Мелодия бессердечных

      Время близилось к шести, горизонт почти прикрыл солнце, давая волю сумраку, луне и звездам. Но тех почти не видно из-за туч, что глядят недовольно за всеми, так и норовят прекратить все это, пустив капли, прогремев громко-громко, чтобы знали о зле, потаенном здесь. Только вот беда — не только люди эгоистичны, этим темным сгусткам также интересен финал. А до него осталось сколько? Тик-так-тик-так, дорогие мои, время не может устоять, оно, кажется, ускорилось. Какое нетерпеливое.              Окна завешаны старыми потрепанными занавесками, а дома тихо так, даже вдоха не слышно. Усталые и измотанные прошедшими днями уснули днем, но не все: главнокомандующий не сомкнул глаз, прижимая Чимина к себе, прислушивался к звукам снаружи, слыша только разговоры о празднике, что должен вот-вот начаться. Мужчина, прошедший за свои годы сотни войн, привыкший к запаху крови, гнили, смерти, не спутает эту энергетику ни с чем. Его сущность не просыпалась уже давно, в руках ни меча, ни ножа не держал, красным вином не обливался, а так хочется кому-нибудь свернуть шею, услышать хруст позвонков, да смотреть на лицо, что с ужасом в глазах встречает смерть.              Ставни старые, в принципе, как и все остальное, ветер гуляет по полу, сквозняки заставляют диктатурой мурашки бегать. Спать на диване не удобно, спина болит, шею также ломит от твердого материала. Намджун уснул самый первый, как только омеги разошлись по комнатам, он сразу пристроился на нагретом месте, накрываясь найденным пледом, осмотрел который сначала на наличие неприятной живности. Альраун сопит над ухом, дергая лапами — бежит во сне или убегает. Перья питомца уже начали отрастать заново, чувствует себя Тю лучше всех. Куда лучше Ведьмака, что уже не может спать нормально: не только неудобно, так еще и жарко. Вдруг по ушам ударяет звук стука, которые заставляет дернутся от неожиданности. Ким встает и медленно подходит к двери, спрашивает, кто там, и расслабленно вздыхает, когда слышит голос Гогая.              — Праздник уже в самом разгаре, выходите из этой берлоги. — хрипит старый и уходит сразу, как Намджун дал понять, что придут.              — Мм, что такое? — из-за уголка вылезает растрепанная голова Хистачи, тот трет глаза, недовольно шипит, что потревожили его сон. — Кто приходил?              — Гогай звал на праздник, пойдешь? — спрашивает, будя Тю. — Думаю, будет не прилично, если мы не сходим. Они нас все-таки приютили.              — Ты прав. — кивает омега и, подождав еще пару секунд, которые ушли на то, чтобы рассмотреть быстро-быстро сонное лицо Кима, разворачивается. — Пойду, разбужу остальных.              С трудом, но все проснулись, позавтракав тем, что нашли, начали собираться. Пак уговаривал Каменного Алмаза выйти вместе с ним около пятнадцати минут, но ответом получал твердое «Нет». Вот только, разве можно устоять перед обаянием человека, из-за которого кончики пальцев колет от внутреннего пожара, а голова затуманена мыслями о красивых глазах, а те так умоляюще смотрят, даже сам не заметил, как сказал: «Хорошо». При выходе на воздух, в глаза бросились огни большого костра, скамейки и длинные столы со вкусностями. Мицуко, заметив пиалу, наполненную сладостями, начал от нетерпения подпрыгивать на руках папы. Тот только хмуро посмотрел на сына сказал, что нет, нельзя, снова сыпь распространится по всему лицу. Рядом стоящий Чонгук окинул их двоих взглядом, останавливаясь на ребенке, что расстроился таким заявлением.              — Мне тоже нельзя, — начал альфа, смотря на малька, который теперь глазами сияющими смотрит почти в душу. — Я тоже не буду их есть.              — М? — удивился услышанному Чимин. — Почему нельзя?              — Тоже аллергия. — невозмутим, как всегда.              — Что, серьезно? — заглядывает Каменному Алмазу в лицо, обнимая за руку, уже не замечая того. — С детства?              — Да, с рождения.              — А я думал, что у тебя нет слабостей, ну, — оглядывает хитро, сощурив глаза. — По крайней мере, не было. — и вздрагивает с вскриком от громкого голоса рядом.              — Мы рады, что вы пришли! — почти орет во все горло, как не нормальный Гогай. — Думали, не дождемся!              — Не надо так официально. — просит тихо Казуми, отпуская своего ребенка на землю, но не отпуская ручку. — Мы все-таки чужаки.              — Нет-нет, что вы! — машет руками, да глазом, который открыт, по всем мажет. И по ощущениям, мажет чем-то не приятным.              Их приводят к столу, накрытому различной едой, но не хватает чего-то.              — Извините за вопрос, но, — начал Юнги, глядя на стол. — Где мясо или курица…?              — Ох, все будет позже. Не волнуйтесь. — улыбнувшись напоследок, уходит.              — Ты дурак? — бьет слегка в плечо Мина Кицунэ. — Зачем спросил? Может, у них нет больше еды.              — Это странно, — шепчет, наклонившись. — В каждой деревне, хоть одна курица должна быть. А тут, — кивает на еду, где есть все: фрукты, соки, вина, овощи, но нет мяса.              — Сказал же, принесет позже. — закатывает глаза Пак. — Да и к тому же, они живут рядом с военным полем. Иногда могу заглядывать воины, брать припасы.              Юнги кивает, мол, да, ты прав. Музыка льется из инструментов, такая приятная для ушей, как вата. Они смеются с Тю, что прилег в свою миску, уже выпитого молока, с Мицуко, хлопающего в ладоши в ритм музыки, и все еще один главнокомандующий не разделяет их радости. Юнги с Чимином смотрят на танцы, где молодые омеги пляшут в красивых одеяниях. Они не выдерживают, встают, подбегают к старшему омеге, что сидит с другой стороны, и тянут в сторону толпы. Акияма отказывался, махал руками, но все-таки решился. Отдал сына ничего непонимающему Чонгуку, тот только руки по инерции выставил и ребенка на руки взял. Все трое смеясь отдаются музыке, добровольно, без насилия, так может только она. А альфы сидят за столом, Ким наблюдает за танцующими, но взгляд все равно цепляется за стройное тело, что движется плавно, бедра его освещены слегка костром, но жарко сейчас не от большого огня. Ведьмак ненавидит ложь, та, что во благо не по вкусу. Лгать кому-то, лгать себе — ни за что и никогда. Поэтому с тяжелым сердцем сам себе твердит, специально громко признается — мальчишка ему небезразличен. Странное это чувство. Не понятное такое, хочется раскричаться, ругать себя и его.              А Каменный Алмаз сидит и смотрит на маленькое личико, рассматривает черты. Мицуко внимательно глядит в ответ, ему комфортно с этим человеком, будто с братом или отцом, которого он давно не видел. Ему нет и пяти лет, но понимает отлично, отец не вернется, они не увидятся, ему будет оставаться только смотреть на портреты. От этого мужчины, что держит его на руках, такая сильная энергия, давящая на всех, но почему-то не для этого малыша. Сидит спокойно, улыбается, когда главнокомандующий посмотрит в ответ, снова руки поднимает. Альфе трудно понять это желание объятий, нет, с Чимином не так. Ему хочется обнимать того, прижимать к себе, вдыхая природный аромат. Любовью назвать не может, мог бы, сам придумал название этому чувству, потому что не знает, как ощущается любовь, не может представить. Да и не хочет, зачем ему это. Достаточно того, что у него к лису. Вздыхает, пересиливает себя и прижимает к груди маленькое тельце. Незаметно пытается понюхать черные волосы ребенка — пахнут молоком и яблоками, но это не природный запах, так пахнет детство. В голову словно что-то ударило, Господи, почему аромат такой знакомый, почему ему знакомо это. У него детства не было и в помине. Почему тогда захотелось окунуться в воспоминания, которых нет? В мыслях застрял, не замечает подошедших омег, что сразу вино до дна выпили, кроме Казуми, который поблагодарил главнокомандующего, что присмотрел за сыном.              — Я пить хочу. — выговаривает ребенок, болтая ногами.              — Пить? — переспрашивает его папа, уже хотя взять стакан с соком со стола, но его останавливает Каменный Алмаз. — Что такое?              — Не давай ему ничего с чужого стола. — отвечает Чонгук.              — Я хочу пи-и-ить! — начинает капризничать маленький альфа, хмуря брови и, дуя губы.              — Перестань. — твердо затыкает того главнокомандующий и переносить взгляд на Казуми. — Вы же набирали золотую воду из источника, пока мы шли сюда.              — А, да, — кивает заторможено, улыбаясь. — Только она в доме. — хочет встать, но мужчина не позволяет, поднимается сам, без слов направляясь к хижине. Омега только смотрит вслед, нежно улыбается, но натыкается на глаза карие, что пышут недовольством. — Чимин?              — Мое, — откидывает волосы назад рукой. — Не трогать. — и икает.              — Ого, ты же выпил только два бокала! — удивляется фамильяр, все еще лежа в чаше, от чего Намджун строго просит уже вылезть, ведь это не прилично.              — Чимин, — начинает спокойно Акияма, поглаживая макушку маленького альфы. — Пообещай, что будешь защищать этого мужчину.              — Ч-что? — недовольство сменилось на растерянность.              — Я имею ввиду, — целует лоб сына. — Его чувства, он… Видно, что пережил он достаточно, чтобы не жалеть ни себя, ни свои чувства. Хорошо?              — Хорошо. — кивнул, ничего непонимающий Пак.              Каменный Алмаз заходит в темное помещение, оставляя дверь открытой, чтобы был хоть один источник света. Осматривает кухню, но не найдя там бутылочку, идет в спальню, где ночевала семья Акияма, света тут также мало, поэтому раздвигает шторы, от которых пыль разлетается, заставляя главнокомандующего поморщиться. Заглядывает под стол, тумбочку, под одеяло, но ничего. Хочет выйти, но глаза остановились на пятне на полу. Альфа присел, протягивая руку, после чего мазнул пальцами по кляксе, подносит к лицу, щурится, а потом напряженно замер. Кровь. Он не заметил порезов или каких-то других ран на Мицуко или Казуми, значит она принадлежит не им. Черт возьми! Подрывается с места, поворачивается к двери, но ему прямо в лицо бросают порошок, что искрится розовым цветом. Глаза засветились опасно-голубым, но также потухли, а глаза начали закрываться, тело онемело — падает на пол, ударяясь виском о дерево.              Праздник идет уже часа два, но никто не устал, все продолжают веселиться, будто в конце будет нечто грандиозное. Чимин сидит, подперев щеку, оборачивается на дом, ожидая Чонгука, но того все нет, а сердце уже тоскует. Ему спирает немного воздух, но от чего не понимает, списывает все на алкоголь. Хистачи напился не меньше, почти спит на столе в обнимку с Тю, который открыв рот похрапывает на его плече. Хочется ему чего-то такого… Сладкого. Видит, как его друг встает с места и, шатаясь идет к их домику, что-то крикнув напоследок. И тоже поднялся, держится за стол, аккуратно, как он подумал, положил Альрауна в ту самую миску. Слышит голос Намджуна, тот говорит о каких-то «идти» и «спать», но наплевав на все, смеется и убегает, а Киму приходится следовать за ним, чтобы тот не потерялся в какой-нибудь канаве. Извиняется перед Казуми, слыша в ответ лишь легкий смешок и: «Не беспокойся, я смогу за себя постоять, если что вдруг». Бежит за убегающим Мином, что уже скрылся среди поля высокой травы и цветов ростом со зрелого альфу, чертова ловкость Хистачи. Зовет омегу, головой мотает по сторонам, пытаясь увидеть его с такого ракурса. Ничего и никого, абсолютная тишина начинает напрягать. Куда он делся?! А вдруг…              — Бу! — выкрикивает Юнги, набрасываясь на Ведьмака сзади, от чего они оба тонут в траве. — Напугался?              — Очень. — шипит от небольшой боли в раненном плече после падения Ким. — С ума сошел? — слышит в ответ лишь смешинки. Откидывается на спину, смотря в ночное небо, покрытое тучами, что наблюдают за ними. — Ты еще такой ребенок.              — Что плохого быть им? — садится рядом, скрестив ноги. — Как по мне, — икает. — Лучше быть легкомысленным ребенком, чем таким скрягой как ты, либо тот же главнокомандующий.              — Хах, и это мне говоришь ты? Постоянно ворчащий мальчишка?              — Я просто не доверяю людям, ясно? Поведение и отношение — вещи разные.              — А что не так с твоим доверием? — наблюдает за хвостом, что выбрался из штанов и закрутился в спираль на его груди.              — Люди просто… Плохие. — отпускает голову Хистачи.              — Я не могу не согласиться, но это немного преувеличенное мнение. Когда я был примерно в твоем возрасте, мои родители оставили меня: были не молоды. Когда я родился, им было почти пятьдесят. Не все любят детдомовских детей, были такие — презирали, вечно не доверяли, называли вором. То, что я имею сейчас: бизнес, знания — благодаря мне одному. И проблемы. В них тоже виноват только я.              — Они постоянно делают больно, люди. — кивает. — Для меня назвать человека человеком это как указать на его ужасные стороны. Нет такого понятия как хороший человек: либо хороший, либо человек. Это не одно и то же.              А Ким слушает этот голос, что пропитан… Болью? Ненавистью? Что произошло с этим бедным ребенком? Правильная ли позиция Юнги, ведь в мире полно людей с добрым сердцем, да, все совершают ошибки, но это жизнь. Относиться к ней, как игре не стоит: игра со временем надоест, и ты захочешь закончить ее, только вот другую ты начать не сможешь. Ведьмак просто живет, так проще, искать цель не является целью. У него нет списка несбывшихся мечтаний, нет пунктов о том, что он сделает завтра или сегодня, нет особой заинтересованности в этой жизни. Просто делает то, что делал вчера и то, что будет делать завтра. Были те, кто разочаровал, например, он сам, но были и те, кто спас, например… Он сам. Мужчина живет по принципу «Живи так, чтобы не было интересно, что будет потом», потому что разочарование одно из самых веских причин закончить игру.              — Юнги, что произошло? — видит, как слезы омеги потекли по чешуйкам, Мин всхлипывает. — Юнги? — поднимается, кладя руки на плечи, сжимая.              — Мы живем в очень плохой стране, в плохом городе, наши улицы напичканы уродами. — улыбается нервно, поднимает глаза на намджуновы. — У нас путь до школы шел между домами, узкая такая улочка. Другого пути не было, только он выходил ровно на небольшой мостик, за которым была школа. Мы с Чимином учились в одном классе, вместе и проходили каждый день через этот ужас. Родители провожали только в начальных классах, а потом мы сами отказались, ведь это отнимало не мало времени. — вытирает рукавом потрепанной рубахи слезы. — А потом… Черт…              — Я понял, Юнги, хватит. — прижимает к себе, утыкаясь носом в волосы, а омега обнимает руками талию мужчины. — Вы оба…?              — Нет, только я, лохматый не знает об этом, никто кроме тебя. — поднимает голову, между их лицами пара сантиметров. — Теперь я кажусь тебе не таким прекрасным?              — Что ты несешь? — встряхивает за плечи. — В моих глазах ты сияешь, понимаешь?              — С-сияю? — хлопает глазами растерянно, но не плачет больше.              — Да, я… — замялся альфа, но замолчал, услышав тихий смех. Посмотрев удивленно на парня, Ким на секунду засмотрелся на улыбку. Она такая сладкая.              — Старик, — протянул Хистачи, охватывая руками шею Ведьмака, выдыхая в пухлые губы. — Да ты влюбился в меня, я прав? — и хотел засмеяться снова, но не позволили.              Намджун притянул к себе лицо Мина, опуская свои губы на чужие, как же давно он хотел вкусить их, так давно желал попробовать на вкус. Ему отвечают, так несдержанно и пылко, омега стонет в рот. Кажется, не заметны крики, что не умолкают, незаметен ветер, что просит остановиться, но они не хотят, им так хорошо сейчас, уйдите все, дайте побыть счастливыми! Намджун будто все время сидел на цепи без воздуха, а тут он, Юнги — его кислород, резко разрывает рубашку, все четыре пуговицы разлетаются, не желая мешать такому порыву, спускает с плеч до локтей.              — Я убил их… — громко дыша шепчет Хистачи, зарываясь пальцами в волосы альфы, слегка открывая рот от удовольствия.              — Надеюсь, разорвал на куски. — почти рычит Ким на ухо, кусая мочку.              — Да, — не сдержал тонкий стон. — Я окрасил землю их кровью.              Такие грубые и нетерпеливые движения, но они не пугают, все не так как в тот день, сейчас не хочется срывать голос от криков о помощи, зная, что никому никакого дела, нет-нет, здесь только он, Намджун, и пожар между ними, а Мин всегда любил тепло. Ким спускается по подбородку, кусает с рыком, от чего все внутри будоражит от голода, языком кожу лижет, а в голове омеги только просьба, он хочет, чтобы тот сомкнул зубы, пустил кровь, размазав все будто краской по холсту, а после взял без сожалений. Ведьмак чувствует чужое возбуждение, он знает, чего хочет его омега. Он надавил свои телом, заставляя Мина лечь, взял ладонь, что в его волосах. Омега хотел отнять руку, что кажется ему ужасной, но ее притягивают обратно и целуют нежно, что даже щекотно, но Юнги нравится. Притянув к себе, парень снова поцеловал альфу. Приоткрывает рот, который заполняет горячий скользкий язык, своим небо поглаживает, а после быстрым движением обхватывает чужой. Ведьмак мычит, отстраняется смотрит горящими фиолетовым глазами на того, кто сейчас все мысли занял, а Юнги улыбается хитро. Язык показывает, который тонкий и длинный, словно змеиный. Глаза мужчины загораются, он вновь целует губы, что уже красные из-за поцелуев. Ладони крепкие по бедрам поднимаются, под край легкой ткани забираются, большими пальцами живот гладит, от чего парень под ним стонет коротко, да ногами ближе притягивает, сжимает, когда чувствует трение их возбуждения. Мин ненадолго отстраняется только для того, чтобы успеть сказать: «Сними…», как его снова затыкают с рыком, будто приказывая не прерывать такое наслаждение. Но послушно развязывает завязки и приспускает штаны, но вдруг между ними приземляется Тю. Омега взвизгивает и натягивает одежду обратно, шокировано смотря на фамильяра. Ведьмак тяжело дышит, смотрит на питомца расфокусированным взглядом горящих глаз, но спустя секунды промаргивается, глаза затухают. А фамильяр встревожен настолько, что ничего и не заметил.              — Тю? — спросил Ким.              — П-пропали. — непонятно бормочет Альраун.              — Что? — не понимает альфа.              — Пропали все! Нет никого! — взволнованно объясняет.              Они быстро собираются и бегут обратно, по пути Тю объясняет, что заснул после того как они ушли, а когда глаза открыл, ни людей, ни друзей. Он так грустно говорил о них как о друзьях, что в сердцах обоих что-то лопнуло. Пришли к костру, который начал погасать, а вокруг и правда никого, абсолютная тишина. В домах не горит свет, а столы до сих пор не убраны. Что-то произошло? Но тут Юнги резко разворачивается и хвостом отбивает летящий в них нож. Все трое смотрят напряженно на выходящего из-за дома высокого, очень высокого мужчину. Он худой, но жилистый, держит в руках топор, а на нем черный кожаный фартук. И Ведьмак надеется, что ему показалась кровь на темной коже. Мясник бросается на них крича, замахивается топором на парней, но те бросились в стороны. Лезвие вошло глубоко в землю, разрывая почву. Ведьмак заставляет татуировки засветится, от чего на ладони появляется темный шар, который в следующую секунду был брошен в сторону громилы. Того откинуло, кожу стянула пленка, а сам он взвыл от боли. Намджун давно не использовал такие силы, он отвык, позабыл какого это опустошать себя до капли. Это на данный момент предел его давно нетренированного тела. Мясник встает, даже Мин слышит, как лопается чужая кожа, а после кидается снова к топору, что застрял в земле, выдергивает его и хочет уже бросить в сторону альфы, но его шею обхватывает хвост прыгнувшего на него Юнги. Омега сжимает тиски все сильнее, а когтями оставляет глубокие царапины на лице. Его схватила за шкирку большая рука и скинула с себя. Парень сильно бьется спиной и головой, но быстро встает, видит Альрауна, что набирает скорость и со всей силы протыкает на сквозь плечо громилы, чей рев разносится по округе. Ведьмак хватает нож, который был кинут в них и, подбежав к врагу, что снова упал от боли, хватает за волосы, поднося лезвие к горлу.              — Где наши друзья? — Ким явно разозлен. — Говори! — но тот молчит.              — Не тяни время, ублюдок! — берет щетинистую челюсть омега. Но тот и слова не вымолвил.              — Открой рот. — велит Намджун, но, когда тот не слушается, дергает за волосы, чего мясник не выдерживает и приоткрывает. — У него нет языка.              — Не проблема, пусть покажет, а если нет, — смотрит в глаза громилы и шипит, поднимая к чужому лицу хвост с острым наконечником. — Лишится чего-нибудь еще.              И вот они дожидаются нервного кивка, он пальцем показывает на дом старосты деревни, а потом тычет вниз.              — Они в подвале? — уточняет Намджун, получая еще один кивок. — Отлично.              Хочет отпустить, но лишь видит, как в горло мясника вошел конец хвоста Хистачи, на возмущенный взгляд, тот ответил, что громила снова потянул руку к топору. Они быстро направились к указанной хижине, чем ближе подходили, тем больше слышны становились разговоры. Войдя в дом, перед ними сразу открылась дверца, ведущая в подвал. Попросили фамильяра остаться, а сами спустились аккуратно, не издавая звуков, и наконец оказались в месте, что пропитано противным запахом крови. Выглядывают из-за угла, видят связанных на полу остальных, в отключке только Чимин и Чонгук. Перед ними стоит старейшина деревни и еще несколько человек. Гогай точит ножи. Не став ждать, Намджун и Юнги быстро оказались сзади жителей, пристраивая к горлу старой омеги нож. Все обернулись с напуганными глазами, а Гогай отложил оружие.              — Вы что тут вообще творите? — срывается на крик Юнги, пока альфа держит старейшину.              — Запасы. — спокойно ответил старый омега.              — Ч-что вы…? — не понял или не хотел понимать Мин, смотря на Казуми, что обнимает сына, лицо и кимоно его в красных каплях, убил кого-то защищая родную кровь. А Чимин с главнокомандующим почти валятся на пол, откинув голову.              — Война принесла большие потери! — трясется старый, кричит не зная меры. — Мы были богатой плодами деревней, скот был ухожен, а гряды были заполнены овощами и фруктами! То, что мы подали вам на стол, ни что иное как испорченные остатки. Сейчас же нет ничего. Все голодают, омеги не могут родить здоровых детей, плод постоянно умирает, кажется, мы все скоро сдохнем! Поэтому чтобы прожить еще немного…              — Вы… Что…? — в шоке Намджун.              — Мы едим человеческое мясо.              — Ох, Боже… — закрывает рот Хистачи, прерывая рвотные позывы, глаза слезятся.              — Монстры. — подает голос Казуми. — Какие же вы монстры.              — Мы? Мы монстры?! Нет, единственный виновник наших бед сидит в этой комнате! — смотрит на почти проснувшегося Каменного Алмаза. — Он — чудовище! Если бы он сдох раньше…              — Закрой рот! — выкрикивает Казуми, прижимая к себе ребенка, что начинает снова плакать.              — И ты тоже… Вы все чудовища! Хистачи, Кицунэ, Ведьмак и Каменный Алмаз — отличное сочетание! Вы будете отличным ужином… — резко замолчал, напугано смотря на Чонгука, что разрывает легко веревку и встает.              Лицо покрыто злобой, яростью. Смотрит на Пака, что еще не проснулся, а потом переводит глаза на жителей деревни, которые будто напуганные свиньи, почти визжат прижимаются к стене. Убьет каждого. Он хочет этого, чувствует бурлящую кровь внутри, с бьющимся сердцем это ощущение немного другое, кажется, что он сможет ужаснуться от своих же действий, он жаждет этого. Головой кивает в сторону выхода, Мин сначала не понимает, а потом, когда Ким толкнул старого омегу к остальным, который без трости своей падает. Подбегает к другу, развязывает, Ведьмак поднимает на руки безвольное тело и, дожидаясь, когда из темного места выйдет семья Акияма, выбирается с Мином следом. Они зашли в свою хижину, но не сбавляя бдительности. Кицунэ положили на диван, на котором тот только с удовольствием растянулся, еще не знает, что чуть не стал чьим-то ужином.              — Почему он не просыпается? — волнуется Хистачи за друга.              — Во всей еде и выпивке было снотворное, но почему вы в порядке? — Казуми берет уснувшего от стресса Мицуко более удобно и тихо разговаривает с другими, пытаясь не обращать внимания на вскрики адской боли доносящиеся из подвала, которые даже сквозь стены были слышны.              — Я не пил, не люблю вино. — отвечает Ведьмак.              — А мой организм сопротивляется всяким ядам и наркотикам. — Юнги трет лицо. Вздыхает от усталости.              Тут тучи разошлись.              Больше не на что смотреть.