плохие девочки, грустные мальчики

утром армин просыпается от сдавленных рыданий из угла комнаты. ему не нужно оборачиваться, чтобы знать, что опять произошло. арлерт тянется к сигаретам, оставленным кем-то (может, им самим, хуй знает) вчера на прикроватном столике, чиркает зажигалкой. дым, еще каких-то полгода назад казавшийся непривычным и запретным, царапает горло, и армин давится, на момент закрывая глаза и сжимая челюсти, чтобы сдержать кашель. простынь рядом холодная, скомканный плед валяется где-то в ногах. армин опирается на локоть, чтобы привстать, и бросает взгляд в дальний угол. бертольд сидит, вжавшись спиной в холодную стену без обоев и подтянув к груди тощие колени. взъерошенные волосы и красные глаза придают ему довольно безумный вид. гувер тихо скулит что-то себе под нос, изредка поднимая на армина затравленный взгляд темых зрачков. он похож на голодного зверя — раненого и беспомощного. арлерт выпускает в потолок облако дыма. серого, как глаза леонхарт. едкого, как ее голос, когда она говорит не надоедать ей. энни уходит под утро, оставляя между армином и бертольдом холодную смятую простынь, заставляя гувера ломаться от одиночества, а арлерта думать о том, как его угораздило в это впутаться. пропадает на дни и недели, иногда на месяца, но всегда возвращается — чтобы принести пакет молока и сигареты, принять душ, вместе попить на кухне чай, конечно же, переспать. чтобы пропасть снова. ни армин, ни бертольд не знают, где она и чем занимается, не понимают, как ей удается каждый раз ускользнуть незамеченной, но довольствуются зыбкой уверенностью в том, что увидят ее снова. армин поднимается с постели — чужая футболка неопределенного цвета мешковато скользит по худым плечам. арлерт стряхивает пепел прямо на пол, проходит мимо трясущегося бертольда в сторону ванной, попутно заглядывая в зеркало. с той стороны стекла на него смотрит тощий мальчишка с бледной кожей и засаленными волосами, убранными в хвост. под глазами синяки, на губах — окровавленные трещины. синие глаза на фоне впалых щек выглядят огромными. как океан — глубокий и неизведанный. зайдя в ванную, армин наклоняется над раковиной, открывает кран и сует голову под слабый поток холодной воды в попытке проснуться. непонятно, от чего — возможно, от кошмара, который преследует его последние шесть месяцев. возможно, от чего-то другого. взгляд непроизвольно скользит вдоль полок. царящий в квартире бардак наиболее явно проявляется в этой комнате: по полу разбросана одежда, у зеркала лежит косметичка (в ней можно найти духи, которыми пахнет от волос леонхарт), по стеллажам беспорядочно раскиданы бутылки и флаконы. арлерт проводит рукой по заспанному лицу, его взгляд останавливается на кафельном углу прямоугольной ванной. армин помнит, как упирался в этот самый угол поясницей, будучи лишенным всякой возможности двигаться. он потирает запястья, будто пытаясь найти уже привычную веревку, но чувствует пальцами лишь шрамы — глубокие и уродливые. — она… ушла? — арлерт поворачивает голову. бертольд стоит в дверном проеме, печально глядя на армина сверху вниз, будто боясь получить ответ на свой вопрос. — энни… она ушла? — да, — устало выдыхает армин. — ушла. поставь чайник. бертольд вздрагивает, будто от внезапного прикосновения. — но ведь она… вернется? — в глазах гувера надежды больше чем у матери умирающего. — да, — кивает арлерт, не в силах соврать. он понятия не имеет, вернется ли леонхарт, или эта ночь — последняя из всех, что они провели втроем, но у него в любом случае нет сил говорить об этом бертольду. в прошлый раз, когда арлерт сказал, что не знает, гувер закатил истерику, и, по правде, арлерт не хочет пережить это снова. бертольд разворачивается и нетвердой походкой удаляется на кухню. армин оседает на кафель, роняет на пол недокуренную сигарету, обжигающую пальцы. он вспоминает, как полгода назад встретил их в каком-то из ночных клубов и понял, что влюбился. в энни, а может, в бертольда, а может, в них обоих, господи, какая же теперь разница, а потом «поехали с нами», бутылки алкоголя, переплетение тел и шутки о том, что гувер в порыве страсти не отличает леонхарт от арлерта, а потом — они трое в ванной, и энни говорит, что у армина глаза как море, а бертольд был бы отличным баскетболистом, потом — чай в три часа ночи на маленькой кухне и «я принесла печенье», боже, всего полгода прошло, а он будто всю жизнь тут торчит. на кухне закипает чайник, но даже сквозь его шум армин слышит, как бертольд пытается дозвонится до энни, где она, что с ней, но она трубку все равно не возьмет. арлерт не знает, что чувствует гувер, может, он действительно любит леонхарт, они, в конце концов, с детства знакомы, и бертольд имеет право на эти чувства. что до армина — он в своих разобраться давно не может, но, наверное, просто хочет, чтобы энни была хорошей, чтобы не шептала упавшим голосом из-за закрытой двери «уходи, армин», чтобы ему не приходилось потом оттирать кровавые капельки с плитки в ванной. но энни плохая, очень плохая девочка. — чай, — сообщает бертольд с кухни. его голос дрожит, но армин знает, для гувера это состояние более, чем нормально. арлерт заходит в комнату, садится на стул, обхватывает замерзшими пальцами большую кружку. — спасибо. они сидят в тишине, каждый думая о своем. бертольд — о том, как же хочется снова зарытся пальцами в соженные осветлителем женские волосы. армин — о том, сколько раз они переспят до возвращения леонхарт, а еще о том, почему этот двухметровый подонок не выплеснул из кружки ром, прежде чем налить в нее чай. хотя, он ему даже благодарен немного. у них общего — просыпаясь, понимать, что энни снова ушла, пытаться заменить ее друг другу и ждать, ждать, ждать, курить по пачке за раз, запивать чаем, ромом, виски, бог знает, чем, лишь бы дождаться, лишь бы убедиться в том, что она здесь — не бросила, вернулась, принесла молоко и сигареты, и они готовы простить ей все, даже если трахалась с кем-то посторонним, даже если с райнером, даже если у нее новые шрамы на руках. энни леонхарт, считает армин, может даже не существовать. он не знает, что вероятнее — что она воплощение эротических фантазий бертольда, или материализовавшийся ночной кошмар арлерта, но не все ли равно — они одинаково жалкие. может, его самого уже давно нет, откуда ему знать. — знаешь, если так рассуждать, — он болтает ложкой в чае. сахара нет, а привычка есть. — мы с энни похожи на кошек. вот вроде бы хочется к кому-то притереться, но и по одиночке нормально. а ты, бертольд — собака. обычная дворняжка, которой надо кому-то принадлежать. гувер вопреки ожиданиям арлерта молчит. армин ждет, пока тот вскочит со стула, заорет, ударит его в конце концов, но этого не происходит. что лишь подтверждает слова армина. неизвестно, сколько они так сидят, час, может три, может, до вечера, но в замке вдруг поворачивается ключ и энни обретает физическую форму на пороге их маленькой съемной квартиры. такая же маленькая и светловолосая, как и всегда, с пакетом молока в руках и размазанной по щекам тушью. и утыкаясь носом в белую плотную толстовку, чувствуя, как бертольд стискивает их двоих в объятиях, армин понимает: плохая девочка любит своих грустных мальчиков.