Ненависть

Владимир стоит у подъездной двери нервно постукивая ногой. С неба срываются снежинки, медленно оседая на ресницах, ползя мутными каплями по щеке. Ладони облаченные в перчатки уже начинали подмерзать. Кашемировое пальто помогало немного согреться. Владимир стоял понурив голову, дожидаясь Есенина, уже который час околачиваясь одинокой фигурой у дома. — Сереж? — Сипло протянул Маяковский издали завидев полу-пьяное шатающееся тело и светлые кудри завесившие лоб. — Сережа? — В два широких шага мужчина оказался рядом с поэтом. — Снова ты напился! — Бурчал Владимир оглядывая Есенина в распахнутой куртке и в неправильно застегнутой голубой рубашке. — Ты опять? — Печально, почти отчаянно выдохнул футурист заглядывая глаза, что как-будто заволокла пленка. — Сереж, я ведь... — рвано выдохнул Маяковский, стянув перчатку, растирая отпечатки сливовой помады на ключицах. — А ты о чем думал когда начинал все это со мной? — Зажмурившись спросил юноша сквозь зубы. — Думал, изменюсь ради тебя? — Злобная ухмылка расплылась на его губах. — Зря надеялся, — Есенин ухватится руками за ворот пальто Владимира, отталкивая от себя. — Сереж! Я ведь люблю тебя, зачем ты так? — Кажется, почти беззвучно молвит мужчина. — Не ты первый, не ты последний, — пожимает плечами имажинист. — Ты ни Лиличке своей проклятой не нужен, ни мне. Права она была, когда щеном называла Вас, Владимир Владимирович. Ты ведь правда как... — в эту секунду Маяковский хватает Есенина за шею крепко сжимая, пока тот улыбается, обнажая свои кафельные зубы. — Умолкни, Сережа. — Одна фраза способна вывести тебя из равновесия, а? — Хрипло смеется. — Да что там слова! Один неприятный взгляд! — Дикий, безумный смех срывается с уст поэта. Он разражается хохотом, что проносится по всей безлюдной улице, отскакивая от пошарпаных стен, расплываясь эхом. — Знаешь, это давно было страшно, когда ты на меня ругался, а сейчас, — Есенин дергает плечам, впиваясь в гладко выбритую щеку своими отросшими ногтями. — Сейчас же безумно весело, когда ты начинаешь кричать. Вспоминаешь все мои косяки, загулы. Каждый раз напоминаешь! Хочешь, чтоб я изменился. Любишь, говоришь? Нет, Володь, нет. Не любишь, — слезы выступают на глазах, когда Маяковский отшатывается, брезгливо отрывая ладонь от имажиниста, словно от прокаженного. — Ты ненавидишь меня! Ненавидишь меня так сильно, что сводит чертовы скулы! — Есенин делает шаг, ударяя кулаком в лицо Владимира, в очередной раз раздирая костяшки в кровь. — Я сильнее, — загробным голосом отвечает мужчина, стискивая зубы, да так, что желваки проступают. Кафельные зубы встречаются с каменной стеной, крошась. — Ты тоже хочешь убить меня, не пизди, — рычит футурист, сжимая окровавленный подбородок Сергея. — Но я убью тебя первым, слышишь? Первым, если такое еще раз произойдет. Сколько уж может тебе везти, а? На следующий день Сережа вновь приходит со следами помады на шее. Ах, как красив контраст нежных винных поцелуев на багрово-фиолетовых синяках.