Billie Eilish - ocean eyes
Когда двери за последним посетителем закрылись, Дайчи мог приступать к своим обязанностям. Проверив сигнализацию, и сделав освещение тише над картинами, а во многих комнатах и вовсе отключив, он включил фонарик. На прошлой неделе он прошёл успешно собеседование в один музей, что находился рядом с главной церковью, и был поставлен на ночную смену. Ближе к утру его должны были сменить, но до наступления зари впереди было ещё часов семь: он проверил это по своим карманным часам, что висели на груди. Сколько себя знал, Савамура любил антиквариат, картины, статуи и всё прочее, что связано с древностью. Он часами сидел в библиотеке с матерью, разглядывая карты, на которых свежими чернилами были нанесены координаты, широты, экватор, континенты. Он с удовольствием вдыхал старинный запах книг, ощущая на зубах пыль и громко чихая. Мама постоянно смеялась над ним, когда он выходил из глубин книжного хранилища, весь покрытый паутиной и белой пылью. Она была археологом, а папа – моряком. Редко, когда его родители могли провести с ним время, особенно отец, но, если такие дни и выдавались, они неразлучно проводили их вместе, устраивая богатый ужин не столько из блюд, как из интересных рассказов о приключениях. Истории о пиратах, о спрятанных сокровищах и необитаемых островах всегда завораживали мальчишку. Однако, вскоре корабль отца затонул в море, и матери пришлось работать вдвое больше, чтобы прокормить сына. Дайчи, смотря на труды бедной женщины, учился днями и месяцами, мечтая однажды стать моряком или вступить в морскую армию, но мечте не суждено было стать реальностью: спустя десять лет мать Савамуры серьёзно заболела, и ей необходимы были лекарства. Ему пришлось бросить училище и пойти работать, утром корректируя карты или летописи, а вечером – охраняя граниты истории и живописи. Обходя статуи и профили Пифагора, он рассматривал их мельком, платком оттирая пыль, продолжая идти дальше. Перед картинами – хоть и знал он все их уже по именам и художникам – он проводил больше всего времени. Ему нравились застывшие мазки краски на холстах, которые вблизи казались неуклюжими и просто неуместными в своей гамме, но встанешь дальше, и перед тобой совсем другой мир. Большие полотна с кораблями особенно манили душу: видеть, как брызги застыли у кормы, как капитан отчаянно вертит руль корабля, отдавая поручения своей команде, которая разбежалась в стороны, от надвигающейся волны. Недалеко от корабля в тёмной воде торчали головы прекрасных существ с длинными рыбьими хвостами. Эта картина была самая любимая. «Сирена». Подойдя чуть ближе, чем было положено, он платком смахнул пыль с рамы, задев нижний угол рамы. Картина пошатнулась, и мужчина вздрогнул от страха, что сейчас она упадёт, но та не накренилась, и даже не сделала звука, а вот предмет, что выпал из-под рамы, да. Проработав тут года три или даже четыре, он увидел этот предмет впервые. Это был потёртый, сделанный из качественной кожи дневник. В свете фонаря он выглядел ещё более замусоленным; в руках он казался измазанным в масле. Отойдя дальше от картины, он поставил на пол фонарь, и присел у колонны, взяв дневник теперь в обе руки. Дневник вёлся от одного охранника, что работал тут не больше пятидесяти лет тому назад – это было подтверждено датами на углу первой страницы. Почерк неизвестного был понятным, хотя местами он уплывал совсем в сторону; возможно, что писал он не в удобном для себя месте или в темноте. Дайчи принялся за чтение. Стоять постоянно на стрёме в музее было тяжело морально, потому что ты не знал, чем себя занять. Охранные системы включены, окна проверены, в комнатах тоже никого нет – можно спокойно было расслабиться и предаться исследованиями этой записной книжки. Первые страницы дневника были полны своих заметок: личных и не совсем. Автор на углах помечал названия картин, сколько каждая приблизительно может стоить, если её продать на аукционе, и где эти картины – в каких залах – располагаются. Савамура пролистал эти страницы, потому что читать то, что он уже давно знал, ему не хотелось. Листая жёлтые страницы, он наткнулся на запись, где в нижнем правом углу чётко было написано «Сирена». Человек явно писал это с особым упором: из-за пера надпись была прорезана аж на другую страницу, а почерк уже не был столь ровным: быстрый, размашистый, мелкий, растёкшийся от влаги. Строчки местами были написаны кляксами; у Дайчи сложилось впечатление, что мужчина плакал. «…не стоить посещать эту комнату… она проклята…» Савамура выпрямился и приблизил фонарь чуть ближе. Какую комнату имеет ввиду автор? Ведь тут только одноэтажное здание. Тщательно изучив страницу с этим предложением, он не обнаружил и тени подозрения, зацепки, что в этом помещение может быть ещё одна комната. Однако, в голове всё больше, разрастаясь в своих габаритах, словно воздушный шарик, начала появляться идея снова осмотреть все залы. Поднявшись с пола, Дайчи, держа в одной руке фонарь, а в другой- дневник, совершал осмотр, но, пройдя все занавески, картины, статуи, стёкла, пергаменты, книги, украшения, макеты, он ничего не нашёл. Он даже осторожно стучал одной ногой по деревянной поверхности, дабы узнать, нет ли полости внизу. Но, как и со стенами, пол тоже был чист. Мужчина остановился. Одной рукой он открыл дневник, и снова стал читать: «…поёт, но клацает зубами…». «Чудовище…» Дайчи стал думать, что автор дневника – выдумщик. От скуки он решил написать свой роман, вдохновлённый картинами с русалками, моряками и прочими пейзажами. «…тяжело писать… откусили палец» - запись была нечёткой, трудно было понять, что на ней, но страница была усеяна подтёками засохшей крови. Савамура похолодел. Ему показалось, что страница пахнет кровью, но это была лишь иллюзия. Сердце забилось быстрей от страха, который начал ощупывать ладони мужчины, медленно поднимаясь к плечам, а там, стиснув плечи, висеть напряжённо, давя на кости. Закрыв книжку, мужчина отогнал от себя все дурные мысли, которые начали выползать из тьмы. Его взволновало написанное, но читать здесь про то, что произошло здесь, да и отрывочно, было неправильно. Савамура решил, что отнесёт домой этот дневник, и там, когда солнечные лучи будут озарять деревянный стол, он прочтёт всё от начала и до конца.***
Бедная женщина уснула, когда поела и приняла лекарство. Её уже не лихорадило, но бледность так и не проходило. Дыхание вернулось в норму, и иногда она могла улыбаться. Ела она немного, но этого было достаточно; Дайчи был рад, что мать снова может ощущать во рту вкус. Уложив её спать, он сел за стол, и, достав из сумки предмет, развернул его на столе и стал читать. Автор не упомянул своего имени, откуда он был родом, и сколько было ему лет, однако, Савамура узнал то, что у него была невеста, которая жила на юге Лондона, и два младших брата, которые в скором времени должны были пойти в школу. Человек этот был амбициозным: увлечённый сказками, он кинулся на приключения, и поплатился этим, истратив все свои деньги. Возвращаться домой без денег и статуса не хотелось, поэтому он остался жить в городе, влача своё существование в маленькой съёмной комнате у музея. Здание, в котором он жил, сейчас было разрушено. Первый день в музее был описан настолько подробно, что Дайчи казалось, мужчина или парень стоял не больше десяти минут, описывая каждый предмет, что был представлен перед ним. Последующие дни были наполнены размышлениями о будущем, о женитьбе и месте, где бы он хотел быть. Дайчи это тоже прочитал, хотя в сердцах ему не терпелось наконец добраться до странных записей. И они появились. «Никогда бы не подумал, что тут может оказаться ещё одна комната. Она находится ближе к Афродите, и рядом с ней висит картина с маяком. Стена завешена большой шторой, такой красной, как губки моей возлюбленной!..» - от такого сравнения мужчину передёрнуло. Мог бы написать, что флаг или красный атлас, подумал Савамура, и тут же призадумался, вспоминая внутреннее убранство музея. Насколько он помнил, то не видел никаких штор или занавесей, особенно на стене. Месторасположение статуи и картины отличалось – конечно, лет прошло достаточно. От осознания этого факта – возраста дневника – в глубине души родился червь недоверия: а что, если и правда просто книга? Дневник с заметками? Кровь могла быть и ненастоящей, а может мужчину или парня до этого побили, или он сам по своей неловкости ударился носом о колонну. Читать дальше пропало всё желание, и он начал листать дневник просто так, думая, что может наткнётся на рисунок или фотографию «…я хочу услышать этот красивый голос вновь» «Мне нравится холодный пол, что рядом… голове неудобно, но сердцу тепло» «Вчера я отдал ему своё левое запястье. Пришлось говорить, что попал на фабрике под замок, и там отпилило… Он такой милый, когда ест» Страницы неразборчиво были испещрены линиями, было много клякс, а красные, ставшие со временем коричневыми, увеличивались до размера страниц, перекрывая всю запись. Теперь Дайчи насторожился. «Он просит ещё и ещё, но, если отдам ему правую руку я не смогу писать, а ногу – стану калекой, но он так просит…» Мужчина сглотнул, боясь перелистывать страницу. Не смотря на солнечную погоду за окном и тёплый ветер, что приятно грел руки и щёки, Савамура ощущал дикий холод, словно внезапно наступила зима. Внутренняя дрожь не унималась, и мужчина почувствовал, как потеют ладони. От места, где он пальцами придерживал страницу, поднялась лёгкая. Когда казалось Дайчи собрался с силами перевернуть страницу, его мать заворочалась в постели. От шуршащего звука мужчина готов был на стену залезть, однако, с колотящимся сердцем он осмотрел дом, а затем устремился к кровати матери. У неё опять поднялся жар, и ему до вечера пришлось пробыть у её постели, меняя холодные мокрые полотенца, косо посматривая на кожаный предмет.***
Дайчи не скоро взял дневник в руки. Он положил его в шкаф, чтобы не обращать на него внимания, но, каждый раз выходя из-за стола, взглядом ловил потёртый корешок. Неделю он спрашивал у коллег, нет ли в музее потайной двери или комнаты, но те махали головой. - Однако, музей отреставрировали. – сказал владелец музея, довольно пожилой мужчина, когда одним субботним вечером Савамура пожаловал к нему в кабинет. – Мой дядя передал мне это кресло ровно двадцать лет назад, когда была закончена отделка фасада, а крыша заблестела на солнце. Это было странно, ведь здание было почти новым и могло простоять ещё лет сорок, но дядя настоял на этом… - Не думаете ли вы, что потайные ходы музея были скрыты? – предположил мужчина. - Возможно, но, если честно, я не думаю, что за ними будет скрываться что-то, кроме кирпича и извести, - развёл в стороны руки владелец. Этот разговор придал ему храбрости, чтобы наконец сесть читать дальше, но, положив дневник перед собой, он так и не тронул страницы, пока порыв ветра внезапно не вдохнул в эту книжку жизнь, полистав почти до конца. «…не смей слушать песню… она сведёт с ума» - гласила надпись на последней исписанной странице. Больше этот дневник не тронуло перо***
У него была ночная смена. Не сегодня, а завтра, но он уговорил своего коллегу, чтобы на один день они поменялись. - У тебя же мама болеет. Не боишься её одну оставлять надолго? - Я попросил тётушку, что живёт рядом, за ней присмотреть. Я знаю её, да и она была рада потолковать с ней. Матери Дайчи стало за последние дни легче. Когда она провожала сына на работу, она весело улыбалась ему, как раньше. Тётушка приготовила ей сытную кашу и сварила пару яиц, приправив их своими последними новостями. Он надеялся на неё, а вот на себя он не надеялся. Он не знал, что произойдёт с ним сегодня ночью. Правда это или нет, что за одной из стен живёт сирена, чей голос может свести с ума? На всякий случай он перекрестился, хотя набожным себя не считал. Залы музея были такими же тихими, как и прежде. Лунный свет ярко пробирался внутрь, освещая лёгким светом предметы, делая тени опасными и грузными, создавая иллюзию, что там кто-то есть. «Стены». Сделав, как и всегда обход, мужчина начал совершать его вновь, но теперь ближе держась к стенам. В руке он сжимал металлическую ручку фонарика; сердце напряжённо сжималось всякий раз, когда он пальцами дотрагивался до стены, ожидая найти потаённый рычаг, и с какой радостью оно трепетало, когда он ничего не находил. Осмотрев так стен тридцать, мужчина бросил это дело, устало опёршись на одну из несущих колонн. Нет. Ничего тут нет. Это просто чья-то злая шутка. Отлипнув от колонны, он повернулся лицом к своей любимой картине, но сейчас в лунном свете она отчего-то не казалась такой прекрасной, какой была раньше. Краски так уже не вдохновляли, а моряки и русалки не впечатляли, но мужчина подошёл к ней вновь, дабы вернуть к себе прежнее спокойствие. Тут ему стало интересно: каким образом был закреплён дневник под рамой. Подойдя ближе, он присел и стал рассматривать золотую раму. Чтобы посмотреть получше под низом, он опёрся на стену, и тут же отпрянул, ощутив на ладони жгучий холод. Ему на мгновение показалось, что он коснулся снега или сосульки, однако, на дворе стояло лето, и откуда тут в музее может быть снег. Осторожно он подошёл к стене вновь и аккуратно повёл пальцами по стене. Так и было – стужа исходила из-за стены. От неё не веяло и граммом тёплого воздуха, который нагревается от потока людей внутри или от солнечных лучей. Постучав, он услышал только глухой, с еле слышимым эхом звук, который уносился прочь. «Комната за красными шторами». Он нашёл место, где автор встретил существо, которое впоследствии съело его руки и свело с ума, но что делать дальше? Двери нет, да и… Савамура пригляделся: за рамой виднелся крюк. Он был покрашен позолотой и при дневном свете его вообще не было видно, но сейчас он чётким силуэтом выделялся сзади тяжеловесной рамы. Мужчина готов был просунуть руку за раму, но тут же отдёрнул себя. Что это я, в самом деле, подумал Дайчи. Разве хочет он стать жертвой загадочного существа? Сойти с ума? Быть съеденным? Что станет с его матерью?.. Однако, любопытство и стремление разгадать тайну оказались сильнее, и мужчина потянул крючок в сторону. Механизм в стене шумно начал двигаться. Из-за того, что им не пользовались так давно, он поржавел и издавал ужасный скрип, который разбегался повсюду, словно тысяча мелких пираний, что тёрлась зубами о металл. Пыль осела на пол белым налётом, и перед охранником показался чёрный тоннель, откуда веяло холодом и морем. Кислый запах водорослей забился в нос, когда Дайчи ступил внутрь. Ботинок наткнулся на что-то скользкое и мягкое: мох и водоросли. Стены были зелёные и в свете фонаря казались склизкими и напоминали Дайчи изжёванную коровой траву. Ледяной воздух цепями сковал запястья, шею и щиколотки, ведя гостя, словно узника. Длинный коридор внезапно повёл вниз: из-за недостатка света, он поскользнулся на ступени, первые три из них успешно проехав на бедре. Униформа тут же стала влажной и начала источать неприятный запах. Отряхнув руку и бедро от слизи, он осторожно спускался вниз, пока внезапно не остановился перед большой красной дверью, которая когда-то была выполнена красиво, а сейчас лишь двумя гнилыми досками висела по бокам. Внутри была комната с ярко освещённым аквариумом; свет его помог Савамуре спуститься без проблем и войти внутрь. Тут было ещё холоднее; пар клубами вылетал из ноздрей и рта. Поёжившись, он осмотрел комнату. Кроме большого аквариума, который расположился по всей стене и по высоте, и по ширине, ничего не было. Пол был каменный, стены – кирпичными. Аквариум был белый. Никаких признаков жидкости там не было, только белый туман, который густо прижался к стеклу и не отлипал от него. Если не вглядываться, аквариум мог сойти за белый холст, однако, Дайчи заметил, как длинные хвосты плотного тумана устремлялись ввысь. Вероятно, что аквариум вмонтировали в стену, ибо у него не было входа или выхода. В таком герметичном пространстве человек был задохнулся, умер от жажды и голода, сошёл бы с ума, но не существо, что там обитало. Признак своей жизни оно показало тихим протяжным звуком, схожим с китовым. Дайчи замер и не смел даже моргнуть. Когда он подумал было, что ему это послышалось, голос раздался вновь. Он сглотнул, устремив свой взор на аквариум. Оттуда из молочной плёнки показалась человечья рука, тонкая и довольно худая. Она пальцами коснулась стекла и долго не смещалась в сторону. Савамура подошёл ближе и осторожно коснулся стекла в том месте, где расположилась рука: в сердцах он обрадовался, что это была человечья рука, однако, он скоро взял свои слова обратно, когда из тумана показалось лицо, тело и хвост существа. Это было чудовище, неопознанная тварь с острыми скулами, костлявым телом и длинным чешуйчатым хвостом вместо ног. В аквариуме была вода, что позволяла твари плавать, но она скрывалась за туманом. Туман в воде… У твари были чёрные глаза, не было в них даже и не намёка, что у него есть белки, словно на Дайчи вместо глаз смотрели пустые глазница. Существо умело моргать; короткие серебряные волосы колыхались в стороны, оголяя отростки, похожие на уши, шею с уродливыми жабрами и худое страшное лицо, на котором расположился приплюснутый нос и большие пухлые синие губы. Морская тварь действительно пугала, но мужчина смотрел на неё, пытаясь выдержать первый контакт. Глаза сирены кротко хлопали, и он – это был парень – клонил голову в ту или иную сторону, пока внезапно не раскрыл свою страшную пасть и не ударился лицом об стекло. Он хотел наброситься на него, но у него не получилось. Получилось только напугать. Савамура от испуга сидел на промёрзшем полу. В груди поднялся немой крик, а зубы невольно, то ли от страха, то ли от холода начали стучать друг от друга. Пока сирена не раскрывала своего рта, она выглядела красивой, но стоило человеку-рыбе приоткрыть рот, как его лицо озаряла гримаса гнева и голода. Оно не долго билось об стекло, и скоро успокоилось, приземлившись на дно, где устало легло на грудь. Дайчи тихо поднялся с пола и отошёл к двери, на тот случай, если у сирены найдутся силы выбить плотное стекло. Однако, она не подымалась, издавая только громкий протяжный вой, который растворялся мелодией. Мужчина заткнул уши, подумав, что сирена поёт, но это были лишь всхлипы заточённого, которому осталось жить недолго. Сирена подняла голову. Из чёрных глазниц текли чёрные слёзы, который стекали на грудь и руки. Он пытался подняться, но тело приземлилось и не смело подняться вновь. Когтистые руки обхватили фигуру; позвоночник отчётливо вырисовывался на белой спине. Чёрные от слёз руки начали скользить по аквариуму. Сирена искала опоры. Савамура осторожно убрал от ушей руки. Он с тяжестью на сердце смотрел, как это бедное существо собирается подняться, и снова подошёл ближе к аквариуму, чтобы не физически, но морально поднять дух существа. Сирена лишь разозлилась. Её белые зубы почернели и грозно смыкались в безмолвной речи. Кулаками он начал бить в стекло, царапая его вновь и вновь, испуская из груди грозное шипение. - Ты… я не знаю, кто ты… - Ме… зкий… вы только брать!.. Брать!.. – существо извергало из себя человеческую речь, морща лицо. – Ненавижу!.. Грязь… Он изогнулся в судороге. В чёрных глазах застыл страх и немая мольба, которая терялась в глубоком гневе. Чёрные слёзы клокотали внутри горла, и парень, сжавши руки на груди, безмолвного кричал, широко открыв безобразную пасть. Длинные когти царапали тонкую кожу, по которой тонкими ручейками текла голубая кровь. - Про…тые… клятые… Внезапно он перестал дрожать и перевёл взгляд на стоявшего рядом на коленях Дайчи. У мужчины текли прозрачные слёзы. От холода они белыми полосами блестели на смуглых щеках. - Слёзы… - он слабо дотронулся до стекла, где на другой стороне покоилась рука Савамуры. – Человек… плакать? Мужчина кивнул. Он не знал, что говорить, да и поймёт ли это заточённое умирающее существо его речь, услышит ли он его? - По… чему ты?.. Плакать? – парень уставился на человека. – Кровь… Жить… Умирать… Он пальцем провёл по стеклу, и на ладони мужчины показалась глубокая царапина. Кровь потоком хлынула из появившейся раны, каплями падая на пол и одежду. Дайчи схватился за порез, подняв удивлённый взгляд на сирену. - Капля… И вздохнув поглубже существо приоткрыло рот. Из горла, напрягая последние силы, разлилась приятная мелодия. Мелкие звенящие ручейки расплылись по комнате, наполняя собой всё живое. Тишина смешалась с болью, напряжение угасло, зажглась последняя надежда, чьё лицо перед собой видело существо. Дайчи слушал эту зачарованную мелодию и всё больше ощущал, как его обволакивает туман, такой тёплый, словно вата. Он убаюкивал, а в сердце и душе до сих пор было одиноко. Не ему, а этому существу, что оказалось тут не по его вине; существу, что убило не только Дайчи, но и многих других до него. Когда-то его поймали и посадили в аквариум на потеху людей, но песни сирены были сильны даже через толстое стекло, и его похитителю ничего не оставалось, как посадить сирену в подвал, отгородив от всех, скармливая ему обидчиков, слушая песни, а потом, сойдя с ума, оставить подыхать его. Савамура не знал, когда стекло сосуда лопнуло, и вода хлынула на него, но он ощутил, как костлявые руки сомкнулись на его шее, а затем острые зубы вонзились в плечо, разрывая ткани, мышцы, дробя кость. От существа пахло морем и рыбой – запах детства Дайчи. Он невольно обхватил фигуру сирены и начал тихо гладить ему голову. Морская тварь вздрогнула от этого жеста, слегка разжав челюсти. - Прости, - произнёс свои последние слова мужчина. И было неизвестно: извинялся ли он перед матерью за то, что оставил её так внезапно, или перед существом, что стало жертвой людской потехи? Один он знал ответ. Тело обмякло в руках сирены. Парень оторвался от плоти и уставился в стеклянные глаза. По губам текла красная кровь, которую чудовище просто не ощущало: за столько лет оно потеряло это чувство, и сейчас напрягшись, вздрогнув и сгорбившись, оно извергло из себя чёрную жижу, без чувств рухнув рядом.***
Бедной женщине снился сон. Она в лёгком белом платье и соломенной шляпке стояла у берега тихого моря. На солнце оно красиво переливалось звёздами. Пушистая пена ласкала камни и голые ступни, унося с собой в море нагретые песчинки. Недалеко от неё лежала большая ракушка, которую когда-то подарил ей муж, но она не обращала на неё внимания, устремив усталый взгляд на маленькую лодку, плывущую за горизонт. На ней стоял её мальчик. Он широко улыбался и махал её рукой, что-то кричал, но женщина не слышала его из-за душащих её рыданий. Прикрыв рукой рот, она дрожала и не знала, что крикнуть ему, как вернуть его… А рядом с ним, держа за руку, стоял красивый юноша, примерно его возраста, с серебристыми волосами и карими глазами. - Я позабочусь о нём, - произнёс он, и положил свою голову ему на грудь. Бедная женщина упала на колени и горько заплакала. Проснувшись, она закрыла лицо руками и прошептала последнее, что услышала во сне: - Прости.