Спок переодевался в гражданское в своей лондонской квартире и отправлялся к Джиму: они ужинали вместе, играли в шахматы, постепенно осваивали го и калах, иногда обсуждали служебные вопросы, но чаще говорили о чем-то отвлеченном. Говорили чуть слышно, не споря, иногда на долгие минуты замолкая. Печальная, но теплая – горько-сладкая атмосфера этих долгих задумчивых вечеров и какие-то потаенные болезненные переживания, которых избегал каждый из них, способствовали тому, что Спок все дольше и дольше задерживался у Джима. Они оба будто бы боялись быть наедине со своими мыслями. В один из вечеров, который незаметно перетек в ночь, Джим, покраснев, предложил Споку остаться у него и не возвращаться в Лондон. В один из таких вечеров случился их первый поцелуй. Наутро после одного из таких вечеров они проснулись в одной постели. Возможно, думал Спок, Джим вспоминал эти недели как впустую потраченное время, но он сам бережно хранил их в памяти – они впервые так долго бывали вдвоем, впервые Спок мог любоваться Джимом так открыто, так бесстыдно… И получать в ответ такие же внимательные, голодные, застенчиво-обожающие взгляды. Однажды утром Спок не успел уехать раньше визита доктора Маккоя. После смачного потока ругательств доктор издал жалкий тихий вздох: – Я надеялся узнать об этом каким-нибудь другим способом, – он выглядел по-настоящему несчастным. – Из новостей, например, или во время оглашения чьего-нибудь завещания… Моего, потому что я умру первым. – Знаешь, Боунз, – слишком довольно сказал Джим, поднимаясь из-за стола, где они со Споком завтракали вместе, – я всегда был уверен, что первым узнаешь именно ты. – «Всегда»? – брезгливо поморщился доктор. Джим дружески хлопнул его по плечу, забрал смотровую аптечку и направился в гостиную, на прощание махнув Споку рукой и ослепительно улыбнувшись. – Мне подождать вас, доктор? – поинтересовался Спок, тоже вставая и собираясь уезжать. – Насколько я знаю, нам по пути. – Н-нет, – Маккой упрямо не смотрел ему в глаза, – вы подкинули мне достаточно тем для размышлений, знаешь ли. Спок не стал спорить. Он оделся и вышел из дома на крыльцо, глубоко вдыхая влажный утренний воздух, пахнущий хвоей и душистыми летними травами. Он дышал легко и полной грудью. Впервые за последний месяц ему нелогично казалось, что все будет хорошо.***
Однажды вечером Спок приехал навестить Джима и обнаружил, что дверь его дома заперта. Он развернулся на крыльце, не зная, что делать дальше. К его ногам по ступеням лестницы подбежал молодой золотистый сеттер – собака начальника охраны, всеми в округе любимая и со всеми дружелюбная. Спок вспомнил, как Джим сидел здесь же, на ступенях крыльца, и одной рукой трепал сеттера по пятнисто-белой груди, а другой широко гладил по спине и бокам. Собака счастливо била хвостом, а лицо Джима мягко светилось умиротворением… Спок нагнулся к собаке и провел ладонью по ее шерсти, стараясь повторить движение Джима. Сеттер сначала дернулся от руки обычно скупого на ласку и равнодушного к собачьей радости Спока, но затем только теснее прижался к его ноге и вывалил наружу мокрый розовый язык. Спок выпрямился, взял закрепленный на поясе коммуникатор и торопливо активировал его. – Чего тебе? – раздался из динамиков привычно доброжелательный хриплый голос доктора Маккоя. – Здравствуйте, доктор. Вам известно местоположение капитана Кирка? – С чего бы это? – хмыкнул он в ответ. – Я ему не нянька. – Но вы его лечащий врач, назначивший домашний режим. – Я не только его врач, но и твой, зеленокровый гоблин! Я вторую неделю жду тебя на медосмотр, – последовала гневная пауза. – Сегодня я выписал Джиму справку о выздоровлении, – и доктор бросил трубку. Спок задумчиво посмотрел в глаза собаке и, спустившись с крыльца, направился к аэрокару. Через час он был в лондонском штабе Звездного флота, снова одетый в парадную серую форму, и направлялся к кабинету доктора Маккоя, с тревогой размышляя о результатах, которые может показать контрольные тесты. Он знал, что был очень истощен. – Спок! – по опустевшим вечерним коридорам штаба разнесся звонкий радостный голос. Спок обернулся и увидел подбегающего к нему Джима. Он чуть было не сбил Спока с ног, но, вовремя вспомнив, что здесь их может увидеть кто угодно, остановился и только несильно приветственно сжал его предплечье. – Черт, я совсем забыл предупредить тебя, что уеду! Извини, – улыбка соскользнула с его лица, но в глазах сознание вины все ещё мешалось с искрой радости. – Как ты нашел меня? – Уверяю вас, капитан, наша встреча – совпадение. Не найдя вас, я вернулся сюда по делу, но… – Спок чуть помедлил, – теперь я свободен и готов сопроводить вас. Джим игриво повел бровями в ответ на педантичное «выканье» Спока. – Что ж, – ухмыльнулся он, – следуйте за мной, коммандер. Они спустились с верхних этажей здания и вышли в небольшой, освещенный фонарями сквер. Радостное и легкое настроение Джима сменилось задумчивым, он шел по вымощенным дорожкам, глядя то куда-то вперед, то себе под ноги, но, заметив внимательный взгляд Спока, натужно улыбнулся и торопливо заговорил: – Адмирал вызвал меня забрать… э, награды, – объяснил он свое присутствие в штабе и бегло указал на две блестящие медали, висящие на его парадном кителе, – я ведь проспал в клинике все хвалебные мероприятия, – он улыбнулся и вороватым движением сдернул медали с груди, пряча их в карман брюк. – Полагаю, Джим, если бы ты потребовал, Адмиралтейство отложило бы торжества или провело для тебя отдельную церемонию, – серьезно заметил Спок. Джим расхохотался. – Ох, Спок, я шучу! Сдались мне эти медали, церемонии… Мой главный приз и так уже у меня. – Джим бросил на него какой-то странный насмешливый и гордый взгляд, значения которого Спок не понял. Они еще некоторое время шли рядом в молчании, ставшем уже гораздо комфортнее, а затем Джим внезапно остановился. Спок встал рядом и проследил за его взглядом. Перед ними была полукруглая и высокая каменная стена, в темноте сумерек освещенная яркими прожекторами. Стена памяти героев Звездного флота. В первую секунду Спок еще надеялся, что Джим пришел сюда почтить память своего отца, но тот подошел к стене, внимательно рассматривая ее и как будто разыскивая что-то. Спок следовал за ним шаг в шаг. Наконец лицо Джима сначала осветилось узнаванием, а потом внезапно стало серьезным и очень бледным. Он протянул руку и кончиками пальцев проследил совсем свежие позолоченные буквы имени: «Кристофер Пайк» – и две даты. Рождение и смерть. Джим издал какой-то странный звук – будто кашель, но на самом деле сдержанный горький всхлип. – Спок, у меня как будто дыра посреди груди… – сломавшимся голосом выговорил он на одном дыхании. Спок почувствовал, как стремительно холодеют его руки. Он видел, как дрожат плечи Джима, и знал, что весь дрожит сам. Он взял Джима за руку, объединяя их пальцы в вулканском поцелуе и стараясь передать партнеру всю свою заботу и поддержку. – Он был мне как отец, – громким шепотом говорил Джим, спиной прижимаясь к плечу Спока, – привел меня на флот, вступался за меня, даже когда не стоило бы… Каждое слово Джима остро впивалось Споку в сердце. Воспоминания Кристофера Пайка, которые он перенял вместе с Катрой, всплывали в его сознании на самую поверхность. Джим говорил быстро и четко, изливая свою горечь и боль, и его словам вторили яркие образы из памяти безвозвратно ушедшего человека. Человека, который не имел сына, но любил Джима Кирка как отец… Спок не был уверен, как долго они простояли так. Наконец Джим отстранился от его плеча и повлек за собой. Они пошли к выходу из сквера, крепко держась за руки. – Знаешь, а ведь я переехал, – шмыгнув носом, сказал Джим. – Забрал вещи из дома, как только Боунз отпустил. – Где ты остановился теперь? – Ну… я наконец-то получил премию за последнюю кампанию, – он порывисто хохотнул, – и теперь снимаю великолепную и охренительно дорогую квартиру в самом высоком небоскребе города! Джим ткнул пальцем в одну из ближайших высоток, освещенных голубыми огнями, и они пешком направились к ней. На Лондон опустилась прохладная летняя ночь. Весь день хмурившееся небо прояснилось и стало далеким, высоким, беззвездным. Мысли Джима опустели после сильного переживания, и через их касание Спок чувствовал, что Джима теперь занимали куда более жизнелюбивые вопросы – например, что в его новой квартире шикарные панорамные окна, а напротив них огромная двуспальная кровать. И как экзотично и при этом привлекательно такое расположение мебели в некоторых ситуациях интимного характера… Спок тоже был настолько утомлен, что в его сердце немного разжала тиски глухая боль. И он вдруг вспомнил о молодом золотистом сеттере, оставшемся стеречь небольшой загородный дом. О той большой доброй собаке, которую он никогда больше не увидит. Она осталась в памяти Спока ощущением мягкой шерсти под его непривычно ласковой ладонью.***
…Ночной клуб сияет неоном и грохочет танцевальной музыкой. Молодой Александр Маркус вальяжно откидывается на спинку стула и закуривает электронную сигарету, выпуская в воздух густой сладковатый пар. На кителе его парадного мундира заманчиво поблескивают новенькие лейтенантские погоны. – Нравятся звездочки, а, Пайк? – Маркус поводит плечом и насмешливо подмигивает своему молодому собеседнику. – Хочешь такие же? Не упусти шанс завербоваться. Они с Крисом Пайком знакомы с детства. Маркус, два года назад окончивший Академию Звездного флота, ему почти что старший брат. – Одной «военкой» ты меня не заманишь, Александр, – упрямо и громко, чтобы перекричать музыку, отвечает ему Крис. – На Земле полным-полно других военных училищ. Маркус чуть презрительно пожимает плечами. – Твое дело, – он зажимает сигарету между пальцев, берет стакан с напитком и отпивает. – В Звездном флоте и науке внимание уделяют. В любом случае… Он поднимает взгляд от стола, и вдруг его образ туманится и искажается, как фигура из тающего воска. Его лицо стремительно стареет и вытягивается, глаза, ставшие ледяными и колкими, окружают нити морщин. – В любом случае… – повторяет он низким хриплым голосом и пугающе нагибается вперед. За его спиной уже не блестящие огни клуба – он сидит в командном кресле своего корабля и произносит слова, которые не должен произносить: – Оставлять вас в живых с самого начала не входило в мои планы… Спок распахнул глаза и несколько минут бессмысленно смотрел в потолок, пытаясь прийти в себя после ослепительно яркого сна. Джим рядом с ним безмятежно спал, утопив голову в мягкой подушке, перекинув руку поперёк груди Спока. Он осторожно отстранился, поднялся с постели, посмотрел за окно на розоватую царапину близкого рассвета и плавно опустился на пол, принимая позу для медитации. Сердце судорожно стучало в его боку. Он чувствовал, что сон не был всего лишь ночным кошмаром. В нем было что-то чужеродное, навязанное извне – лица и места, которых Спок никогда не видел, чувства, которых не испытывал… Он с неотвратимой определенностью понимал, что именно происходило. Его собственные болезненные воспоминания примешивались в его разуме к давно забытым историям из чужой жизни. К воспоминаниям, принадлежавшим Кристоферу Пайку.***
Очень немногие существа в видимой вселенной знали, что именно так мучило, почти раздирало изнутри коммандера Спока. Он старательно хранил свою тайну и при этом стыдился ее. Первым о случившемся узнал Сарек, скорее всего, благодаря объединявшей их со Споком ментальной связи. Когда спустя неделю после трагедии Спок наконец решился позвонить отцу и попросить у него помощи, Сарек сообщил, что уже договорился о возможности посетить храм. Вторым человеком была Нийота Ухура.***
Небольшая уютная кухня замерла в полумраке приглушенного электрического света. Нийота прислонилась к стене и смотрела на Спока печально и задумчиво. Он сидел за столом, устало прикрыв глаза. – …и что теперь? – спросила она совсем тихо, стараясь сдерживать подступающие к горлу слезы. – Это большая честь для вулканца – перенять Катру человека столь достойного, как адмирал Пайк, – спокойно ответил Спок. – Я горд разделить с ним его последний путь, хотя, несомненно, он заслуживает куда лучшего попутчика. – Перестань! – громко всхлипнула Нийота, садясь на стул напротив него и кладя руки ему на колени. – Ты с твоим отзывчивым сердцем, с твоей человеческой душой (пускай ты и не желаешь признавать это…), только ты мог стать для него другом в этот момент. Спок прижал ее к себе, заставляя придвинуться ближе, и зарылся лицом в ароматные длинные волосы. Нийота плакала долго, плакала за Спока – вместо Спока – теми слезами, которых никогда не хватало ему самому. Потом она успокоилась, вытерла рукой влажные глаза и спросила: – Джим знает? – Нет, – отрезал Спок, – эта тема слишком интимна для тех отношений, которые я разделяю с капитаном Кирком. – О, Спок, – Нийота отстранилась от него и покачала головой, – прошу тебя, скажи Джиму. Поговори с ним, он сейчас чувствует то же, что и ты, – она нашла его взгляд. – Пожалуйста, пообещай мне, что сделаешь это, когда будешь готов. – Я обещаю, – кивнул Спок, мысленно расписываясь в том, что он вряд ли когда-нибудь будет действительно готов к этому. Нийота поцеловала его, сходила в ванную умыться и налила им обоим чаю. – Тебе надо отдохнуть, – шепнула она. – Уехать куда-нибудь ненадолго, сменить обстановку. Спок кивнул. Утром следующего дня он должен был отправиться на Новый Вулкан. Всю ночь перед отъездом он лежал без сна и прислушивался к пульсирующему теплу чужих воспоминаний в своей голове. Живых, красочных воспоминаний уже мертвого человека. Этот разговор с Нийотой стал точкой невозврата для их отношений, понял Спок уже гораздо позже. На следующее утро она много молчала, и это быстро вошло у неё в привычку – молчать. Каждый вечер, когда Спок возвращался из больницы, где восстанавливался после комы Джим, она смотрела на него выжидающе и тут же теряла всякий интерес, когда Спок начинал рассказывать о медицинских прогнозах доктора Маккоя. И Споку казалось, что Нийота все еще ждала чего-то, когда в последний раз подошла к нему, чтобы коротко поцеловать в щеку.***
Теперь она сидела напротив Спока за столиком в кафе, и мягкость ее улыбки контрастировала со строгостью взгляда. Ее ладони обнимали стакан с напитком. Ее темные волосы, заколотые сзади, густыми прядями рассыпались по стройным плечам в белой кружевной кофточке. Спок ревниво отметил, что после их расставания Нийота, пожалуй, только похорошела. – О вас с Джимом всюду говорят, – как бы между прочим сказала она. – Но ваши отношения все еще недостаточно интимны, чтобы рассказать ему правду? У Спока перехватило дыхание от того, сколько яда просачивалось сквозь нарочито нейтральные фразы Нийоты. Впрочем, она имела право на этот яд. – Спок, нельзя строить отношения на лжи, – добавила она холодно. – Хотя бы из уважения к скорби Джима и его любви к Пайку – скажи ему! – Я сознаю необходимость разговора с Джимом, – сказал он с расстановкой. – К тому же я дал обещание… Она саркастично приподняла бровь. – … не только тебе, Нийота, но и самому себе. Серьезность тона Спока заставила ее перестать насмехаться. Она как никто другой знала, что он испытывал. Она оставалась с ним рядом все это время. – Я решил, – снова заговорил он, когда уловил в позе Нийоты готовность слушать, – я решил, что должен прежде рассказать обо всем Фауне Пайк. – Фауне? – удивленно вскинулась Нийота. – Ты же видел, в каком состоянии она была на похоронах! Ты уверен, что это хорошая идея? – Я ни в чем не могу быть уверен, – с нажимом ответил он. – Это необходимость. Я пытался поставить на воспоминания адмирала Пайка ментальный блок, но… – он остановился, чтобы сделать глубокий вдох, – но он малоэффективен. – Тебе снова снятся кошмары? – спросила она. Это не раз случалось, когда они еще были вместе. Спок кивнул и отвел глаза. Нийота откинулась на спинку стула и упрямо сложила на груди руки. Спок понимал, что она чувствовала. Она боролась между состраданием к нему и злостью на его нерешительность.***
– Как я и подозревал! Слишком уж довольный своей правотой доктор Маккой взял ПАДД, на котором высветились результаты только что проведенных тестов, и вернулся к койке Спока. Вулканец лежал, вытянув руки вдоль туловища, и безропотно принимал все подколки и издевательства доктора. Теперь, когда Маккой собственноручно отловил его в коридоре штаба и притащил на медосмотр, уже бесполезно было сопротивляться. – Переутомление, нарушение ритма сна, нестабильное артериальное давление, мышечные спазмы, – перечислял он, снимая со Спока датчики. – Этого вполне достаточно для назначения больничного и профилактических процедур. – Я способен самостоятельно проследить за своим здоровьем, – процедил сквозь зубы Спок, начиная одеваться. – Хотя нет, я сделаю лучше, – не слушая его, вдруг решил Маккой, – я просто пожалуюсь Джиму. И он-то уж точно не выпустит тебя из кровати! Сказав это, он вдруг замер и брезгливо скривился от того, насколько неоднозначно прозвучали его слова. – Доктор, вы не имеете право сообщать конфиденциальную информацию о моих диагнозах третьим лицам, – сурово заявил Спок. – Да ну? – доктор иронично изогнул бровь. – А не ты ли без конца совал нос во врачебную карточку Джима? – Я никуда. Не совал. Свой нос. Доктор Маккой до небес закатил глаза и, отмахнувшись от Спока, оставил его в одиночестве.***
…У Джима разбиты губы и нос, на футболке сохнут кровавые подтеки, но в глазах ярко-синим светится упрямство. – А вдруг ты создан для большего, чего-то особенного… – эхом звучит голос Кристофера Пайка. – …Запишись в Звездный флот. Опухшее лицо Джима кривится в усмешке. – Что, не можете выполнить план по призыву в этом месяце? – он саркастично дергает бровью. – Твой отец был капитаном корабля двенадцать минут, – голос Пайка мягок и настойчив, – сделай верный выбор… Вдруг звуки уходят куда-то вдаль, проваливается в бездну яркий плиточный пол. Помещение медленно затягивает в угол, воздух сжимается и душнеет, предметы теряют привычные очертания. Джим, сидящий напротив, делает глубокий порывистый вздох, – и его дыхание застывает на растрескавшихся губах, лицо покрывается алыми пятнами, яркие глаза мутнеют и наполняются слезами. Секунда – и он больше не за столом в кафе, – а полулежит за толстым стеклом. Его тело сведено предсмертной судорогой. – Мне страшно, Спок, – шепчет он… И Спок очнулся со слезами на глазах, поглощенный чувством одиночества и бессилия. Настоящий Джим рядом с ним приподнялся на локте и, щуря заспанные глаза, сжимал его напряженное плечо. – Что тебе приснилось? – сиплым ото сна голосом спросил он. – Ты, – почти беззвучно выдохнул Спок. – Я? Дрема мгновенно спала с его лица. Джим сел, откинулся на спинку кровати и долго молчал, глядя за окно. – С тобой давно уже что-то не так, – неуверенно сказал он. – Это из-за того… случая с Варпом, да? Ты так испугался за меня, что это до сих пор не дает тебе покоя? У меня даже шрама не осталось, – он повесил голову и виновато усмехнулся, – а тебя ранило едва ли не сильнее моего. – Дело не в этом, Джим... не только в этом, – не дав себе одуматься, сказал Спок и тоже сел на постели. Джим обернулся к нему с вопросом в глазах. Спок поднял правую руку и протянул к его лицу. – Ты разрешишь мне? Джим в ответ кратко кивнул и сам доверчиво подался к ладони Спока, которая мягко, почти лаская, легла на контактные точки. И их окунуло в темноту. …Казалось, будто Спок ухватил Джима за руку и повлек его в глубины собственного сознания. По пути им встречались отрывочные всплески воспоминаний – Спок специально вызывал их себе навстречу, чтобы вернуть Джима к их общим переживаниям. Зал совещания. Атака. Гибель Пайка. В ответ на воспоминания – короткий, но яркий укол боли. Боли Джима, или Спока, или, может быть, отголосок чувства адмирала Пайка. Затем – совсем свежие воспоминания самого Спока. Поездка на Вулкан. Недавняя встреча с Нийотой. Сегодняшний визит к вдове Пайка, о котором Джим не знал. Ответ – недоумение. Зачем ты показываешь мне это?.. В закоулках сознания Спока, там, где никогда раньше не бывал Джим, – зудящий и болезненный нарыв. Что-то пугающее и нездоровое, чего стараются касаться как можно реже, – но оно все равно постоянно напоминает о себе. Нарыв опух и раскраснелся. Он сочится гноем, и он точно не исчезнет сам собой. Осторожная рука Джима тянется к нему, – и одного единственного касания хватает, чтобы тщательно выставленный Споком ментальный блок разрушился. И на них обоих мгновенно накатывает волна разноцветных воспоминаний. Юный Крис Пайк бойко сидит верхом на своей пегой лошади и гонит ее по выжженному солнцем полю… Молодой Крис поступает в Академию… Защищает диссертацию по USS «Кельвин»… Приезжает в Айову и встречает там парня с ядовито-упрямыми синими глазами. Но этому впечатлению Джим вдруг всем существом сопротивляется и отталкивает воспоминание от себя... Он отшатнулся от Спока, глядя на него испуганно и горько. Они оба тяжело дышали. – Я не… не понимаю, – запнувшись, проговорил Джим. – Как такое возможно? У людей нет Катры. – Как выяснилось, есть, – тихо ответил Спок. В его сознании творился беспорядок. Отрывочные воспоминания заполонили свободное пространство для мышления, но вот чужая Катра, избавившись от шелухи памяти, засияла, освещая темные уголки разума Спока и при этом залечивая их. Джим тем временем поднялся с постели, надел на голое тело мягкие домашние штаны, совсем недавно равнодушно сброшенные на пол, накинул яркую гавайскую рубашку и, взяв из ящика тумбочки электронную сигарету, вышел на стеклянный балкон. Спок тоже оделся и вышел вслед за ним. Низкие тучи, подсвеченные снизу огнями города, тоскливо-серой дымкой обрушивались на землю. Стена ливня на глазах приближалась, накрывая туманом квартал за кварталом, и грохот падающей воды равномерно усиливался, прорезая густую патоку ночной тишины. Джим нервно втягивал в себя горячий пар, выпускал его через приоткрытые губы, и ветер относил бледную струйку в сторону. Его гавайская рубашка была застегнута на одну пуговицу посередине груди, и Споку нелогично казалось, что Джим всего лишь этой пуговицей наглухо закрылся от него. Он помнил, как ещё сегодня вечером эта рубашка была расстегнута и открывала бледную безволосую грудь. Джим старался поддерживать в квартире более высокую температуру, комфортную для Спока, но непривычную для человека, и поэтому он так легко одевался. Это был будто ещё один знак открытости – не только духовной, но и физической. – А я никак не мог понять, почему у нас с тобой все так внезапно сложилось… – взгляд Джима беспокойно метался по очертаниям зданий и улиц. – Мы несколько лет работаем вместе, но вдруг сейчас... и так легко. С чего бы это? Спок молчал. Он не понимал направления чужих мыслей. – Это ведь все потому, что я нравился Пайку, – не спрашивая, а утверждая, сказал Джим. – Эмоциональный перенос, все такое. Ты же можешь даже не понимать, что эти чувства не твои. На тебя столько его воспоминаний свалилось, и всюду я в радужных тонах! Конечно, ты клюнул. – Хотя сейчас я с трудом контролирую свой разум, – пораженно ответил Спок, стараясь взвешивать каждое слово, – я все еще могу отличать собственные эмоции и чувства от… – Что, правда? – Джим перебил его и на мгновение пронзил злым взглядом. – А вот Ухуре ты сказал, что уже ни в чем не можешь быть уверен. И это твои собственные слова! Так когда ты врал: тогда или сейчас? Или ты врешь несколько чаще, чем кажется? Слова, сквозящие горькой обидой, тяжело ранили Спока. Он стоял, опустив глаза. – Но разве мое отношение к тебе напоминает отеческую любовь адмирала Пайка? – пытаясь защитить себя и обратиться к формальной логике, сказал он. – Пф-ф! – ядовито усмехнулся Джим и взглядом указал на разворошенную кровать у них за спиной. Действительно странно было бы предполагать такие отношения между людьми, которые всего несколько минут назад обнаженными лежали в одной постели. – Мы оба сейчас не особо ясно соображаем, Спок, – наконец добавил Джим, в последний раз затянувшись и выключая сигарету. – Мне надо подумать. С этими словами он покинул балкон, и из глубины квартиры было слышно, как он хлопнул дверью ванной и включил душ. Спок минуту прислушивался к гулу льющейся воды, а затем поспешно обулся и бесшумно сбежал из квартиры.***
Он опустился на ковер для медитации, поджег привезенные с Нового Вулкана благовония и закрыл глаза. Шум дождя за окном постепенно отошел на задний план, и в голове Спока наступила долгожданная тишина, в которой он наконец-то мог прислушаться к самому себе. Прошлым утром Фауна, вдова Кристофера Пайка, выслушала признание Спока и разрешила ему оставить себе перенятую Катру. Разумеется, она была мало посвящена в систему вулканских обрядов, поэтому слова Спока повергли ее в шок. Однако и она сама, и адмирал Пайк были убежденными атеистами, а значит, действия Спока не оскорбили ее религиозного чувства. – Мне кажется, вы должны знать, – сказал ей Спок, уже стоя на пороге, – умирая, адмирал Пайк вспоминал о вас. В ответ Фауна кивнула и грустно улыбнулась на прощание. Теперь, когда вмешательство Джима разрушило ментальный блок, ограждавший воспоминания Кристофера Пайка, Спок внимательно и подробно изучал их. Вулканская память отличалась высокой системностью, в то время как человеческие воспоминания объединялись сложными, порой труднообъяснимыми, ассоциативными связями. В первую очередь Спок выделил из массы воспоминаний те, которые относились к служебному опыту адмирала Пайка. Сложные ситуации, в которых он оказывался, его принципы принятия решений, его система ценностей, а также некоторая стратегическая информация, которую Пайк получил от Маркуса и его приближенных во время закрытых совещаний командования. Затем он поверхностно изучил личные воспоминания Пайка, важные моменты из жизни его семьи. Спок планировал однажды вернуться в дом Фауны Пайк и при помощи мелдинга вернуть ее к ярким переживаниям, которые ценил и бережно хранил ее муж. Наконец Спок мысленно потянулся к тому уголку памяти, где в ауре юношеской самоуверенности и жизнелюбия существовал образ Джима Кирка. Пайк не раз возвращался к нему, внутренне улыбался или, наоборот, приходил в ярость от преступного легкомыслия Джима. Но все эти противоречивые чувства объединяла сильная привязанность, гордость и желание защитить. Вдруг откуда-то из-за пределов транса раздался громкий резкий звук. Спок открыл глаза и, только когда звук повторился, понял – кто-то настойчиво жал звонок возле его входной двери. Спок торопливо поднялся, прошел в прихожую и открыл дверь. За порогом стоял Джим, весь мокрый и очень, очень злой. Поверх все той же гавайской рубашки была накинута черная кожаная куртка, а тонкая тканевая обувь, явно надетая впопыхах и промокшая насквозь, облепила голые ступни. – Ты дашь мне войти или нет? – поинтересовался Джим, грозно глядя из-под нависающих век, и шмыгнул носом. Спок отступил на шаг, впуская Джима в прихожую. – Я принесу тебе сухую одежду.***
Джим поспешно переодевался и, пытаясь справиться с неловкостью, ворчливо ругался: – Мало того, что ты совершенно малодушно сбежал, пока я был в душе, так ты еще и забрал единственный хренов аэрокар, стоявший во дворе. И поэтому мне, черт подери, пришлось нестись на улицу и посреди ливня искать там машину, которую можно снять. И, разумеется, в половине четвертого утра нихрена там не было, только один гребанный мотоцикл. На котором я и ехал сюда четыре квартала под проливным, нахрен, дождем! Спок дипломатично промолчал о том, что автоматически управляемый аэрокар можно было вызвать прямо к входной двери жилого дома. Джим стоял в ванной и пытался высушить голову махровым полотенцем. От этих манипуляций его короткие светлые волосы еще сильнее растрепались и демоническим образом встали дыбом. – Кофе нальешь? Черного, – мрачно попросил он, заходя на кухню и падая на стул. – И покрепче. Спок сходил к репликатору и протянул ему кружку. – Это же чертов чай! – окончательно выходя из себя, проревел Джим. – Чай тоже содержит кофеин, но он не так вреден для желудка, – спокойно и с расстановкой объяснил Спок. Джим гневно цокнул языком, но после первого же глотка перестал сопротивляться и притих. Постепенно его дыхание выровнялось, взъерошенные волосы высохли и потеряли прежний ужасающий объем. – Джим, мне нужно объясниться, – сказал Спок. – Ты готов принять на веру мои слова? Джим неопределенно промычал что-то и, спрятав ухмылку в кружке с чаем, ответил: – Пожалуй, статистика заставляет меня дать тебе второй шанс. – Статистика?.. – Девяносто девять случаев занудной правды против одного случая наглейшего вранья. Преимущество все еще на твоей стороне. Спок тихо вздохнул. – Тогда я прошу тебя поверить, что мои чувства к тебе не изменились после смерти адмирала, и… – А, черт, – Джим закрыл ладонью глаза и откинулся на спинку стула. – Я допустил ошибку, знаешь… Прости меня. Прости. Я верю тебе, слышишь, мне плевать, как так вообще получилось, что я тебе нравлюсь. Это неважно, – он прямо посмотрел Споку в глаза. – Что-то между нами совпало именно сейчас, вот и все. Произошло то, что должно было произойти, – он сощурился. – Но объясни мне, почему ты сразу не рассказал про Пайка? Почему не доверился мне? Спок задавался этим вопросом каждую ночь и всякий раз находил все новые и новые оправдания. Он не сказал, потому что считал себя преступником. Потому что слишком много личного было между Джимом и Пайком, и казалось, будто Спок украл часть их истории. Потому что Фауна могла потребовать, чтобы Спок вернулся на Новый Вулкан и просил старейшин изъять у него Катру. В конце концов, потому что Джим казался слишком шокированным, слишком горюющим, чтобы справиться с еще одним потрясением. Потому что Джим мог от него отвернуться. Спок все говорил и говорил, а Джим слушал его, хотя, возможно, очень хотел спать. И руки Спока лежали на столе, руки Джима – поверх его рук. Через это касание скользил доверительное тепло Джима, его незаслуженное чувство вины, его привязанность.***
– …поэтому где-то на Земле находится засекреченная лаборатория, разрабатывающая оружие для… – Что-о?! – Джим, последние десять минут сонно опиравшийся на кулак, резко встрепенулся. – Какое это оружие? На часах был седьмой час утра, и их разговор о чувствах (а вернее – затянувшийся монолог Спока) принял неожиданный оборот. Оказалось, что секреты покойного адмирала Маркуса не заканчивались командой суперлюдей и огромным черным кораблем. Джиму и Споку только предстояло с этим разобраться, и воспоминания Кристофера Пайка могли бы очень им пригодиться… Сидящие на кухне двое зачем-то перешли на шепот и не заметили, как кончился за окном дождь, как близился ясный и прохладный рассвет.***
– Капитан, наши сенсоры не могут проникнуть вглубь туманности, – разочарованно заключил Чехов, поднимая светлые глаза от приборной панели. – Территория туманности не нанесена на карту, сэр, – добавил Сулу. – Если мы рискнем туда отправиться, придется идти наугад. Кто знает, что там внутри?.. Джим сидел в капитанском кресле и размышлял, машинально постукивая пальцем по подлокотнику. Спок стоял за его правым плечом. – Что думаешь? – тихо спросил его Джим. – На нашем месте, – тут же ответил Спок, – адмирал Пайк вернулся бы на ближайшую Звездную базу и запросил более точные инструкции Адмиралтейства… – Но?.. – Джим лукаво взглянул на него. – Но, полагаю, это было бы бессмысленной тратой времени, поскольку миссия Энтерпрайз заключается именно в изучении дальних областей космоса. Кроме того, я считаю, мы вполне можем положиться на мастерство пилотирования лейтенанта Сулу. Сулу удивленно крякнул в ответ на неожиданный комплимент. – Ну что ж, отлично, – Джим улыбнулся и потер руки, – курс на туманность, мистер Чехов! Доктор Маккой, все это время стоявший по другую сторону от капитанского кресла, тяжело вздохнул и отправился готовить медотсек к приему пострадавших. Старшие офицеры мостика все никак не могли повзрослеть, черт их подери!..