***
На рассвете Сагали, шесть пиратов, Глянц и Ифада ступили на галечный берег острова. Молчавшей весь путь от корабля до суши девице позволили идти на все четыре стороны, однако она вдруг увязалась за командой «Безымянного», объяснив это тем, что теперь она вольна поступать как вздумается. Сагали разрывался между тайной радостью, что Ифада пока остается с ними, и раздражением, что и в своем незавидном положении она продолжает наглеть. Их путь лежал через густые заросли, сплошь покрывавшие остров. Лианы и мшистые стволы тесно переплетались между собой, верхушки деревьев сцеплялись друг с другом, и все вместе это превращалось в темно-зеленый клубок толстых нитей без намека на ориентиры и проложенную кем-нибудь тропу. Глянц иногда взлетал над деревьями и указывал им дорогу к развалинам крепости, которые с рассветом Триглаз заприметил на единственном холме острова, еще находясь на «Безымянном». Когда Золотая Птица в очередной раз спустилась к команде, та уже была атакована островитянами. Сагали готов был поверить, что они появились из ниоткуда. Вот Клешня, большой любитель лапать все на своем пути, ощупывал лиану, свисавшую перед ним, и вот в его руку угодило острие короткого копья, пригвоздившего пирата вместе с лианой к стволу дерева. Идущий следом за ним Триглаз тут же развернулся и выстрелил из арбалета в направлении, откуда в орущего Клешню прилетело копье, но в ответ не раздалось ни звука. Не успел Сагали пошутить, что нашелся кто-то более меткий, чем Триглаз или Ифада, как их окружили местные обитатели. Он инстинктивно прикрыл собой девицу, вместе с Мартигинто пытавшуюся выдернуть копье из кисти Клешни. Его взгляд лихорадочно бегал по раскрашенным зеленым лицам молчаливых островитян, направлявших на них копья и заточенные колья. Их было по крайней мере в два раза больше, чем пиратов, и они постепенно сужали кольцо вокруг команды «Безымянного». Сагали, обнажив саблю, подбадривал своих людей, призывал их не спускать глаз с дикарей и ни в коем случае не сдаваться, когда Ифада за его спиной сдавленно вскрикнула. Не оборачиваясь, он окликнул ее. – Клешня помер, – отозвался Мартигинто за девицу. Сагали покосился на пирата, который действительно перестал кричать и теперь лежал на земле, не двигаясь. Мартигинто, словно забыв, что их окружили, задумчиво рассматривал копье, вытащенное из руки товарища. – Отравлено, – заключил пират, – у него рука почернела. – Плаха, ты говорил, что лучше дикарь, чем яды, – фыркнул Триглаз. – И выбирать не пришлось. – Заткнитесь, – прошипел Сагали. Что-то в островитянах не нравилось ему, и дело было не в их желании перебить пиратов. Они до сих пор не издали ни звука и только медленно надвигались на команду корабля, нацелившись на них отравленным оружием, будто собирались просто сжать чужаков в своих тисках и пронзить всех насквозь. Сагали свободной рукой нашел за спиной ледяную ладонь Ифады и положил ее себе на плечо, чтобы чувствовать присутствие девицы и знать, что она жива. – Чего они ждут? – прошептал Плаха. Словно по его просьбе, островитяне вдруг издали клич, то самое «ао-э», о котором были наслышаны в морях вокруг, и вскинули свое оружие. Один из них, целившийся точно в Сагали, на ходу метнул в него копье, но то не достигло цели. Прилетевший сверху Глянц оказался точно перед капитаном и принял удар на себя. Как пущенная из лука стрела Ифады не смогла сразить Золотую Птицу, так и копье дикаря не причинило сипухе вреда. Глянц только упал на землю, когда копье отскочило от его тела, но тут же снова поднялся и перелетел на плечо Сагали. Капитан увидел, что в груди сипухи появилась ощутимая вмятина, но та как будто не заметила повреждений. Бросивший копье человек резко остановился и шлепнулся на землю. Под его крик другие тоже замерли на месте, не успев атаковать пиратов. Через мгновение все они вдруг попятились назад и растворились среди деревьев. – Маскировка хороша, – выдохнул Триглаз. – Кажется, я должен Золотой Птице больше прежнего, – пробормотал Сагали, чувствуя, как пальцы Ифады судорожно сжимают его плечо. – У развалин вы сможете защититься, – не обратил внимания на его слова Глянц. Покинув капитана, он полетел между деревьями, пробираясь через ветки и лианы, и пираты, с короткого кивка Сагали, последовали за совой, оставив Клешню на месте, где он принял свою нежданную смерть. Сагали обернулся к Ифаде и бросил: – Иди рядом со мной и смотри в оба. – Разве ты не хотел бросить меня где-то здесь? – сощурилась Ифада, отпустив его плечо и обхватив себя руками. – Ифада! – простонал Сагали, но с дальнейшим ответом не нашелся и только схватил ее под локоть, потащив сквозь заросли. Деревья вплотную подступили к остаткам недостроенной крепости, сплошь заросшей и больше похожей на высокую груду камней. На вершине обрушенной стены сидел Глянц, медленно крутивший головой во все стороны, высматривая островитян. Но в лесу снова было тихо, слышны были только редкие трели птиц и стрекот насекомых. Казалось, что пираты – единственные люди на острове. Они дружно забрались через дыру, пробитую в стене, оставив Золотую Птицу на страже, и огляделись в новом месте. Затянутая сорняками земля в углу под стеной проваливалась, словно кто-то делал подкоп, обтянутые корнями и лианами камни открывали следующий проход в другие части развалин, пробившиеся внутри деревья заменяли колонны, несколько ветхих перекрытий демонстрировали чистое небо. Триглаз, вскинув арбалет, затаился у прохода, через который они попали внутрь, остальные бездумно шарили носками ботинок и ветками в траве, то и дело поглядывая на следующий проем в стене, откуда также могли явиться островитяне. Прислонившаяся к стене Ифада не удержалась от вопроса: – Вы грибы собираете? Что вы делаете? – Они ищут кусок карты, который здесь запрятал другой капитан, – отозвался Триглаз, напряженно всматриваясь в лес за стеной. – Можешь присоединиться, – бросил Сагали, разбирая груду мелких камней, сваленных возле следующего прохода. Ифада, не споря, двинулась вдоль стены, пробегая пальцами по каменной кладке. Она остановилась перед подкопом и, опустившись на четвереньки, заглянула внутрь. Затем снова встала и изучающе посмотрела в проход, слева от которого только что сидела, и опять вернулась к подкопу. Рывшийся неподалеку Сагали с интересом наблюдал за ней. Ифада полезла под стену, протиснувшись между раскопанным слоем земли и камнями. Капитан перебрался к подкопу, смотря, как под стеной исчезают ноги девицы. Уже через несколько мгновений послышался ее визг и копошение, голова Ифады показалась снаружи. Сагали и подскочивший Ладро вытащили ее за руки, и девица принялась хлопать по всему телу, мелко вздрагивая и отплевываясь. – Там мертвец, – выдавила она и разрыдалась, схватившись за голову. – Там так темно, и все шевелится, и они там ползают… Сагали оглядел свою команду, его взгляд упал на Мартигинто, тощего, как жердь. Он кивнул пирату, и тот, пожав плечами, легко протиснулся в подкоп вместо Ифады. Капитан присел возле девицы, и та, шумно всхлипнув, вдруг уткнулась ему в плечо. Плаха насмешливо фыркнул, наблюдая, как вытянулось от удивления лицо мужчины. С отборной руганью Мартигинто полез обратно из-под стены, ногами наперед. Выбравшись наружу, он снова просунул руки под камни и рванул что-то на себя, явив товарищам часть скелета с черепом какого-то бедолаги. Увлеченный своей находкой, Мартигинто, не обращая внимания на то, как скривились другие, смахнул с черепа сороконожку и поднес его близко к своему лицу. Чуть успокоившаяся Ифада снова спрятала лицо за ладонями. – Марти, прекращай! – не выдержал Ладро. – Слепой граф, – ухмыльнулся Мартигинто и подбросил череп, – такие порезы под глазницами… – С собой заберешь, – проворчал Плаха, – мы не за тем сюда пришли. – Как знать, – протянул пират. Он потряс свой трофей, как погремушку, перевернул череп и просунул палец в дыру в его задней стенке. Через минуту копошений ему удалось выудить плотно скрученный кусочек пергамента. – Приятель, – Сагали протянул к нему руку и развернул пергамент. Он едва не закричал, признав вторую часть карты, где был обозначен край Прогнившей части и Умерщвленных территорий, белые полосы подводного тоннеля и еще один кусок земель, лежавших за пределами обычных морских путей. – Я впечатлен. – Чутье девицу не подвело, – добавил Мартигинто, продолжая играться с черепом. – Так уверенно полезла туда, как будто сама карту там запрятала. – Кажется, удача Фустино передается и другим, – предположил Ладро. – Об удаче заговоришь, когда мы выберемся отсюда, – подал голос Триглаз, – они вернулись. – Их больше прежнего, – добавил Глянц, наблюдая за островитянами сверху. Пираты вновь выхватили свое оружие, Сагали спрятал кусок карты за пазухой и рывком поднял дрожавшую Ифаду на ноги. Все вместе они приблизились к проему, с опаской выглядывая наружу. Дикари выстроились перед ними в две неровные линии, тут и там мелькая между деревьями, каждый держал наизготове копье или острую палку и вновь молчал, плотно сжав губы. Сагали отметил, что все они, как один, смотрели куда-то вверх, а не на пиратов, и, проследив за их взглядом увидел все еще восседавшую на обломке стены сову из золота. – Глянц, чем ты их так заинтересовал? – громко спросил он. – Бессмертием, – прошептала Ифада. Она не сводила заплаканных глаз с островитян и, когда Сагали обратил на нее свое внимание, медленно указала пальцем в сторону, где очередной человек с зеленой краской на лице выглядывал из-за дерева. Прищурившись, капитан с удивлением увидел, что дикарь высовывался не из-за древесного ствола, а из ствола, пролезши сквозь него. – Они призраки, – ахнул он. Путь к кораблю пиратам отрезало целое призрачное племя. Его глаза будто открылись по-настоящему, теперь он мог разглядеть, что сквозь некоторых видит, что фигуры нескольких дрожат, как подернутые дымкой. Отсюда шли все слухи о мертвом острове с духами гвардейцев и ядовитыми деревьями. Все на острове давно покинули этот свет и продолжали тащить за собой любого, кто оказывался в их владениях. Они на примере Клешни убедились, что пираты смертны, как и все остальные чужаки, являвшиеся на остров. Исключение, должно быть, составил Тео Фустино с вечной удачей наперевес. Но сейчас дикарей останавливала только сипуха, оставшаяся почти невредимой после встречи с их оружием. Явно неживая птица пришла на защиту пиратов, готовая состязаться с местными призраками в бессмертии, и они медлили, больше не решаясь открыто атаковать чужаков. Сагали подозвал Глянца к себе, и тот слетел к нему на плечо, сперва захлопав металлическими крыльями близко к лицам островитян, невольно отпрянувших от Золотой Птицы. Капитан приказал ему перебраться на плечо Плахи, и первым вышел из-за каменной стены. Вслед за капитаном, одной рукой сжимавшим саблю, а другой – пальцы Ифады, пираты один за другим появились перед дикарями, оставив свое укрытие. Мартигинто, так и не расставшийся с черепом слепого графа, теперь прижимал его к груди, как самую ценную ношу. Завидев его, островитяне зашумели, показывая пальцем то на Золотую Птицу, то на череп в руках Мартигинто, затем вскинули над головой руки с оружием, потрясая копьями в воздухе. А дальше они расступились, открыв пиратам дорогу, которой те пришли к развалинам крепости. Сагали перевел взгляд на графский череп. Если история, подслушанная в Звенящем, была всецело правдивой, значит, именно благодаря маннманцу к местным пришла беда, превратив островитян в то озлобленное племя духов, которым они являлись сейчас. Они бросили ненавистного им графа, а Фустино в свое время воспользовался этим, чтобы успешно запрятать в черепе кусок карты. Сейчас пираты забирали с собой человека, перевернувшего их жизнь. – Мартигинто, – окликнул его Сагали, – неси голову графа, как свою собственную. – Я подумал, – вздохнул тот пират, заглядывая в пустые глазницы черепа, – может быть, граф их истребил, а уже духи отомстили и ослепили его? Поэтому и не похоронили? – Или Фустино выкопал графа и спрятал его под стеной, – добавил Ладро. – Заткнитесь, – в один голос сказали Сагали и Плаха. То и дело оглядываясь на провожавших их взглядом островитян, пираты на удивление быстро выбрались на берег, где их дожидалась шлюпка, которую все это время стерег заскучавший Нил. Увидев товарищей, он недоуменно переводил взгляд то на сидевшего на плече Плахи Глянца, то на Мартигинто, любовно поглаживающего человеческий череп, то на сцепленные руки брата и девицы-еще-уже-не-пленницы. Покинув лес, все с облегчением выдохнули и заспешили к шлюпке, чтобы скорее выбраться с Ао-Э, Глянц полетел на «Безымянный» предупредить о возвращении команды. Ифада высвободилась из хватки Сагали и стояла в стороне, наблюдая, как пираты выталкивают шлюпку к воде и один за другим запрыгивают в нее. Сагали, закатив глаза, вернулся за девицей, одиноко стоявшей на берегу, молча затащил ее воду и подтолкнул к шлюпке. Даже в этот момент Ифада продолжала вяло сопротивляться, будто и в самом деле собралась искать счастья на призрачном острове, не замечая, что капитан не пытается от нее избавиться. Ни о чем не спрашивая, Плаха и Ладро втянули ее в шлюпку и помогли залезть капитану. Стоило им отойти от берега и налечь на весла, как Мартигинто, в последний раз покрутив череп слепого графа в руках, выбросил его в воду. Над островом Ао-Э поднялся густой зеленый туман и, дойдя до морского берега, вмиг рассеялся.***
Когда в Тэй-Та пираты притащили Сагали кота, которого Ифада швырнула за борт в порту Звенящего, он даже не удивился. Он большее внимание обратил на то, что команда явно оглохла и не слышала его приказов. Врачевателю нужна была тишина при работе, ничего не должно было ему мешать, а они приволокли голосящего кота. Сейчас, когда он выпроводил и его и смог остаться наедине с девушкой, капитан невольно вернулся мыслями к произошедшему на корабле. Все случилось в тот же час, когда они снова поднялись на борт «Безымянного». Сагали объявил, что они потеряли Клешню, но смогли найти вторую часть карты Фустино благодаря абсолютному отсутствию брезгливости у Мартигинто и удачливости Ифады. Упомянув последнюю, капитан сообщил, что девица более не была их пленницей, заслужив своей помощью и наблюдательностью место на корабле, и стала для команды такой же неприкасаемой, как Глянц. Для «Безымянного» это не стало чем-то новым, в свое время именно из пленников в члены команды перешел Годфри, да и девица, пиратка и жена Ладро, которую ему только обманом удалось оставить на суше пару месяцев назад, на корабле уже бывала. Пираты быстро попали под чары Ифады, как поддались им в Звенящем и Сагали, и Лесли, перед которым девица поспешила извиниться за нанесенное ранение. Многие будто в одночасье забыли, что все предыдущие дни она проклинала их почем зря и по-прежнему не разделяла веры в Желай-место. Однако какое-то колдовство, окружавшее Ифаду и которое Сагали чувствовал, но объяснить и доказать не мог, подействовало не на всех подряд. – А койку ты ей выделишь, конечно же, в своей каюте, – язвительно заметил Нил, оглядывая девицу с головы до ног. – Ты претендовал на это место или на всю каюту капитана? – вопросительно изогнул бровь Сагали и махнул на Нила рукой потупившейся Ифаде. – О, с этим человеком тебе непременно стоит познакомиться ближе, чтобы и впредь быть готовой к его претензиям. По стечению обстоятельств, мой старший братец, Нил. – Как же вышло, что младший Кин – капитан, а старший?.. – Ифада оглянулась на Сагали за подсказкой. – Он не Кин, он мне не родной брат. Нил, какое у твоего папаши было семейное имя? – Пошел ты к черту! – выплюнул тот и оставил их, уйдя на нос корабля. – Нил Пошел-ты-к-черту, что полностью соответствует его природе, – улыбнулся Сагали и окликнул Нила. – Эй, не изображай из себя обидчивую барышню. У этой девицы больше характера, чем у тебя, так будь добр проявить к ней каплю уважения, как и к любому другому члену команды. В мгновение ока вспыхнула их обычная словесная перепалка, при которой все привычно старались заниматься своим делом, притворяясь, что ничего не замечают. Даже Глянц улетел на мостик, где Лесли принялся усердно изучать его помятые дикарским копьем золотые перья. Только Ифада стояла на месте, заламывая руки и не зная, куда податься и что делать. Нил вновь приблизился к ним, припоминая Сагали все случаи, когда тот ни во что не ставил брата. Сагали, должно быть, в этот раз где-то перегнул палку, но за пеленой гнева, застилающей разум, не заметил, что именно сказал Нилу. Отвернувшись, он уставился на морские волны, самого себя призывая успокоиться, как вдруг Ифада сначала предупреждающе, а затем сдавленно вскрикнула. Обернувшись, он увидел, как она стоит, пошатываясь и держась за левый бок обеими руками, сквозь ее пальцы начинала сочиться алая кровь. Нил ошарашенно смотрел то на нее, то на окровавленный нож в своей руке. Плаха после сказал, что потребовалось трое, чтобы удержать капитана подальше от Нила. Весь путь до Тэй-Та Ифада и в самом деле провела в капитанской каюте, в бреду. Способности Годфри, мастера швов, обычно чинившего паруса или одним прикосновением руки способного заделать пробоину, пригодились и здесь. Он смог подлатать девицу и остановить кровотечение, но силы его сущности не хватало для живого тела, и Ифада продолжала бороться за свою жизнь изо дня в день, пока они не достигли Тэй-Та, где ее передали в руки знакомому с капитаном врачевателю. Сагали потерял сон и аппетит, а Нил был отправлен в карцер на прежнее место девицы. Он оставался живым только потому, что команда об обещанном проклятии их с Сагали матери тоже знала и уберегла своего капитана от напрасной кары старшему брату. – Ты знаешь, что я волновался? – спросил Сагали, когда они остались наедине. Впервые с того дня Ифада была полностью в сознании и смотрела на него без пелены горячечного бреда в глазах. – Какого черта ты подставилась под нож? – Мой брат колдует, – пролепетала она. – Я могу быть на грани смерти, но не за ее чертой. Он сумел защитить меня, но мы никогда еще не проверяли его чары. Я испугалась, что Нил убьет тебя, – призналась Ифада и отвернулась. – Что бы тогда стало со мной? – Ни с тобой, ни со мной ничего бы не случилось. Нил идиот, каких еще надо поискать. Я давно хочу от него избавиться, но некоторые причины, почему он все еще на корабле, дают о себе знать всякий раз, когда я пытаюсь это сделать, – вздохнул Сагали. И девушка, и капитан замолкли, в комнате стало совсем тихо. Сагали смотрел на Ифаду и все пытался понять, как успел привязаться к ней за несколько дней. Он осторожно поглаживал ее пальцы, думая, что у нее и в самом деле был дар очаровывать с первого взгляда, против чего уже точно не возражал. Он давно уже так не беспокоился ни о ком и в глубине души подумывал, не оставить ли затею с Желай-местом сейчас, передать все Плахе, а самому задержаться в Тэй-Та, только чтобы выходить эту девицу и вернуть ее домой живой и здоровой. Она снова уставилась капитану в глаза. – Не надо было спасать Талька, ты бы его все равно выкинул, – выдавила Ифада. – И гнаться за тобой не надо было, и стрелять в тебя. Я же не Рудман, мне твоя голова не нужна. – А как бы мы ты тогда узнали друг друга? – улыбнулся Сагали, пропустив мимо ушей упоминание Рудмана. Оба снова замолчали. Глаза Овской заблестели от слез, а слабые пальцы вдруг попытались крепче ухватиться за руку капитана. Она выглядела еще плачевнее, чем когда отказывалась от еды на борту «Безымянного». – Все-таки мои дела слишком плохи, – встревоженным голосом заговорила девица. Она закрыла глаза и часто задышала, рука стала совсем холодной. – Мне страшно, – всхлипнула Ифада. – Похоже, врачеватель и правда никуда не годится, не помог он мне. Я… сейчас… – Нет! – рявкнул Сагали и вскочил со стула. – Грегори! Грегори, сюда! – Не уходи, – жалобно попросила Ифада, и встревоженный капитан опять сел рядом с ней. – Не оставляй меня здесь, не уходи без меня. Сагали, я тебя… Она потеряла сознание. Влетел врачеватель, выпроводил капитана «Безымянного» и сразу же занялся девушкой, проверяя повязки и ощупывая ее руки и шею. Сагали выскочил на улицу и стал мерить дорогу шагами, расталкивая всех на своем пути, бессвязная речь Ифады вихрем крутилась в его голове. Видя его состояние, кто-то из пиратов поспешил скрыться за углом дома, Плаха, наоборот, встал у него на пути: – Что с девицей? – спросил он, заглядывая капитану в глаза. – Я… я не знаю, что с ней, ей хуже, – пробормотал тот. – Я буду на «Безымянном». Как только что-то выяснится, немедленно сообщи. Сагали заторопился к своему кораблю, только чтобы скорее покинуть это печальное место, где смерть бывала сильнее человеческих возможностей. Может, Глянц бесконечной болтовней и советами сможет отвлечь его от мрачных мыслей и ожидания самого худшего. Блестящие от слез глаза Ифады, ее холодные пальцы, оборвавшееся признание никак не оставляли его мысли. На борту его встретил Лесли, стерегший корабль и Нила, с прошлого вечера привязанного к мачте вверх ногами. Первым делом рулевой сообщил, что здесь побывал тот самый кот, но он только поговорил о чем-то с сипухой и сразу убежал, выслеживать ничего не стал. Глянц сидит в каюте, Нил не приходил в себя уже несколько часов. – И ему чертовски повезет, если он не очнется! – крикнул Сагали и направился в свою каюту. Уснувший под потолком Глянц встрепенулся, но, увидев капитана, умиротворенно сложил крылья. – Все в порядке? – спросил он. – Ифада? Сагали не ответил, уселся за свой стол и уставился на часть карты, где были написаны уже ненавистные ему слова: «Там, где ундина и с крылами встречают вместе свой рассвет». Сколько еще времени они потратят на поиски этого места встречи ундины и с крылами? У него до сих пор не было времени, чтобы должным образом изучить вторую часть карты. Раз перевернув ее, он обнаружил с обратной стороны целый стих, начинавшийся той же строкой, что была написала под изображением Пяти Океанов. Но сколько он ни пытался, слова до сих пор плыли перед его глазами, их смысл терялся, уступая место образу раненой Ифады. С раздражением смахнув со стола всевозможный хлам, он вновь увидел выцарапанные на столе имена Джека и Росса и застонал от безысходности. Они были с ним все время, преследовали во сне и наяву. Он приказал всем забыть два коротких имени, но сам не мог избавиться от них. «Почему же все так вышло, Росс?» – с тоской подумал Сагали и обернулся на Глянца. Золотая Птица пристально смотрела на него, будто ожидала, что капитан наконец-то пустится в разъяснения, вместо которых в прошлый раз он затолкал сипуху в ящик. Но стоило сове поймать грозный взгляд пирата, она тут же отвернулась. – А как же Нил? Что ты с ним сделаешь? – через некоторое время снова пристал с расспросами Глянц, чтобы заполнить повисшую в воздухе тишину. – Я еще не придумал, как его убить, так что пусть висит в таком состоянии. Может, мозги втекут обратно в голову. – А Ифада? Как она себя чувствует? Ей лучше? – Я не знаю! – закричал Сагали, хлопнув ладонью по столу. – Как она может себя чувствовать лучше, когда ее так ранили! Если она не выкарабкается, я не знаю, что сделаю с Нилом… Я ему этого не прощу. – Что я слышу, – протянула сипуха. – В тебе заговорил человек. – Я тебя не пониманию, – фыркнул капитан, пытаясь за раздражением спрятать нахлынувшее на него смущение. – Часто ли тебе приходится так искренне переживать за живое существо, Сагали? – продолжала Золотая Птица. – По-моему, Ифада смогла растопить твое сердце. – Замолчи! – сквозь зубы сказал Сагали. – Ифада сглупила, а мне расхлебывать с ней на пару. – На пару, – кивнул Глянц и сделал вид, что заснул. До вечера никаких вестей не было, и Сагали впервые за долгое время задремал, сидя за столом. Когда в каюту влетел Лесли и что-то неразборчиво заговорил про девицу, капитан сам вышел на палубу. Там уже толпились покидавшие днем «Безымянный» пираты, и Плаха на руках держал Ифаду, закутанную в простыни. Забрав у него ценную ношу, Сагали сам отнес девушку в каюту и разместил ее на своей постели. Глянц перелетел к изголовью, взявшись следить за ее дыханием, прерывавшимся тихими, едва различимыми стонами. – Врачеватель сказал, что с ней все будет в порядке, скоро она придет в себя, – сказал последовавший за капитаном Плаха, – но ей нужен покой и все такое. Она много волнуется, как настоящая барышня. Триглаз днем был у оружейника, нашел для нее лук и стрел прикупил вскладчину с Мартигинто, – с улыбкой добавил старший помощник, – ждали, что девица вернется, опередили ее желания. Сагали, тебе было… некогда, но мы с Лесли проложили курс до подводного тоннеля, того белого течения, и готовы отбывать, как только ты отдашь команду. – Так вперед, – безразлично махнул рукой Сагали, и кивнувший ему Плаха покинул каюту. – Не команда, а мечта, – пробормотал он устало и подошел к постели проверить Ифаду.