анафема

      У Эдмунда вместо сердца — кусок льда. Он тянет всех за собой на дно, сказки про пророчество эхом звучат в ушах, но он не верит им. Вместо Нарнии, Аслана и веры в это он выбирает холод замка Джадис. Та смотрит на него сверху вниз и гладит по чёрным, совсем как его душа, волосам. Позади её существа добивают армию Аслана и кровь, вокруг столько крови. Запах забивается в ноздри, оседает в горле и хочется кашлять, но Эдмунд лишь встаёт на одно колено, предатель от начала и до конца, бросивший семью и волшебную страну ради прекрасной королевы льда и снега.       Джадис улыбается и проводит рукой по бледной щеке, оставляя кровавый след. Эдмунд улыбается и не видит, как кровь превращает поле в алый ад, он не слышит криков существ и единственное, что перед глазами — прекрасную львиную шкуру на плечах его королевы. Она растягивает белые губы в улыбке и глаза цвета снега горят знанием, что теперь ничто не сможет остановить её.       С поля битвы Эдмунд приносит ей величайший дар, какой только может быть: голову Питера, нелюбимого брата, чужого сердцем и душою. Общей между ними была лишь кровь, что навеки въедается в руки Эдмунда. Он безумно улыбается этим язвам, символу его верности и всё, что нужно в благодарность — одна улыбка.       Джадис отдает ему сестер, бледных и израненных. Мир снова сковывает холодом и Эдмунд знает, что скоро пойдет и принесет им тёплые шубы. Себе не возьмёт ничего, ведь ледяному мальчику хорошо в царстве вечного снега и льда. Он не играет в снежки, льдинки в его руках складываются в слово «вечность», хоть он и не задаёт вопрос. Джадис смотрит на это и улыбается:       — Ты способный, Эдмунд, — и гладит его по голове. Он ест рахат-лукум с ее рук и смотрит только в глаза, когда в груди рождается странное чувство, похожее на тепло, но Эдмунд знает, что это не оно. У него не бывает тепла, он сам по себе ледяной король, да только королева здесь одна и муж ей не нужен, ведь она ни за что не сможет поделиться властью. Тогда можно не справиться с вечным холодом и он обхватит, он вопьется иглами в тело и не отпустит уже никогда.       Эдмунд ничего не чувствует, когда Люси плачет и умоляет пойти домой. Он гладит ее по голове и не смотрит на так и не просыпающуюся Сьюзан. У неё холодные губы и руки, прекрасное лицо навеки застыло в вечном покое и Эдмунд знает, что это прекрасно. Люси мотает головой и всхлипывает:       — Аслан должен спасти нас! Он придет и этого не будет, не будет… — она одними губами повторяет, а такие горячие слёзы катятся по ее лицу. Эдмунд вытирает их и лишь смотрит, ледышка в груди не даёт и звука издать, но он все равно говорит сквозь холод и боль:       — Аслан мертв, Люси. Нужно двигаться дальше, — он не знает что там дальше и знать не хочет, это опасно для жизни. Каменные стражи смотрят из каждого угла, вечные узники своего тела, которым уже не спастись из этой клетки. Дыхание Аслана освободило их только затем, чтобы истинная королева сковала их снова. Люси плачет каждый раз, когда видит их, она плачет постоянно и Эдмунд не зовёт её с собой, когда хоронит тело Сьюзан, вечно юной и прекрасной. В Нарнии теперь всё вечно, весна не придёт и суждено им жить с вечно холодными руками.       Джадис смотрит на слёзы Люси с презрением. Ей противна любая слабость и любое тепло, а девочка слишком любит лето, чтобы пережить зиму.       — Твоя сестра слаба. Она умрет, — говорит она, когда они с Эдмундом бродят по вечно холодному миру. Белая до мурашек по позвоночнику, с острыми чертами лица и в глазах нет жизни, лишь лёд. Эдмунд верен ей, но все ещё надеется сохранить Люси в тепле, которое нужно ей больше жизни:       — Я не позволю ей. Она будет жить и служить вам, — голос ломается. Он не помнит, сколько они уже провели в сказке, ставшей кошмаром: может пару месяцев, а может и лет, чувствуется одинаково. Белая колдунья, ведьма и кошмар всей Нарнии, убийца Аслана наклоняется к нему и проводит ледяными пальцами по худому лицу. В глазах лишь серая пустота и Эдмунд растворяется в ней, забывает свое имя и имена давно умершей семьи. Джадис говорит и Эдмунд одними губами повторяет каждое слово:       — В твоей жизни может быть лишь одна женщина и лишь один бог. Аслан мертв, теперь я твой бог. Но какую же женщину ты выберешь? — она проводит большим пальцем по губам, ноготь царапает кожу, но Эдмунду не больно. Кровь давно застыла в венах, не страшна ему теперь смерть, его хранит Белая ведьма.       — Она моя сестра, — говорит он, хватаясь за последнюю ниточку, связывающую его с прошлой жизнью, где не было холода и не было этого белого. Джадис усмехается, глаза вспыхивают воспоминаниями:       — У меня тоже была сестра, но, когда пришел час, я убила ее и всех, кто жил в нашем мире. Родственные связи ничего не значат, когда придет зима. Запомни это, Эдмунд, — она отпускает его, но Эдмунд все равно остаётся подле неё, прикованный невидимой цепью. Он лежит у её ног, самый преданный пёс, готовый облизывать пальцы, с которых он получает пищу. Джадис покровительственно улыбается, холод прочно заседает в костях и Эдмунд бродит по снегу босиком, не чувствуя этого.       Люси всё ещё иногда плачет и молится Аслану по ночам. Она верит в слёзы и молитвы, это последний способ сбежать отсюда, но Эдмунд держит сестру, своего маленького ангела. Он сцеловывает слёзы с ее щек и не позволяет воспарить на небо к остальным Пэвенси, стать такой же святой и прекрасной как те святые с фресок. Она должна быть тут, пятнышко тепла в вечном холоде. Ее имя выбито у Эдмунда на рёбрах, когда руки давно исписаны красивым и четким «Джадис».       Когда он целует ее, то она уже даже не плачет. Рада бы сказать, что неправильно это, но не сопротивляется и Эдмунд сам не знает, что останавливает его от большего. Он заворачивает её в шубу и обещает, что все будет хорошо, стоит ей только принять свою новую богиню: Белую колдунью. Люси обращается в ересь и продолжает ждать лета.       Эдмунд по снегу босиком бредёт к фонарному столбу, ещё одному кусочку вечности в его жизни. Он касается железа и не чувствует ни холода, ни тепла. Все чувства навечно погребены под снегом, заснули и не разбудит их уже никто. Весны не будет, не наступит уже никогда. Эдмунд знает это и берёт новую одежду для Люси, ведь она так любит эти шубы и иногда даже уголки её губ приподнимаются, но нет уже на круглом лице румянца, оно такое же бело-мертвое, как все вокруг. Эдмунд оглядывается и думает, зачем Джадис так часто кутается в львиный мех.       Холода же не существует.       Он всегда подле неё, черная тень белой колдуньи. Телохранитель богини, самый преданный адепт, готовый принести любые жертвы кроме одной. Люси, его лето, его жизнь и его чувства, сидит в ледяной комнате и уже не помнит, что были на свете цвета кроме белого.       — Когда-нибудь я убью и Таш, и не станет больше богов кроме меня, — Джадис бредёт по снегу, не оставляя следов. Львиная челюсть лежит у нее на плече, прямо подле горла. Клык касается льющейся жилки и Эдмунд смотрит на этот кусочек человечности у зимы. Он знает, что и не было никогда других богов. Аслан мертв уже много лет, — а может и пару часов, под снегом время уже течь не может, скованное льдом, — убит самой могущественной и прекрасной.       — Сын Адама и дочь Евы будут служить вам, — он знает, что рано или поздно Люси наконец прислушается ему. Все ее тепло будет принадлежать Эдмунду, а тело — Джадис. Рано или поздно она замёрзнет, превратится в ледышку, потому что второй исход — стать камнем. Джадис ступает, снег не хрустит под ней, а Эдмунд своих шагов давно не чувствует.       — Я не уверена. Она до сих пор верит в Аслана. Я слышу его имя, хоть он сам и мёртв, — она выточена изо льда и жизни в ней никогда не бывало. Эдмунд знает это, но послушно припадает к ее ногам и не надеется, что его тайным снам когда-то суждено воплотиться в реальность. Лёд не может чувствовать, он познал это на собственном опыте и понимает, что Джадис в нем видит такую же ледышку. Все живое давно погребено под снегом, лишь Люси до сих пор пытается выжить, но и то ненадолго.       — Я смогу ее убедить. Поверьте, для вас не будет более преданной слуги, — он знает, что в итоге не сможет тронуть сестру и пальцем, хоть и будет кричать, будет пугать её, а в следующую секунду хватать за руки и целовать, ведь только от ее губ он способен почувствовать хоть что-то. Джадис хмыкает:       — К чему мне девчонка, если уже есть ты? Если это продолжится, я избавлюсь от неё, — она говорит спокойно, ведь лёд не может чувствовать.       Да только Эдмунд — смешанная со льдом тьма и сейчас она оттаивает, чтобы вырваться и уничтожить этот вечный холод, растопить снег, погрузить все во мрак, чтобы там терзать вечность.       — Нет! Вы не сделаете этого, — он знает, что ещё слишком слаб, но тьма в нём древняя и когда-то люди поклонялись ей так же, как и холоду, как и свету, как и льву, в которого верили до последнего и верят даже сейчас. Джадис поворачивается, холод впивается в тело маленькими иглами, снег резко начинает колоть ноги, ледышка в груди тает на глазах и Эдмунду впервые в жизни начинает становиться страшно.       От удара голову мотает в сторону, а губа взрывается болью. Джадис цедит, холод вокруг все никак не может вновь вернуться в вечный покой и сон:       — Не смей указывать мне что делать, сын Адама или же я уничтожу весь ваш род, — она идёт дальше, а Эдмунд стоит на месте, босой и замёрзший. Касается болящих губ.       На пальцах остаётся горячая кровь.       Вечером он приходит к Люси и не даёт той говорить. Отвлекает от молитв, прижимает к себе, не слушает испуганных вопросов что же случилось. Эдмунд знает, что она принадлежит ему и только он имеет право вредить ей. Люси выворачивается из хватки, отползает в другой угол комнаты и они долго смотрят друг другу в глаза. У него они темные, у неё — светлые. Предатель и верующая, грешник и святая, брат и сестра. Люси спрашивает, напуганная и замёрзшая:       — Эдмунд, что ты собрался делать? — она кутается в теплые меха, как единственное, что осталось от прежней жизни. Эдмунд говорит и впервые за такой долгий срок в его голосе появляются эмоции:       — Мы возвысимся, Люси, мы пойдем на небеса как победители и завоеватели. Мы убьем богиню.