жёлтая машина

Арсению всего шесть, когда его бросают в огромный шастуновский дом, закидывают игрушками и напрочь сбивают с толку. Арсению всего шесть, но он уже успел найти своё самое любимое занятие. Мальчик сидит в невысокой траве, поджав тонкие бледные коленки к груди, тянет руки к небу и скрещивает большие пальцы между собой, чтобы ладони превратились в птицу. Птицу, которая всегда стремится куда-то ввысь, и всегда куда-то подальше от «сейчас». — Не кажется, что это уже перебор? — спрашивает Антон. — Если тебе так кажется, то предъяви это своей матери, я вот не горю желанием, — заявляет Оксана. — Мне не нравится твой тон, — произносит Антон, даже не как упрёк, скорее просто бросает фразу в воздух. — Мне тоже много чего не нравится, — саркастично улыбается девушка. Несмотря на тот факт, что Антон — её начальник, он не спешит продолжать дискуссию о том, что и кому не нравится. — Почему нельзя было завести щенка, зачем ребёнка мучить? — интересуется Антон. — Из щенка не нужно воспитывать человека. — Мне кажется, Арсений со своим воспитанием прекрасно справится сам. Оксана прекращает собирать бумаги на антоновском столе в одну стопку и упрямо смотрит в глаза Антона, что тому в какой-то момент даже становится не по себе. — Ему шесть, — заключает девушка, словно это способно всё объяснить. Антон, в общем-то, оказывается прав (будто возможны другие варианты). Арсению отлично удаётся воспитывать в себе человека. Взращивать его, словно иву или миндаль — мальчик сам не мог найти объяснения подобному сравнению, но оно казалось ему магическим. Арсений для своего возраста слишком глубоко рассуждает о каждом своём и не своём действии. Он всегда слишком вдумчивый и спокойный, что Антон с Оксаной зачастую и вовсе забывают о том, что в доме есть ребёнок. Арсений не разбивает свои хрупкие коленки на заднем дворе. Арсений не марает свою одежду о зелёную траву, и он вообще крайне редко что-то пачкает. А когда Оксана спрашивает мальчика о том, нужны ли ему какие-то ещё игрушки, Арсений скромно и едва слышно просит альбом для рисования и цветные карандаши. Арсению удаётся воспитывать в себе человека, и одновременно становиться, а потом и быть, глупым мечтательным подростком. — Жёлтая машина, — говорит Арсений, касаясь ладонью плеча Антона, который сосредоточен на дороге. Вообще, Шастун себя за рулём чувствует уверенно, но сейчас несильно сутулится, вжимается ладонями в руль и нервно стискивает челюсти каждый раз, как вспоминает о пассажире в лице тринадцатилетнего Арсения, которого пришлось забрать после школы, потому что у Оксаны выходной. — Это автобус, — скептично отвечает Антон. Арсению на такие мелочи всё равно. Он видит колеса и жёлтый цвет — значит жёлтая машина. Арсений не дорос до теории вождения, Арсений не дорос до того, чтобы не считать автобус машиной. Антон перерос. Арсений не дорос до взрослой педантичности, Антон перерос. Антон перерос настолько, что в нём непросто умерла детская мечтательность, в нём уже и взрослая едва дышит. — Можно погулять с друзьями? — спрашивает Арсений, появляясь у поворота на кухню. — Можно, — отвечает Антон, даже не подняв на парня взгляд. — И ты даже не скажешь что-то типа «чтобы дома был не позже девяти». — А ты хочешь, чтобы я это сказал? — хмурит брови, но взгляд всё ещё упрямо на экран планшета. — Ты же родитель, ты должен это говорить, — вдруг заявляет Арсений. — А если у меня друзья наркоманы? А ты вот так легко отпускаешь меня. Ты никогда не спрашиваешь, во сколько у меня заканчиваются уроки, — Арсений поджимает губы — Антон не видит. — Зачем мне это знать? — пощёчина и выбитый воздух из арсеньевской груди. — Потому что так родители беспокоятся о своих детях. — Во-первых… — Да-да, я не твой сын, а ты не мой отец. — Нет, во-первых: я тебе доверяю, ты вроде рассудительный, поэтому не расспрашиваю. — А если я однажды не вернусь домой? — Малыш, я всю страну на уши подниму, если ты потеряешься, — Антон несильно улыбается и, наконец, поднимает взгляд на Арсения, застывшего у входа в кухню. — И, во-вторых: если тебе так хочется присмотра — будет тебе присмотр. Арсений с друзьями гуляет недолго. Да и друзей у него, вообще-то, нет. Он обычно гуляет сам с собой, потому что так спокойнее и свободнее. Спокойнее, чем в компании ровесников, свободнее, чем на заднем дворе антоновского особняка. Арсений в этот день не ужинает — Антон за этим не следит, и, вероятно, узнай об этом Оксана, она бы не пожалела отвесить Шастуну пару подзатыльников за безобразное отношение к ребёнку. Арсений прячется под пышным одеялом от всего мира, укрываясь с головой. Результаты прогулки его совсем не порадовали. Он пришёл не только к дому, но и к выводу, что в его жизни начинается тот самый болезненный подростковый период, когда не понимаешь, кто ты есть и где тебе нужно быть. Парень поджимает колени к груди, застывая в позе эмбриона на какое-то время. В этот момент становится необычайно спокойно, а следом — очень больно, как прежде не бывало. Арсений такое не ощущал. Нет, ему было больно, конечно. Когда он нечаянно споткнулся и разбил коленки в кровь; когда поскользнулся зимой на льду, а потом ходил с синяком на бедре. Но так больно, как сейчас — никогда. Ощущение, словно синяк не на бедре, как после зимнего полёта, а где-то под рёбрами со внутренней стороны и с каждым вздохом начинает болеть сильнее. Арсений вдруг понимает — не физическая. Арсений не понимает, как в один момент можно ощущать полное и абсолютное спокойствие и безопасность, а в следующий — прыскать слезами от не физической боли. Арсений понимает. Понимает, каково первые девять месяцев находиться в полной безопасности и под чьей-то ответственностью, а все последующие годы жизни в одиночестве. Арсений вылезает из-под одеяла и неуверенно встаёт на ноги, медленно шагая по тёмному коридору к антоновской комнате. Парень касается сухими холодными пальцами двери и несильно её толкает — она не сопротивляется. Арсений входит в комнату, и находит коленями край высокой кровати. Он медленно опускается на матрас и несильно сутулится в спине. — Арсений? — хрипло-сонное откуда-то из-за спины. — Что случилось? — Поднимай страну на уши, я потерялся, — говорит едва слышным шёпотом. Следующим утром Арсений просыпается в своей кровати и приходит в немой ужас, когда понимает, что признаться в своей пропаже способен только во сне. Этим же днём Арсения после школы забирает мужчина из антоновской охраны, и парень вспоминает «если тебе так хочется присмотра — будет тебе присмотр», но это совсем не тот присмотр, которого он хотел. Арсений получает свой первый синяк под глазом в четырнадцать, когда отказывается помогать хулиганам избивать мальчика в очках из параллели. — Это что такое? — спрашивает Антон, заметив синяк под арсеньевским глазом. — Синяк. — Я вижу, что синяк, я спрашиваю, что он делает на твоём лице? — интересуется Антон, накрывая экран планшета крышкой от чехла. Арсений мысленно даже усмехается — чтобы заполучить внимание Антона, нужен всего-то синяк под глазом. — Да всё в порядке, — отмахивается Арсений, не желая придавать большое значение космосу на своей скуле. — Уволен, — говорит Антон, взглянув на мужчину за спиной Арсения. — Это же просто синяк, — пытается вступиться Арсений, но тут же ловит на себе антоновский взгляд — стоит заметить, намного мягче того, которым Шастун смотрел на мужчину из охраны. — Ты все ещё здесь? — интересуется Антон, ненадолго отрывая взгляд от Арсения. — Ты очень жестоко с ним. — Кто это сделал? — Неважно. Следующим днём Антон, как не самый рассудительный человек, оставляет синяк на лице парня, который оставил подобный след на Арсении. — Мне казалось, ты не из тех, кто будет марать свои руки, — бросает в воздух парень. Антон действительно не из таких — у него для подобных вещей слишком много денег, чтобы не разбивать свои костяшки, но стоит кому-то только взглянуть в сторону того, что принадлежит Антону и тяжёлые цепи тут же спадают с запястий. Но Шастун всё же упустил момент, когда начал считать Арсения своим. Вероятно, это всё Оксана, которая часто твердит о том, что ребёнок — большая ответственность, и, раз уж Арсений теперь по документам — ребёнок Антона — это, в первую очередь, его большая ответственность. — И вообще, взрослые так не поступают, — как-то обиженно говорит Арсений. — Ты же должен подавать мне пример. — Нет, — резко отсекает Антон. — Не стремись быть похожим на меня. Никогда. Понял? В этот момент всё, на что у Арсения хватает сил — сдавленно кивнуть. Арсению шестнадцать, когда он сидит в гостиной и видит, что со второго этажа спускается незнакомая девушка с растрёпанными волосами, стёртой помадой (хотя пришла она с ярким алым оттенком на губах) и модельными параметрами. Парню долго думать не приходится, чтобы понять, чем именно они с Антоном занимались на втором этаже, и это отчего-то вызывает в нём злость. Ночью после того вечера Арсений практически не спит. Он впервые за всю свою жизнь столкнулся с таким количеством агрессии внутри, и в итоге ему стало так страшно, что он испытал несколько приступов тревоги за ночь. — Ты чего такой хмурый? — интересуется Антон за завтраком. — Не выспался. — Так оставайся дома и спи. — У меня контрольная важная. У Арсения нет никакой важной контрольной, у него и неважной нет. И даже несмотря на разрешение остаться в своей кровати вместо школы, Арсений хочет в школу. Нет, не так. За пределы этого дома, а куда именно — всё равно. Арсений после окончания уроков решает прогуляться и думает о том, куда бы ему пойти, а потом ему становится необычайно печально, когда он понимает, что везде лучше, чем дома. Потому что везде нет Антона, он дома. Арсению всё ещё шестнадцать, когда он чувствует, что заболел. Он прячется в своей комнате, пропускает ужин и надеется, что Оксана по какому-то странному стечению обстоятельств не зайдёт перед сном, чтобы поцеловать его в лоб. Надежды всё же разбиваются о скалы, от оксаниного поцелуя в лоб на ночь не убежать. — Чего у тебя лоб такой горячий? Девушка даёт парню лекарства и указания, а потом повторяет все те же указания Антону, потому что у самой рабочий день уже заканчивается и как бы сильно ей не хотелось лично проследить за состоянием Арсения — дома ждёт мать, которая приехала погостить. Антону этой ночью уснуть не удаётся — он впервые остаётся в одном доме с болеющим Арсением, и пусть он уже не маленький ребёнок и вряд ли случится что-то страшное, но Антон всё равно перебирается из кровати за письменный стол и продолжает работать. Арсений приходит к комнате Антона после часу ночи и неуверенно толкает входную дверь рукой. Она никогда не бывает закрыта, кроме того единственного раза, когда в комнате Антона оставалась какая-то девушка. — М-можно? — запинается Арсений, разнервничавшись из-за воспоминаний о незнакомой особе. Антон поднимает взгляд с экрана своего ноутбука на парня в дверях и медленно кивает головой. Арсений уже чуть более уверенно шагает к кровати и ложится на правую сторону, подальше от Антона в другом конце комнаты. Поворачивается к нему спиной и поджимает колени к груди. Антон хочет что-то спросить, но не знает, что именно и как формулировать слова в предложения он напрочь забывает. Шастун отрывает взгляд от экрана ноутбука каждый раз, как слышит или чувствует, что Арсений шевелится. В один из таких моментов Антон следит за спиной Арсения и тем, как она двигается при дыхании. Шастун понимает — Арсению холодно и он мелко дрожит. Антон опускает крышку ноутбука, выключает настольную лампу и подхватывает рукой плед, аккуратно сложенный на стуле. Антон медленно опускается на свою сторону кровати (всего несколько часов назад обе стороны принадлежали одному только ему), расправляет плед и опускает его поверх одеяла. Арсений во сне интуитивно тянется к теплу, а в реальности обнимает Антона своими тонкими руками и шастуновское тело каменеет. Антон приходит в себя только после того, как слышит мирное сопение Арсения, и обнимает в ответ. — Чего грустный такой? — спрашивает Антон, не отводя взгляд от дороги. — Я завалил зачёт, — говорит Арсений, прижимая к груди рюкзак. Антон знает, Арсений так укрывается рюкзаком, словно одеялом, чтобы спрятаться от монстров внешнего мира. Антон никак не реагирует на фразу «завалил зачёт». Шастун уверен, этих зачётов будет ещё очень много и будет много пересдач. И, вообще, он не тот родитель, который будет ругать за двойки. Ему, по большему счёту, всё равно. — Жёлтая машина, — говорит Антон, касаясь ладонью плеча Арсения. Парень молчит, а Антон уже вытягивает губы в тонкую линию и надеется на арсеньевскую снисходительность или на то, что он подыграет. Арсений по-доброму усмехается и Антон облегчённо выдыхает.