Принцесса в Башне

- Вообще-то, - задумчиво тянет Крис, бегло пробегаясь глазами по строчкам бланка, лежащего на его столе, - У него намечается тенденция к улучшениям... кажется. Пак Кён, заведующий отделением для безнадёжных, расплывается в широчайшей, яркой улыбке и кивает словам главврача. - И в чём это выражается, можно поинтересоваться? – а вот Минхёк настроен скептически, ведь именно он вёл обсуждаемого пациента с самого начала. Крис еще некоторое время изучает выписку из истории болезни, но не успевает ответить, потому что Кёну надоедает молчание. - Он стал вспоминать людей. В смысле – запоминать. Если быть конкретнее, - Кён немного тускнеет, уточняя, - он вспоминает только одного человека. И ещё, иногда, меня. - Кого? – Минхёк немного настораживается, потому что, по его прогнозам, этого просто не может быть. - Новенького, - вступает Крис, - он прибыл полтора месяца назад. Девятнадцать полных лет, шизоаффективное расстройство на депрессивном фоне. Минхёк хмыкает и надолго замолкает. Расстройство личности у пациента зашло слишком далеко, процесс всегда казался Минхёку необратимым. В конце концов молчание снова прерывает Пак Кён, поднимаясь из-за стола. - Просто посмотри. Сейчас как раз время прогулки, они наверняка в саду. * Пак Чанёль улыбается от уха до уха, приподнимая козырёк потрепанной, обожаемой кепки с белой надписью «BOY». Он улыбается так заискивающе, словно маленький ребёнок, выпрашивающий машинку в песочнице. В целом, он не так уж сильно отличается от подобных детей. - Ну смотри, смотри! – весело говорит Чанёль, садится на корточки и собирает немного опавших листьев с травы, - Как много! Тот самый новенький мальчик, обычно не реагирующий практически ни на какие внешние раздражители, заинтересованно опускает взгляд и чуть склоняет голову на бок. - Этого хватит? - чёрные, лисьи глаза прищуриваются в недоверии, когда мальчик тоже садится на корточки и присматривается к листьям, - маловато. Чанёль хмурится, внимательно пересчитывает листья. - Маловато. Но есть ещё, ещё, у меня в комнате много, под подушкой, - он понижает голос до доверительного шёпота и даже подмигивает собеседнику, - на всё хватит! – Чанёль заливисто смеётся, хлопает себя по коленке и запихивает листья в широкие карманы грязно-белого комбинезона, - дом купим, красивый такой, с гостиной! Кстати, как тебя зовут? Я опять забыл. Мальчик наклоняет голову и зажимает виски руками. Кусает тёмные губы, жмурится и тяжело дышит – пытается вспомнить сам. - Цзытао. Кажется, меня зовут Хван Цзытао, но я не уверен. Слишком много перьев. Чанёль понимающе кивает, встаёт и, когда Тао встаёт тоже, уверенно берёт того за руку. - Потому что осень, вот и летят. Чанёль опять смеётся, всё с той же детской, наивной улыбкой заглядывая в бледное лицо своего нового друга, и тащит в сторону корпусов. Тао послушно плетётся следом, периодически спотыкаясь. * - Я тебя подожду, - улыбаясь, сообщает Чанёль, на корточках сидя у каталки, на которой лежит Цзытао, - я подожду тебя тут. Ты не беспокойся, я тебе обязательно оставлю немного джема. Сегодня джем! Чанёль сияет безграничной радостью, даже не пытаясь разобрать невнятного бормотания младшего. - Ты садись вон туда, - ласково говорит Пак Кён, мягко заставляя одного из любимых пациентов подняться на ноги, - Мы недолго, обещаю. Веди себя хорошо, ладно? Пак Кён добавляет немного строгости в голос, потому что Пак Чанёль – маленький ребёнок. Теперь - добродушный, послушный и весёлый ребёнок, возраст которого варьируется от семи до пятнадцати, без всякой на то видимой причины. Чанёль смотрит на врача недоверчиво, хватает Тао за руку и упрямо хмурится. Кён улыбается немного вымученно и мягко высвобождает руку лежащего, никак не реагирующего на происходящее, из цепких пальцев. Подталкивает Чанёля в плечи, усаживая на кушетку в коридоре. Садится перед ним на корточки и заглядывает в глаза. - Чанёли, ему надо в процедурную. Ты же не хочешь, чтобы у твоего друга болела голова? - Ты кто? - Пак Кён, я доктор. Я ему помогу, хорошо? Чанёль послушно кивает, потом расплывается в привычной улыбке. - А, сонсеним! А ему не будет больно? Джем же! - Не будет, - врёт Кён и мягко похлопывает ладонью по выцветшей кепке, - ты только подожди его. Чанёль кивает, потом моментально теряет интерес к врачу и наклоняется в сторону, весело глядя на Тао. - Эй, эй! Та-о! Неожиданно Цзытао поворачивает голову на голос и вопросительно хмыкает. Чанёль от этого расцветает. Подскакивает, хватается руками за край каталки и опять улыбается, мелко кивая. Пак Кён незаметно жмурится от острого укола сострадания. Потому что уже знает, что «ребёнок» скажет. - А я люблю тебя! Цзытао вяло улыбается и даже, кажется, кивает. А потом громко, страшно кричит до хрипоты, когда его привязывают к койке и втыкают иглы в сгибы локтей. Чанёль сжимается в комок за дверью, грызёт ногти, и что-то невнятно бубнит. * - Какая любовь? – изумляется Крис, выслушав отчёт о двух пациентах, за которыми Пак Кён следит теперь особенно пристально, - Не романтизируйте, Пак-сонсеним. Психика этих двоих – безнадёжно исковеркана, не думаю, что они способны... Кён фыркает так красноречиво, что Крис обрывает себя на полуслове. - Минхёк, ну скажи! Ты же сам сегодня видел! - Видел, - словно нехотя кивает Минхёк. Скрещивая руки на груди, - Но... - Да что ж вы за люди такие! – Кён всплескивает руками в возмущении, - Какая разница, как там это назвать научно?! Чанёль его помнит, ни разу ещё не забыл! Он опекает, заботится, даже еду ему ворует в столовой, если Тао не может выйти! И Тао, он... Он разговаривает с ним! Долго, часами может разговаривать. Даже смеётся иногда! Это ли не чудо?! - Кённи, перестань, - тихо просит Минхёк и смотрит на Криса с откровенной опаской, - Это... ненаучно. Кён замирает так, словно получил оплеуху. И Минхёк окончательно теряется под его полным негодования взглядом. - Да пошли вы оба. Пак Кён вылетает из кабинета, звучно грохнув дверью, и останавливается только в противоположном конце коридора, чтобы немного перевести дыхание. Так откровенно хамить, конечно, не стоило, благо, что отношения с коллегами могут извинить подобную вольность. Кён упирается руками в подоконник и смотрит в больничный сад, задумавшись. Чанёля он ведёт уже несколько лет. Три с лишним, кажется. Сорвавшийся после серьёзной аварии автобуса, где не выжил никто, кроме него, замкнутый и даже часто агрессивный, Пак Чанёль ещё никогда не был таким, как сейчас. Цзытао стал первым, кто вызвал в пациенте желание общаться и даже заботиться. За последние три месяца, что Тао лежит в клинике, Чанёль стал «ребёнком», почти всегда улыбающимся или смеющимся. Пак Кён прекрасно понимает, что это не говорит о восстановлении, что надежды на выздоровление по-прежнему нет. Но теперь, хотя бы, Чанёлю хочется жить. И Цзытао. Сложный, один из самых сложных за всю карьеру Пак Кёна. Он пытается припомнить, сколько клиник указано в истории болезни, клиник, не могущих оказать хоть какую-то помощь мальчишке, тяжело страдающим деперссивным синдромом. Врождённая шизофрения. Цзытао, воспринимающий только Чанёля. Пак Кён присматривается к аллее, рассматривая гуляющих санитаров и пациентов. И, конечно же, натыкается глазами на свою подопечную парочку. И улыбка, невольно, появляется на уставшем лице. Чанёль сидит под раскидистым деревом и увлечённо играет с пластиковым вертолётиком, явно изображая звук вращающихся лопастей. Рядом с ним сидит Цзытао, вытянув длинные ноги, и смотрит прямо перед собой. Со стороны может показаться, что эти двое просто не замечают друг друга, но Кён знает: они общаются. Они всегда разговаривали как-то странно. Просто обменивались бессмысленными, бессвязными фразами, но, кажется, действительно понимали друг друга, на каком-то ином, высшем уровне. Пак Кён медленно поднимает руку и вырисовывает кривоватое сердечко пальцем на пыльном стекле, обводя этих двоих, там, внизу. * - Ты принцесса, - заявляет Чанёль, устраивая вертолётик на тощем, угластом плече, - из башни. Тао лениво поворачивает голову, смотрит на пластиковую игрушку и вяло ухмыляется. - Маловато денег, всё равно маловато. Чанёль согласно кивает, продолжая широко улыбаться, и раскатисто рычит, поднимая игрушку в воздух. - Высота тысяча восемьсот, полёт нормальный. Тао вдруг звонко смеётся и хлопает в ладоши, провожая зажатый в руке вертолётик. Поджимает к груди ноги и обнимает за коленки, чуть поморщившись, когда пластырь на сгибе локтя впивается в желтоватую, тонкую кожу. - Чанёли, а ты увезёшь меня? Чанёль немного хмурит брови, кладёт игрушку на траву и, встав на четвереньки, максимально приближается к лицу Тао. Вид у него крайне серьёзный. - Полёт нормальный. Тао понимающе кивает и дёргает ступнями в драных красных кедах. - Слишком мало, может не хватить. Чанёль опять кивает, не начинает улыбаться ожидаемо и вдруг звучит совершенно адекватно, взросло и твёрдо: - Однажды нас с тобой отпустят, и мы уедем далеко-далеко. Я увезу тебя в тридесятое, Тао, в самое далёкое королевство. Мы купим маленький дом, и я буду всегда тебя защищать. Хочешь? Тао улыбается, когда кивает несколько раз. Медленно переводит взгляд на слегка темнеющее небо и опять вытягивает ноги. - Очень много птиц. * - Это вопиющее нарушение и дисциплины, и банальных правил безопасности, Пак Кён! – Крис явно пытается сдерживаться, но голос всё равно повышается, - как тебе, профессиональному врачу с приличным стажем, могло прийти в голову подобное! Это безрассудство, Кён! Сказать, что я шокирован – это ничего не сказать! Пак Кён покорно молчит, но взгляд не отводит и смотрит на старшего с откровенным вызовом. - Мозги у тебя где?! Ты понимаешь, что они покалечить могли, себя или друг друга! Цзытао вообще должен быть привязан к койке на ночь! Тебе ли не понимать, что такое суицидальные мании! Ты в суде отвечать хочешь за смерть пациента?! - Они любят друг друга, - упорно, уже в какой раз, повторяет Кён. Крис тихо стонет и роняет голову на стол, звучно стукнувшись лбом. - Минхёк, сделай с ним что-нибудь, а то удавлю, честное слово. Я удавлю этого романтика ко всем чертям. И меня не осудят, зачтут, как меру защиты больных. Минхёк вздыхает так, словно не знает, как ему быть. Кёна обижать не хочется, но обвинения главврача более, чем справедливы. В итоге, Минхёк просто кладёт руку на плечо коллеге и чуть сжимает пальцы. - Крис прав. Это слишком опасно. Пак Кён не отвечает и только смотрит на обоих волком. * - Чанёли, - тихо, участливо говорит Кён, улыбаясь, - так нельзя. Нельзя ему колечко, даже проволочное. Никак нельзя. Чанёль расстраивается и капризно поджимает губы. - Но он принцесса. Из башни. - Принцесса, конечно, - терпеливо соглашается Кён, - Ты лучше сделай ему корону из веток. Или нарисуй замок. С башней. - Нет, - упрямо мотает головой Чанёль, - не подходит. Надо колечко. За последнее время Чанёль серьёзно изменился. И порой даже может адекватно разговаривать, понимая, что ему говорят. На своём, правда, по-прежнему стоит с детским упорством. Кён вздыхает. - Отдай его мне, пожалуйста. Нельзя твоей принцессе кольцо. Ты же знаешь, что Тао болеет? – Кён требовательно смотрит, пока не дожидается недовольного кивка, - И если он, случайно, ненароком, это кольцо проглотит – он умрёт. Понимаешь? Чанёль не понимает. Не понимает, как вообще это возможно – проглотить кольцо. Зачем это нужно. Но сказать, что Тао иногда запирают в карцере не потому, что у него что-то болит, а потому что он, в очередной раз, пытался покончить с собой – нет, на это Кёну просто не хватит мужества. - Отдай мне кольцо, умоляю. Если ты отдашь его мне, я обещаю сегодня ночью привести тебя в его палату. Будете спать вдвоём. Пак Кён осекается, потому что сказал это слишком громко, а свидетели ему сейчас совершенно не нужны. Но никого рядом не обнаруживается, Чанёль широко улыбается и мелко кивает. - Не обманешь? - Чтоб мне ведро гвоздей съесть на завтрак, - подтверждает Кён, облегчённо выдыхая, когда на его протянутую ладонь ложится кривенькое, слишком большое кольцо, неумело свитое из нескольких кусочков проволоки. Где только раздобыл это сокровище?.. - А он меня любит, а, сонсеним? Как думаешь? Кён вздрагивает от неожиданного вопроса, и шутливо щёлкает по козырьку чужой кепки. - Конечно, любит. Думаю, что больше всех на свете. Я приду за тобой после отбоя, хорошо? Мы сыграем в шпионов, Чанёли, поэтому надо будет вести себя очень тихо. Хорошо? - Я надену мягкие носки, генерал Пак Кён-сонсеним. * - Та-о... Тааа-о... Эй... Чанёль, крадучись, пробирается к койке в темноте и опять по-детски радостно улыбается. Ему никто не отвечает, Тао спит после очередного часа мучительных криков в процедурной. Чанёль на ощупь добирается до изголовья и вдруг вываливает прямо на подушку огромный ворох совсем молодых, мелких, ароматных листьев. Некоторые уже успели засохнуть, с других ещё сочится сок. Чанёль собирал их последние две недели, тайком пронося в свою палату. И теперь, когда их набралось достаточно, а добрый Пак Кён снова отвёл его в «башню принцессы», Чанёль решил принести свой дар. - Эй, принцесса... Хватит спать, смотри, что я принёс! Чанёль смеётся, потом резко зажимает себе рот ладонью, но продолжает счастливо хихикать. Тао сонно мычит, с трудом разлепляет глаза. Даже в таком тусклом свете слишком сильно видны чернеющие под ними синяки: Чанёль откровенно любуется. - Чанёль? - Ну конечно, я! Смотри, смотри! – он подхватывает несколько листков и, подняв руку, сыплет их на сонное лицо, - заработал, для тебя, для тебя! Тао подрывается, садится на постели, не обращая внимания на дикую ломоту во всём теле. Берёт один листочек, как величайшее сокровище – бережно и трепетно. - Как это? - Я очень старался, - в голосе Чанёля неприкрыто звучит ребяческая гордость, - Теперь мы сможем уехать в тридесятое! Тао недоверчиво улыбается, всхлипывает и, вскинув тощие, исколотые руки, обнимает своего принца за плечи, прижимая к себе. - Эй, ты что дожди развёл? – Чанёль смеётся, но гладит по спине, как большой. От рубахи Тао сильно пахнет лекарствами. - Это потому что я счастлив, - тихо шепчет Тао, затаскивая на кровать, заставляя лечь сверху, - Потому что у меня есть ты. Слишком редко Тао говорит так связно. - Мы уедем, - Чанёль словно уговаривает, словно утешает, - Совсем скоро, Пак Кён откроет нам двери, и мы уедем, обещаю. Только у меня есть одно условие. - Перья летят... – тихо говорит Тао, внимательно глядя в глаза напротив, - Как будто опять зима. - Нам придётся поцеловаться, - соглашается Чанёль и даже перестаёт улыбаться, - Скрепить обещание. Чанёль целует неловко, неумело, но очень искренне. Сначала просто прижимается губами к губам, ёрзая, чтобы лечь удобнее, потом смущённо хихикает и коротко касается языком. Целоваться оказывается смешно и нелепо, но Тао, кажется, нравится, поэтому Чанёль лижет чуть смелее. - Теперь достаточно, - едва слышно шепчет Тао, - достаточно денег. Пак Кён приходит за час до рассвета, будит Чанёля, трепетно обнимающего тощего, измученного мальчишку, и уводит в его палату. * - Не могу не согласиться, - бурчит Минхёк на очередном неофициальном собрании, - что состояние Пак Чанёля действительно стабилизируется. Прогресс заболевания серьёзно замедляется. Пак Кён самодовольно улыбается, и разве что «я же говорил!» не вскрикивает. Правда потухает, наткнувшись на печальный взгляд Криса. - Это невозможно, но спорить с очевидными фактами я не могу. Но... - Но Хван Цзытао серьёзно сдаёт, - договаривает Минхёк и смотрит на Кёна с нескрываемым сочувствием. Всё же, всегда лучисто улыбающийся, заботливый и добрый врач слишком привязывается к больным, - Его придётся перевести на более серьёзные нейролептики, вот данные его анализов. Кён мертвеет на глазах, когда Минхёк передаёт папку Крису. Он прекрасно знает содержание каждой бумажки, он сам делал большинство анализов. Но сейчас, под взглядом строгого главврача, они словно грозят стать реальностью. Крис внимательно изучает бумаги, хмурит брови и долго молчит. - Кён, ты должен быть готов... - Он не умрёт. - Кён, прекрати идеализировать... - Он не умрёт, понятно вам?! Он просто не имеет права умереть. - Дети всегда идут против правил, - то ли Кёну, то ли себе говорит Минхёк, - его нервная система просто не справляется с такими перепадами от счастья до глухой депрессии. На прошлой неделе была пятая попытка суицида, Кён. За месяц. - Он станет овощем, - с паникой говорит Кён, - от этих лекарств! - Но у нас нет выбора. Завтра начинаем курс интенсивной терапии. И давай без глупостей, Кённи? * - А почему сонсеним такой бледный? – с привычной безумной улыбкой спрашивает Чанёль, отправляя свой вертолётик в полёт по коридору, - Кто-то тебя обижает? - Нет, мой хороший, - голос плохо слушается, но Кён старается говорить ровно и ласково, чтобы не напугать, - Никто не обижает. Просто я очень переживаю... Чанёль кивает, словно удовлетворяясь ответом, и несётся за завалившейся за кушетку игрушкой. Кён прислоняется лбом к металлической двери операционной и просто тихо молится. Организм не принял лекарства, прописанное количество нейролептиков сорвало и без того едва живую иммунную систему. И теперь хрупкий мальчик Цзытао лежит на операционном столе, и лучший хирург пытается спасти его жизнь. Хотя бы жизнь. - Лучше бы тогда я позволил подарить тебе кольцо... Лучше бы я не нашёл тебя с таблетками. Лучше бы я не вынимал тебя из петли. Господи, лучше бы ты умер сам... Кён беззвучно шепчет сам себе, из последних сил перебарывая слёзы, но вдруг вздрагивает, когда на его плечо ложится тёплая, уверенная рука. - Прекрати панику, сонсеним. Моя принцесса не умрёт без меня. Нам же ещё дом покупать. Слышишь? Не паникуй. Чанёль звучит так уверенно и трезво, что Кён моментально успокаивается. Оборачивается и слабо улыбается. Думать о том, откуда в Чанёле эта адекватность, откуда он вообще всё узнал – нет сил. - Да, конечно, не умрёт, ты прав. Чанёль кивает и шутливо отдаёт честь, случайно свернув козырёк любимой кепки на бок. - Поиграй со мной в вертолёт? Высота две тысячи пятьсот семьдесят три с половиной, сильная облачность. - Почти космос, - бездумно констатирует Кён, - очень высоко. - Зато я увижу его душу, когда она вознамерится отправиться в рай, - Чанёль опять становится собой, ребячливым и беспечным, - И запихаю обратно. * - Ты принцесса, - тихо говорит Чанёль, которому, наконец, официально разрешили находиться возле Тао хоть круглосуточно, правда под строгим присмотрим Кёна или Минхёка, - из башни. Тао не открывает глаз, но едва заметно улыбается под мерный писк аппаратов в палате. Улыбается и даже вяло кивает. - Перья... Летят... Кён улыбается такому заученному, дежурному диалогу, с которого уже давно начинается каждая встреча двух безнадёжных влюблённых. Улыбается и снова утыкается взглядом в книгу. - Я принёс тебе немного оладьей с джемом. - Перья, - повторяет Тао и медленно открывает лисьи, чёрные глаза. Уставшие, но живые, бесконечно живые глаза, - Я люблю тебя. - Нам опять нужно смешно целоваться? – заговорщицким шёпотом интересуется Чанёль, усаживаясь на колени у изголовья койки. Кён отворачивается к стене, когда Тао кивает с лёгкой, искренней улыбкой. - Сонсеним не смотрит, - подбадривает Чанёль, - сонсеним хороший. Пак Кён улыбается до боли в скулах и понимает, что готов остаться в этой клинике до конца, пока двое блаженных будут любить друг друга. OWARI