Ему все равно

      Леви открыл здоровый глаз и постарался сфокусировать зрение, но ничего не вышло. Яркое пятно света ― должно быть, костер, ― резануло, заставив снова прикрыть веко. Как же все болело.       Он лежал в груде тряпья, привалившись к чему-то теплому, и пытался сосредоточиться на разговоре. Леви точно слышал голоса Ханджи и вражеского командира, имени которого так и не запомнил, различал интонации членов своего отряда и еще нескольких.. Кажется, звучали имена «Райнер», «Габи» и «Анни». Странно. Леви смутно помнил их, но быстро потерял интерес. Ни один из голосов не был похож на голос Зика.       Леви уже ничему не удивлялся. Марлийцы, элдийцы, дезертиры и предатели ― все они собрались вокруг яркого пятна, которое ослепляло, не давая видеть уставшему глазу.       Все болело.       Он устал.       Почему-то больше всего донимала рана, образовавшаяся на месте оторванных пальцев. Как же он устал. Устал думать, устал гоняться за Зиком, устал делать вид, что все в порядке и что он идет на поправку.       Само его состояние было унизительно для него и окружающих. Это чувствовалось особенно остро, когда Ханджи, не допуская никого из подчиненных, помогала ему справить нужду или кормила с ложки. Она помогала ему, когда никого не находилось рядом, за что Леви был ей благодарен. Но эта благодарность была такой отдаленной, будто не его.       Даже ворчать не получалось.       Да и к чему это ворчание? Леви сейчас мало что интересовало. Его изломанное тело болело, как никогда прежде, а в голове был какой-то гул. Контузило, наверное, когда приземлился, или когда рвануло то громовое копье. Как еще этот поганец Зик умудрился выжить? Не верилось, что такое возможно, но по какой еще причине мог состояться такой странный союз с марлийским противником?       Единственное, что Леви знал наверняка, — ему совершенно плевать на все, что происходит вокруг. Эта мысль показалась немного странной, а потом и это понимание исчезло, словно и не было никогда.       Леви хотел одного: смерти Зика. До скрежета в зубах, до боли в измотанном теле. Кажется, Эрвин приказал что-то в этом роде, перед тем как эта Обезьяна пробила ему грудь камнем.       Еще страннее было от того, что Леви точно помнил: Зик долгое время находился в пределах его досягаемости. Почему он не перерезал ему горло при первой же возможности? Странно…       Вместе с регенерацией тела появилось какое-то чувство, которое он давно в себе подавил. Смутно знакомое. Ненависть? Нет. Какая-то обреченная необходимость убить одного конкретного человека. Не разить врагов, как раньше, ― Леви очень смутно помнил, зачем он это делал, ― а просто выполнить последний приказ. И плевать, что будет дальше. Плевать, как он сделает это.       А сейчас надо спать. Наверное.       В воздухе запахло едой, но Леви не обратил внимания. Ему было все равно.       Он в последний раз сделал попытку открыть глаза ― точнее глаз, ведь второй был замотан слишком плотно. Повязка давила. Открыл, посмотрел на пятно, которое стало немного четче. Обвел, насколько это было возможно, взглядом собравшихся и закрыл глаз.       Теперь ему было все равно. Он просто копил силы для встречи с Зиком.