Долг неба. То, чем он был

- Тебе нужно сделать это, Тсуна. Это долг Неба, помогать своим хранителям в трудностях, - Говорит с поучительным видом Реборн, кивая самому себе. Тсунаеши обречённо вздыхает. - Даже в «таких» трудностях? И не дожидаясь смятого ответа, уходит. У Хаято мягкие волосы, виноватый взгляд сверкающих изумрудами глаз, и гладкая кожа. - Десятый..!! А ещё очень чувствительная плоть. Тсунаеши старается не думать, почему темпераментный итальянец кончил почти пять раз за эти несчастные пятнадцать минут от простого поглаживания по стволу. Просто чувствительная плоть. Просто внимательный взгляд карих глаз, и желанные руки на теле. - Десятый, а вы знали… что Небо может менять хранителей, а хранители могут иметь лишь одно единственное Небо? Тсунаеши молчит, вытирая руку салфеткой. Что ему на это сказать? С Мукуро все сложно. Возможно, потому, что хранитель и сам сложная натура, поэтому с ним всегда возникают проблемы в любом виде деятельности. Даже в таком. У Рокудо бледная кожа, не тронутая загаром, отросшие за время заточения волосы, разметавшиеся по подушке и «ненавидящий» взгляд. «Ненавидящий» – успокаивает Тсуна себя, глуша любые доводы интуиции и игнорируя свою чуткость к другим, осторожно, едва касаясь, ведя по слишком чувствительной, сочащейся плоти кончиком языка. Потому что на руках кожа слишком грубая для отвыкшего от прикосновений тела, и теперь пересохшие губы для нежной головки будут ощущаться словно наждачка. Рокудо красивый, это не мнение, именно факт. И он не менее обворожителен во время оргазма. Практически первого, с момента освобождения, а потому, до ослепления, яркого. Яркого на столько, что пальцы в перчатках накрепко вцепляются в плечи, и запрокинув голову, юноша в прямом смысле кричит. Взгляд Савады бесстрастен, чужое семя стекает по лицу, но отвращения нет. «Потому что это долг Неба и бла-бла-бла…» Потому что прикосновения Неба желанны и отдают, согревающим душу, теплом. У спортсменов шикарное тело – факт, который никак не отнять, а ещё короткие волосы и открытый взгляд, в котором плещется море смущения. - Тсуна… Прости, что тебе приходится… Никудышный из меня Дождь…! Такеши не смотрит на него, говоря это, закусывает губу и проклиная свое бессилие, распахивая увлажнившиеся глаза, когда теплая рука ерошит волосы на макушке. - Всё хорошо. Даже если Ямамото медленно сходит с ума, без внимания своего Неба. - Всё в порядке. Даже если в его Дожде жажды убийства больше, чем в Облаке. Ямамото вцепляется всем телом в его, утыкается в шею, и жадно вдыхает дорогой парфюм, который так подчеркивает естественный запах Савады, что просто нельзя устоять. Плоть лихорадочно трётся о раскрытую ладонь, и стоит только пальцам обхватить по кругу головку, хранитель изливается, с крупной дрожью и роковым именем на губах. Ему жизненно необходим контакт с Небом. Без него, без Тсунаеши… Ямамото не желает даже думать об этом. - Интересно, это и называется… инцест? Реохей смущённо улыбается, отводя взгляд. Ему стыдно перед сестрой, стыдно перед Савадой. Он впервые ощущает себя таким жалким, но, чёрт возьми, слишком довольным. Каждая клетка в теле словно живая, откликается на прикосновения горячих ладоней. Тсунаеши просто трогает его торс, с видом ученого касаясь каждой мышцы. Он бесстрастен, потому что должен быть именно таким в самых неловких ситуациях с подчинёнными. Реохей никогда не признается, что готов кончить лишь от этого взгляда на свое тело, ох, это точно стоило всех тех часов в зале и сломанных рук. Интересно, если он уведет у сестры жениха, она сильно обидится? Все же, Кьеко не место в мафии. Точнее, не место рядом Савадой. Он – глава семьи, и ему не пристало колебаться или смущаться, даже если… Красивую, белоснежную кожу стягивают черные кожаные ремни. - Хибари-сан..? Савада медленно подходит к роскошной постели, не смея оторвать взгляд, и искренне удивляясь. Непокорный, вспыльчивый… Хибари Кея сейчас… был раздет до гола и связан в развратнейшей позе, с призывно разведенными ногами. И закованными цепью руками. Брюнет не смотрел на него, пряча свое алое от смущения лицо куда-то в район между плечом и подушкой. Хибари Кея – японец-чистокровка, порядочный мальчик, которого приучили ко всему правильному ещё с младенчества. Вся ситуация, в которой он был сейчас, словно страшный сон и до жути, до жути, смущала его. Стыд захлёстывает его с головой. Он гол, и раскрыт перед Савадой. Его руки связаны – никак не прикрыться, ноги не позволяют свести. И Тсунаеши смотрит. Смотрит на него, такого. При свете дня был отчётливо виден каждый миллиметр дрожащей кожи промежности. И Кея больше не в силах выносить этот взгляд. Губы шепчут едва слышное: - Пожалуйста… И Савада, медленно подходит к нему, садится рядом, и вожделенно проводит рукой по выпирающим рёбрам. Прикосновения отдаются сладостной дрожью, натягивая верёвки до мнимых пределов. «Так хорошо!» Он отдается полностью, полностью принадлежит своем Небу. Так, как нужно, так, как необходимо, так, как желанно. Смотря на спящего Бовино у себя на руках, Тсунаеши тоже невольно зевает. Ламбо черпает пламя через обычные прикосновения, и для более взрослых условий ещё слишком мал, чтобы не говорил он сам. Реборн пронзительно смотрит на него из тени, ожидая. Савада лишь обречённо вздыхает. Долг неба помогать в любых трудностях, да?