Papillon

Ставрогин мнет в руках ягоду, и сок, брызнувший из нее, каплями растекается по коже, стекая в расселину, дразня сжавшийся анус. Ставрогин улыбается и смоченным кремом пальцем толкается внутрь тела. Верховенский взбрыкивается и скребет неостриженными ногтями по столу. Выждав пару секунд, мужчина оглаживает подушечкой пальца гладкие стенки. — Расслабься, — шепчет Николай, и Петр моментально обмякает, не смея нарушить приказа. Крепкие пальцы сжимаются на горле, слегка давя на кадык, не болезненно, но так, чтобы неприятная дрожь пробежала по телу, смешиваясь вместе с удовольствием обволакивающим тело. Верховенский хрипит надорванным голосом и облизывает пересохшие губы, покрытые засохшей коркой крови. Ставрогин грубо вталкивается в растянутое кольцо мышц, кусая внутреннюю сторону бедра и надавливая пальцем на яремную вену. Тело Петра сотрясает дрожь. Грудь его часто вздымается, а из слегка приоткрытого рта вылетают сдавленные всхлипы. Ставрогин отходит на несколько шагов назад, садясь на кресло и разглядывая открывшийся ему вид. Николай ухмыляется и смачно откусывает клубнику, — яркий ягодный запах, словно пропитывает весь кабинет, — и проводит ладонью по тонкой щиколотке Пьера. Кажется, он впервые в жизни несколько доволен тем, что сотворил. Он превратил гусеницу, существующую дабы умереть, будучи раздавленной под колесами повозки, в великолепную и неповторимую бабочку, что станет венцом его коллекции. Но Ставрогин не хочет видеть его за стеклом. Такому, — как выражается Петр Степанович, — насекомому не место средь остальных: серых, схожих друг с другом. Такому экземпляру не место за стеклом, он это понимает; но еще Николай прекрасно осознает, что не желает, чтобы его прекрасной бабочки кто-то касался, неловкими движениями ладоней обламывая крылья. Он сделает это сам когда-нибудь. Естественно, если конечно захочет.