stand by you

      Хаято с мрачным неудовлетворением разглядывал себя в зеркале.       - Это просто смешно, - в который раз заявил он своему отражению и яростно тряхнул головой, от чего его волосы тут же принялись кончиками щекотать его шею и щеки. Непривычно длинные для Гокудеры Хаято волосы. Как и лицо.       Как и это странное тело.       Нет, определенно, человек в отражении был похож на Хаято: тот же разрез глаз, тот же зеленый их цвет…нос, губы, даже общее выражение лица – все точно как у Урагана Вонголы. Лет эдак двадцать назад, когда он еще был безмозглым школьником.       И хотя сходство было поразительным, одна проблема все же существовала. Проблема эта натягивала футболку, оказываясь на поверку натуральной грудью размера эдак третьего, и, честно говоря, не представляла для Гокудеры никакой радости.       - О, Хаято-чан, ты проснулась? – Шамал с усмешкой посмотрел на девушку, в полной прострации разглядывающей себя в зеркале, и душераздирающе зевнул. – Одевайся живее, нам еще искать эту Среднюю Намимори. Ты же не хочешь опоздать в первый же день учебы, конфетка?       Хаято с ощущением мерзости передернул…а плечами, и, не желая подавать голоса, просто показала своему названому учителю средний палец, продолжая задумчиво пялится на свое отражение.       Значит, Бермуда не лгал ему, говоря, что для таких как они, смерть – это далеко не конец. Слушая его тогда, Ураган надеялся на собственную бесконечную жизнь в качестве охранника Вендиче, но уж никак не на то, что переродится в себя самого из какой-то извращенной параллельной реальности!       Ему снова пятнадцать! Он, по всей видимости, снова начинает свой путь в истории Вонголы – иронично, что именно с этого дня, а не с какого-либо другого – и он, черт возьми, девушка.       - Ну хоть симпатичная, - повертевшись так и эдак, констатирует факт Хаято, и натягивает поверх школьной рубашки толстовку (рубашка явно мала, и Гокудера даже знает того шутника, который подстроил такой «казус»). Новое тело не ощущается инородным, не воспринимается «чужим» и это кажется еще более странным, чем если бы все было иначе.       Да и сам факт того, что он «очнулся» аж в неполные пятнадцать кажется донельзя странным. Знать бы, у кого еще спросить совета по поводу этого…       - Хаято-чан, ты ведь знаешь, что не носить школьную форму – это нарушение правил в Японии? – скабрезно усмехаясь, интересуется Шамал, снова заставляя Хаято неприязненно передернуть плечами от одного звука его голоса.       Девушка пожимает плечами, и закидывает на плечо рюкзак, с отсутствующим лицом поглядывая в окно. Погода, кажется, один в один как в тот самый злополучный день, ну что же ты будешь делать.       Улыбка на секунду появляется на лице, но тут же исчезает, когда девушка поворачивается к киллеру, индифферентно произнося:       - Как же жаль, что в этом времени ты еще не сдох.       И тут же проходит мимо, полностью игнорируя появившееся на лице мужчины выражение удивления и поднимающейся из глубины ярости.       «Скорее всего, хозяйка этого тела мечтала сказать ему что-то подобное»,- думает Хаято, касаясь плеча, чтобы закинуть рюкзак повыше. В его голове (корректно ведь называть эту голову «своей»?) нет ни одного воспоминания старой Хаято, которая жила свою жизнь до этого дня, и лишь тело помнит реакции, сохранившиеся на подкорке. Судя по ним, отношения между Трайдентом и девочкой не слишком сильно отличались от тех, что были у Хаято в его прошлой жизни.       Порезы на руках и бедрах, а так же пачка самых дешевых сигарет неприятно напоминают об этих временах. Хаято чиркает спичкой (потому что зажигалки в карманах нет, что и не удивительно) и глубоко втягивает в себя дешевый никотин, практически давясь от давно позабытого вкуса. Ощущение, будто нагадили в рот – собственно, так теперь можно описать вообще все положение Гокудеры.       Девушка хрипло смеется и пинает камень на дороге, делая следующую затяжку. ***       Судя по дате на стареньком смартфоне, в этом мире все события ее жизни сместились на десяток лет вперед. Он хорошо помнит эти вещи, которых и в помине не было, когда ему было четырнадцать, и легко улыбается – на самом деле было бы немного трудно прожить в мире старых технологий, когда уже привык к скоростному интернету и технологическим изыскам. Если бы он нашел в кармане свою копеечную раскладушку, наверное, память тела никак бы не могла напомнить ему, как пользоваться этим старьем.       Намимори, несмотря на отличие во времени, не меняется от слова совсем. Лишь яркие вывески в центре города, в котором Трайдент снял квартиру, оповещают о современных реалиях, но в остальном Хаято буквально видит те же улицы, что и двадцать лет назад, когда в своей прошлой жизни он знакомился с этим местом.       Наверное, именно за это он любил этот город: в нем совершенно не ощущается течение времени. Он будто муха в янтаре – всегда одинаковый и по-своему прекрасный в этом своем постоянстве. Хаято может с закрытыми глазами добраться до Средней Намимори, и ничто в мире не сможет помешать ему это сделать, потому что даже машин на улице едва наберется с десяток, и дороги можно переходить, глядя по сторонам лишь из вежливости к составителям правил дорожного движения.       Намимори все тот же – и, видят боги, это одновременно невыносимо хорошо и невыносимо же больно. Особенно тогда, когда Хаято, следуя своим привычкам из прошлого, приходит в себя, когда уже держится за ручку забора давно знакомого двухэтажного дома с красной крышей. На табличке сбоку, как и в его прошлом, значится «Савада».       Хаято бы не хотел приходить сюда вот так вот. Пускай его предыдущая версия уже заключила свою дурацкую сделку с Реборном, пускай Шамал приехал, чтобы по приказу отца проследить за тем, как он выполняет требования проклятой Вонголы…       В этот раз Гокудера хотел бы не делать ничего из этого. Прожив одну жизнь в качестве Правой Руки босса, он точно знал только одну вещь – он ни за что не хотел бы повторения этого кошмара.       Сейчас, когда он-она еще подросток, когда на нее совершенно нечем давить, когда не сформировано еще ни одной привязанности, нужно сделать правильный выбор и сбежать. Будущее безрадостно – и это при том, что прошлое Хаято никак нельзя назвать хотя бы чуточку счастливым – и повторение его…явно не тот опыт, который хотелось бы заполучить во второй раз.       - Да-да, Реборн, я все понял! – слышится насмешливый юношеский голос, и Хаято не успевает ничего осознать или сделать, когда уже оказывается на асфальте, сбитая привычно выбегающим из дому парнем.       «Это не Савада Тсунаеши».       Эта мысль крутится в голове Хаято, не останавливаясь, пока этот совершенно не похожий на того самого четырнадцатилетнего Тсуну парень извиняется перед ним и помогает подняться на ноги. От прикосновения чужой руки Гокудеру привычно пробивает током до самых пят, и потому он отдергивает руку в ту же секунду, когда ощущает эту невыносимую боль.       Что-то не меняется, и проклятие, кажется, перекочевывает из мира в мир за своим нерадивым хозяином.       Этот парень совсем не похож на Никчемного Тсуну, с которым Хаято познакомился в Средней Намимори давным-давно, но он очень похож на Саваду Тсунаеши, Нео Примо Вонголу.       Тот же гордый разворот плеч, спокойный, но пронизывающий взгляд, та же обманчиво-ласковая улыбка – все, даже серьга в левом ухе, точь в точь, как у Тсунаеши-из-будущего.       Савада слегка неловко улыбается, видя, что его прикосновения неприятны, но старается быть дружелюбным, мягко говоря:       - Прости пожалуйста, не думал, что кто-то окажется у забора…Я не заметил тебя, честное слово.       Обезоруживающая улыбка Дечимо Вонголы, которая даже в мафии работала ничуть не хуже чем Пламя, тоже была при этом парне, совсем не похожем на Саваду Тсунаеши. В груди отчетливо закололо, и кажется, именно это дало прийти в себя.       - Пошел ты, мудила! – привычно ощетинилась девушка , криво усмехнувшись, и, до того, как парень успел бы сказать еще что-нибудь, сбежала.       Это правильно. Так и нужно поступить, потому что хватит Хаято одной угробленной ради одной этой улыбки жизни. Он умер из-за Савады Тсунаеши, и видит Бог…       …если он хоть на секунду остановится, то сделает это снова. ***       Это было скорее похоже на какую-то иллюзию, наколдованную пьяным до полной потери мозгов Рокудо, но никак не на привычную реальность, за которую Хаято старался (или старалась) держаться.       Ее жизнь, на удивление, совершенно не отличалась от предыдущей: все те же болезненные воспоминания и переломные моменты. Памяти у Хаято, конечно, не было, но привычки были все теми же. Гокудера легко читал потерю матери, убийство первых принявших его как нормального ребенка людей, годы жизни с Трайдентом Шамалом…шрамы лежали точно в тех же местах, что и на его старом теле, и грубые пальцы все еще ощущали их кривые края, сросшиеся кое-как.       Тем страннее было, что все остальное вокруг Хаято Гокудеры было другим. Средняя Намимори вдруг оказалась не обычной местной школой, а с какого-то черта стала едва ли не самой элитной во всем городке, куда попадали только самые-самые. Гокудера очутилась здесь по стипендии из-за математики, и Бог весть, кто ей выбил эту самую стипендию. Вылететь она должна была уже к концу семестра, потому что менять привычек Хаято не любил.       По какой-то причине ее все еще терпели, несмотря на систематические прогулы. Возможно в этом была виноват один репетитор-киллер, но Гокудера довольно быстро осознал, что он фигура легко заменяемая. Наверное, так было и в его собственном прошлом, но тогда у него не было никакой причины проверять это.       В этом мире Бьянки чудесно смотрелась на месте Урагана юного Наследника. Вероятно, для этого она и приехала в Японию, бросив денежный заработок на Родине – в случае чего заменить свою придурочную сестру с неуживчивым характером.       Что ж, в этом мире у нее есть подобная возможность. Строго говоря, для местного Тсунаеши она была лучшим кандидатом на место Хранителя. Как дочь Босса, она знала множество вещей о ведении дел в мафии, о которых скитающаяся от места к месту Хаято просто не могла бы иметь никакого представления.       Серьезному, внимательному и собранному юноше была нужна настоящая помощница, которая бы поддерживала его, а не училась бы на месте, как это в прошлой жизни делал сам Ураган. Но тогда все они были идиотами и учились тоже вместе, а тут…       Тут Савада Тсунаеши был сформировавшейся, цельной и уверенной в себе личностью. Как поняла Хаято из минутного разговора с Реборном, когда отказывалась от всех претензий на место Хранителя, Реборн учил будущего Десятого едва ли не с пеленок, и вырастил достойнейшего из достойных, прямо под носом у Девятого. В этом мире Иемицу был не чужд здоровый эгоизм, и потому он решил взять то, что и так по праву должно было принадлежать его семье, как потомкам Первого – и через сына он взял себе всю Вонголу. Тсунаеши старательно учился, становясь прекрасным преемником дела Тимотео, а тот, обманутый всеми вокруг, вынужден был лишь делать вид, что все еще правит балом.       Ну хоть в каком-то из миров старого паука переиграли. Было приятно видеть, как натужно Тимотео улыбается при встрече с Тсунаеши (да, Хаято позволял себе следить, потому что он должен был быть уверен, что с его уже-не-будущим Боссом все будет в порядке), и как тот учтиво и спокойно отвечает. Им понадобилось десятилетие, чтобы добиться собственной независимости, и стоило им это пота и крови. Хорошо, что здесь Тсунаеши был спасен от подобных страданий.       Остальные Хранители были ему под стать, на самом деле: Ямамото стал в этой вселенной главой клуба кендо, и никогда не скрывал своего взгляда убийцы за натужной улыбкой. Хаято не хотел бы, но все равно видел в нем своего старого товарища, с которым они прошли буквально большую часть жизни. Этот парень не был все же тем самым Такеши, Десятым Дождем.       Он обладал балансом, которого в том мире не было ни у кого из них. Все здесь, каждый из бывших друзей был спокоен, уверен в мире и себе, знал свое место и цену. У Ямамото была уверенность в таланте, был отличный учитель – его отец – и отсутствовал тот самый надрыв, который заставил его едва не совершить самоубийство.       Реохей не кричал на каждом шагу об экстриме, Хибари не был повернутым на драках зверем, Рокудо Мукуро и его сестра Хром были обычными школьниками из соседнего города. Даже Ламбо, уже взрослый, самостоятельный мальчик больше не казался жадным до внимания брошенным ребенком.       Все они были в порядке. Никаких больше переломанных подростков, собранных крепкой рукой Аркобалено Солнца и против воли засунутых в рамки Хранителей и Неба. В этом мире у всех из них был выбор, была настоящая жизнь, помимо «игры в мафию». Им не нужно было сублимировать постоянными опасностями настоящую наполненную событиями жизнь.       И они делали свой выбор в пользу Тсунаеши осознанно. Их мир не состоял из одного варианта ответа, и из множества путей они выбирали тот, что шел рука об руку с их Небом.       Хаято тоже сделал в этот раз свой выбор – оказаться как можно дальше от них. Пускай он внимательно следил за каждым, всегда проверял в порядке ли они…он больше не был частью «семьи». Здесь это было ни к чему.       Все-таки среди них места для Гокудеры Хаято нет. Они все другие, но он – прежний, совсем неизменившийся.       Она ругается матом и курит, получая нагоняи от Хибари. Она все еще в ссорах с Ямамото, хотя для них теперь даже нет особых поводов. Она злая, агрессивная сука, иначе ее не зовут.       Хаято могла бы быть изгоем, да только никто не станет с ней связываться. И это хорошо, это правильно.       Это не больно. ***       - Я же говорила, что мусору вроде вас не место в Намимори, - рычит Гокудера, пиная одного из наемников носком старых кед. Сплюнув, девушка тихо шепчет ругательства себе под нос и присаживается на корточки рядом с постанывающим мужчиной. – Ну? Кто вас прислал?       Заниматься уборкой в городе – одна из ее новых привычек. Конечно, кто из мафиози не захочет посмотреть на юного Наследника венценосной Вонголы? Тут наемников, как грязи.       Ну а Гокудере совершенно нечем заняться. Намимори не должен стать центром дрязг кучки Фамилий, и если Хаято понадобится голову сложить, чтобы сохранить городок таким же, как в ее подростковых воспоминаниях – она не станет долго раздумывать.       - Я их прислал. Хотел посмотреть, кто тут мешается под ногами.       - Реборн, - не оборачиваясь, хмыкает Гокудера и пинает чужое тело в сторону.- Мне стоило догадаться.       - Это была моя фраза, - хмыкает мужчина, подходя ближе и с интересом рассматривая результаты художеств, созданных пламенем Урагана.       - Мне плевать. Зачем пришел?       - Ты же сама заявила, что не хочешь быть связана с Вонголой, Хаято. Какого черта ты путаешься во всем этом?       Гокудера издает звук, который звучит как нечто среднее между смешком и всхлипом, а потом привычно лезет в карман за своими дешевыми сигаретами, на которые повторно подсела за последний месяц.       - Я сама не знаю. Ведь это должен был быть конец, ведь так? Я уже отпустила его раз, второй, десятый, сотый…так какого черта я путаюсь во всем этом?       Вряд ли Реборн может ее понять – да вообще кто угодно вряд ли сможет сделать это. Кавахира лишь посмеялся над ним, посоветовав просто привыкнуть говорить о себе в женском роде.       Ну, хотя бы Бьякуран в этом мире был обезврежен надежнее некуда. Оказалось немного сложно незаметно съездить в Америку и уничтожить его, но в итоге Хаято не могла бы носить гордое звание Гения Десятого поколения, если бы не сделала этого.       Все это должно было уже остаться там, в прошлом, черт возьми, это ведь был ее второй шанс, но могла ли она просто оставить Тсунаеши одного?       Нет, конечно же нет.       Это было чем-то большим, чем простое желание, большим, чем чувство с определенным именем – просто пока Хаято могла позволить себе дышать, она должна делать это ради него. Даже после самоустранения из жизни собственной семьи, которая никогда так и не узнала о ней, она не могла успокоиться.       - Почему я не могу просто пойти дальше?       Потому что идти некуда. Жизнь у нее-него, конечно, новая. Но цели новой нет, и никогда не было. Она все тот же Хаято Гокудера, который отдал собственному Небу свою жизнь в руки. С той самой минуты, когда Тсунаеши во время боя Ураганов сказал свои дурацкие глупости - и до самой смерти.       И даже после нее.       - Тебе стоит перестать мешать моим тренировкам.       - Тебе стоит перестать посылать к Тсунаеши убийц, - Хаято щелчком отправляет сигарету в полет, и пожимает плечами.       - Мы не договоримся, - хмуро отзывается Солнце, заставляя девушку криво усмехнуться.       - Никак нет, Реборн-сан. Я не позволю подвергать жизнь Тсунаеши опасности, уж простите.       - Да кто ты такая, Гокудера Хаято?       - Я? Никто, Реборн-сан, абсолютно никто. Пустое место, ноль без палочки, дырка от бублика…как там еще говорят?       Гокудера усмехается и поправляет очки на носу – в этом мире ее зрение просто отвратительное, без очков даже выражений лица Реборна не уловить – а после прячет руки в карманы. На рассвете очень холодно, хочется домой, под одеяло, а перед этим в теплый душ.       Реборн хмыкает, оглядывая ее с ног до головы, и передергивает плечами, как бы брезгливо. Гокудере не в первой, ощущать подобное к себе, это даже не трогает. По крайней мере, это еще напоминает о том, что она жива.       - Тебя выгнали из Намимори, несмотря на все просьбы Тсунаеши, ты ушла из квартиры Шамала, выбросила предложение Вонголы, будто оно ничего не значит… вряд ли на такое способно пустое место, Гокудера Хаято.       Девушка снова болезненно смеется, обнимая себя одной рукой, и упорно продолжая не смотреть на Реборна – чтобы он ни сказал, она не станет поддаваться на его уловки. Хватит, уже давным-давно закончилось то время, когда Аркобалено мог мастерски манипулировать чувствами бывшего Урагана Вонголы. В груди на секунду собирается болезненный комок, когда она слышит, что Тсуна (его, кстати, никто так не зовет в этом мире) просил за нее. Это оказывается на удивление приятно, вновь ощутить, пусть и косвенно, приязнь собственных Небес.       Она вполне может довольствоваться этим чувством до самой своей смерти. Прожила же Хаято все это время на одних лишь воспоминаниях и редких моментах, когда она могла бы подглядеть за своей бывшей-уже-не-будущей семьей?       - Смешно и самонадеянно это говорить, но ты ошибаешься, Аркобалено Солнца, - чуть хмурясь от вновь накатившей боли в голове, легко отзывается Гокудера. Первое, чему пришлось научиться в качестве правой руки – сдерживать свои дурацкие эмоции и порывистый характер. – Просто я умею оценивать себя правильно, в отличие от многих людей. Я никаким образом не подхожу Вонголе – ей придется меня сломать, чтобы я встала на заготовленное мне место. А я, уж прости, ломаться не хочу. Я ушла от Шамала, потому что не хочу быть его должницей – ты и сам прекрасно представляешь, как бы он решил взимать с меня плату за свою помощь. Я устала и просто хочу спокойствия.       - Именно поэтому ты тенью следуешь за Савадой и его последователями и сейчас ставишь мне ультиматумы, - хмыкает в ответ Реборн, похоже, окончательно смирившись с чужой наглостью, позволяющей говорить с ним в таком тоне. Он легко запрыгивает девушке на плечо – Гокудера, будто давно привыкшая знакомая с его поведением, подставляет руку. Она фыркает и поправляет сползшие на край носа очки.       - Ты видел нашу первую встречу. Он мое Небо, и тут я ничего поделать не смогу, как бы ни хотела, - Ураган облизывает подсохшие губы и откашливается от мерзкой слюны застрявшей в горле. Сплевывает как парень и кривится старой привычке, будто не рада ее видеть. – Мой удел – всегда быть позади них, я сама выбрала себе такую жизнь, как они выбрали идти рука об руку с Тсуной. Он – Небеса, которых никому не захочется лишаться. Просто я тот самый Ураган, без которого будет лучше. К тому же, Бьянки вполне совместима с Тсуной, поэтому без поддержки атрибута он не останется.       Девушка вздыхает надсадно, тяжело и громко, и в этом вздохе отчетливо слышно еще тысяча вещей, которыми она хотела бы поделиться. Гокудера Хаято поразительно одинока, несмотря на то, что ее экзотичная внешность, и яркий эксцентричный характер должны притягивать к ней людей. Она с остервенением борется с любыми связями, полностью подавляя общечеловеческую нужду в не-одиночестве ради одной единственной задачи – беспрепятственно следовать за Десятым Вонголой.       Реборну жаль, что подобный человек самостоятельно отказывается от места, которое сам Тсунаеши приготовил для него, которое идеально ему подходит – будто он заранее знал, кого ему нужно ждать. Хаято преданнее собаки, хотя Солнцу не понять, отчего рядом с его воспитанником всегда оказываются исключительно такие люди, будто бы наделенные особым знанием, делающим их идеальными Хранителями парня.       Тсунаеши на этот вопрос только загадочно улыбается и говорит, что он очень удачлив для простого человека, и это единственный случай, в котором Аркобалено Солнца не способен выдавить из вполне поддающегося его внушениям парня.       Трудно и больно это признавать, но в моменты, когда Реборн переходит одну из невидимых границ в доверии собственного ученика, тот бывает пугающим. Даже для него, человека, лицом к лицу встретившегося с самыми ужасными вещами этого мира, одни японский школьник оказывается незримо большей опасностью – Леон нервничает, когда Савада гневно хмурится, а это говорит о многом.       - Тсунаеши ненавидит, когда его зовут Тсуной, - зачем-то замечает Реборн, соскакивая с чужого плеча и поправляя шляпу на голове.       Гокудера смеется, и в этот раз – весело и радостно.       Этот смех кажется гораздо более жутким, чем все ее усталые и тяжелые вздохи.       - О, - говорит она, слегка задыхаясь, – я знаю.       ***       Когда приходит время Варии появиться, Гокудера уже во всеоружии. В ее квартире лежит пять дневников, которые подробнейшим образом описывают события двадцатилетней для нее давности – пришлось не один вечер мучить свою память, чтобы выписать все это, и голова отзывается недовольной болью уже вторую неделю, мешая спать и работать – а под кроватью спрятана снайперская винтовка.       Динамит, это, конечно, хорошо, но винтовка в этом случае банально надежнее. В этот раз она не даст пострадать тем, кому этого делать не стоит – одна пуля, и проблемы в виде противника нет.       Пускай с Варией у Вонголы будущего сложились какие-никакие деловые отношения, сейчас Занзас все еще поехавший псих, а его Хранители, получившие все то Пламя Неба, в котором нуждались восемь лет (да, пришлось слетать в Италию, и уточнить, пошла ли в этом мире история по протоптанной дорожке), ничуть не лучше. Скуалло единственный, кто в прошлом и будущем вызывал в Гокудере уважение. Поэтому его она не тронет.       Ямамото расстроится, если она лишит его учителя. А Хаято не хочет расстраивать Ямамото.       У Намимори, как и в прошлой жизни, растут удивительно удобные в раскидистости своих ветвей деревья, будто кто специально высадил их здесь. Хаято, честно говоря, плевать на это обстоятельство – главное, что они вообще здесь есть, и ей не нужно искать другое место для засады.       Тсунаеши выглядит расслабленным и веселым: он с удовольствием смеется над какой-то шуткой Ямамото, перекидывается словами со склонившимся к нему Хибари, вовремя разнимает Рокудо и Сасагаву, которые, кажется, уже в десятый раз не сходятся во мнении, чья младшая сестренка лучше. Ламбо спит прямо так, стоя.       К горлу Хаято подступает ком. Это настолько похоже на их обычное, домашнее поведение, что ей впору расплакаться. Не хватает только привычной декорации – закрытой гостиной особняка, где они всегда проводили время вместе. Все остальное точно такое, вплоть до легкой усмешки Хибари, которую он старательно прячет. Гокудера не слышит и не видит, но знает как Кея почти ласково говорит себе под нос «зверек».       А еще не хватает самого Гокудеры, который ворча, снова приносит чай, или что-то вкусное – он опять проиграл в карты, потому что Рокудо мухлевал с иллюзиями, подкидывая ему самые неудачные расклады. Не хватает его хмурого лица, которое тут же разгладится, стоит кому-то позвать его к себе на диван, стоит привычно окунуться в общение – потому что на самом деле Хаято совсем не зол на них и не обижен, просто ему нравится делать иногда вид, что это так.       Вместо Хаято там Бьянки, стоящая вроде бы рядом со всеми, но и как-то обособленно от этой атмосферы. По ее гордому, решительному лицу прекрасно видно, что она недовольна таким наплевательским отношением к ситуации, что ей неуютно, что она просто не чувствует себя частью происходящего, потому что это несвойственно ее осторожной натуре.       Только десятое поколение Вонголы могло себе позволить быть расслабленными даже перед самым сильным врагом – поэтому их в Альянсе и почитали за сумасшедших без чувства самосохранения (и старались лишний раз не нарываться на конфликт).       Занзас определенно сойдет с ума от ярости. Гокудере это только на руку – очень злой Занзас становится предсказуемее.       Боль в руках пробирается, кажется, до самых костей, но Хаято не впервой: тяжело использовать пламя неосновных атрибутов без колец, оно жжет руки и повреждает тело. Тсуна наверняка отругал бы его за такое сумасбродство, пускай бы Ураган хоть тысячу раз напирал бы на обоснованность и необходимость такого поступка.       Сейчас никто не станет ее ругать, и от этого одновременно легче и во сто крат тяжелее: теперь она сама вынуждена следить, когда использование подобной техники может стать опасным для ее жизни. И пускай ей не к кому возвращаться, чтобы вместе веселиться и смотреть на фейерверки, воспоминание о тех самых словах его бывшего босса слишком ярко отпечаталось в памяти и навсегда стало ориентиром выживаемости. Сражаться можно любыми способами, но положить свою жизнь ради победы у нее нет никакого права – потому что вся жизнь, прошлая и эта, уже принадлежит ее Небу.       Даже хорошо, что в этот раз Тсуна не знает об этом – ее свобода в выборе методов становится гораздо шире. Занзас не получит не то, что половинку кольца – даже волосинку с головы Савады, уж об этом она позаботиться, не будь она…       …       Это немного больно.       ***       Конфликт идет наперекосяк: Тсунаеши оспаривает правила, настаивает на бое один на один, и вообще ведет себя настолько привычно для Гокудеры, что она едва не теряет бдительность.       На шее у Тсуны – цепочка с шестью половинками колец. Седьмая, Небесная, сидит на его пальце как влитая, и Гокудера испытывает удовольствие и гордость, видя эту мелочь. Джудайме единственный, кто имеет право с гордостью носить кольцо Джотто.       Хаято перебирается в школу, потому что знает, что скоро купол над полем сражения Небес закроется, и никто не сможет проникнуть на место битвы. Себе позволить «просто смотреть» она не может. Опять, ей даже везет, что в этом мире она не стала Хранительницей – Ямамото едва сдерживается, чтобы не вытащить из ножен катану, когда ему запрещают стать плечом к плечу со своим Боссом.       Пока Тсуна успокаивает своих людей, недовольных его идеей расправиться со всем быстро и безболезненно, Гокудера получает шанс забраться повыше и действительно поддержать Саваду. Пламя внутри нее ревет, болезненно смешивается, но приходится терпеть , потому что это помогает оставаться незамеченной. Ее Ураган силен, поэтому, для его нейтрализации приходится использовать Дождь, искусственно «увеличенный» Облаком и «укрепленный» Грозой. Солнце помогает не сдохнуть от таких веселых экспериментов с пламенем раньше времени.       Даже в будущем Гокудера был лишь на начальных стадиях изучения возможностей Пламени и его взаимодействия между собой – и уж точно никогда не пользовался своими наработками без системы C.A.I.       В этом мире приходится экспериментировать на ходу, потому что особо и выбора-то нет. Как и колец, и коробочек и всего остального любимого оружия. Даже динамит пришлось оставить, потому что при таком использовании Пламени он бы весь загорелся прямо на ее теле. Умереть от собственного оружия было бы нелепо.       Тсунаеши хорош: так, как он только мог бы быть в свои неполные пятнадцать. Реборн даже усмехается, что-то говоря пришедшему в качестве независимого свидетеля Каваллоне. Оно и неудивительно, ведь в этой реальности будущий Нео Примо совсем не похож на Никчемного Тсуну из прошлого Гокудеры Хаято.       В нем есть самодисциплина, уверенность и то самое ощущение внутреннего покоя, которое в «первой жизни» Гокудеры Тсуна заполучил лишь к двадцати годам. Этот юноша точно знает, за что борется, он нашел свое место в этом мире и с достоинством собирается отстоять его. В том мире они все слишком поздно осознали, что, если бы не продолжали «играть» в мафию до столь позднего возраста, то давно бы могли изменить мир, как бы им того хотелось. Можно было бы избежать стольких проблем – в том числе и ужасного Десятилетнего Будущего – если бы они сразу стали теми, кем им только предстояло стать. Настоящим Десятым поколением, а не лишь заготовкой под него.       В этом мире даже в таком юном возрасте Тсунаеши уже не был «заготовкой» - и его Хранители тоже.                     Занзас во всех мирах был достойным противником – и в этот раз все было, так и в сотне предыдущих. Тсунаеши, обладая лишь минимальным количеством оружия, все еще умудрялся сражаться с ним на равных, и, кажется, получал от этого удовольствие.       Хаято бы даже успокоилась, позволила бы битве идти своим чередом, если бы не знала, каков бывает Занзас в ярости. Особенно теперь, когда его гордость поставлена под угрозу, когда проигранное сражение может обернуться для него не просто потерей места Босса, но потерей своего статуса и уважения своей семьи – все это стоит того, чтобы делать больше, чем просто сражаться один на один.       Поэтому внезапное нападение на Тсунаеши со спины было для нее ожидаемым. Только молниеносная реакция – прошедшая с ней сквозь миры и смерть, как нечто большее, чем привычка, как звериный инстинкт – помогла вовремя отреагировать на происходящее.       Но этот же дурацкий инстинкт сыграл против нее, впервые за долгое время в этом мире. Потому что руки сами собой вскинулись в позицию, предполагающую наличие системы C.A.I., руки потянулись к динамиту, которого не было сегодня в карманах, и получилась нелепая ситуация, когда перед лавиной Пламени Хаято буквально оказалась безоружной.       Это было так нелепо: снова умереть, прикрывая спину Тсунаеши. Возможно Три-ни-сетте смеялась над бедной Хаято, бросая ее в подобные ситуации раз за разом, а возможно Гокудера был слишком глупым, чтобы не перестать попадаться на уловки.       Краем глаза она видела остальных Хранителей, но выражения их лиц оставались для нее тайной, потому что очки запотели на половине ее сумасшедшего пути с крыши. Руки жгло – Пламя Урагана не предназначено для полетов в стиле Савады. К тому же, таких волшебных перчаток, как у босса, у нее, конечно, не было.       Но когда Хаято задумывалась о подобных мелочах, когда на кону стояла жизнь и здоровье ее Неба?       Пламя внутри беснуется, не имея возможности выйти из тела, и потому девушка просто стоит, не осознавая, что можно сделать в этот момент, не имея ни одной малейшей возможности увернуться от чужого Пламени.       Ну, возможно спина Тсунаеши не сгорит, если она примет на себя часть ярости Занзаса, думается Гокудере, когда она слышит, как сквозь вату, злое и властное:       - Хаято, пригнись!       Она даже не успевает осознать, что говорит Савада, что он не должен обращаться с ней так, что это просто нелогично – ему не должен быть знаком именно тот тон голоса, к которому Гокудера всегда прислушивался – Ураган уже прижимается к земле, слыша, как над головой ревет давно знакомое Пламя. Неповторимый звук и ощущение X-баннера мурашками проходится по коже Хаято.       Этого просто не может быть.       Тсуна отделывается от Занзаса, как от надоедливой мухи – после атаки такого уровня его даже не нужно замораживать – босс Варии кулем лежит где-то там, куда не может посмотреть сейчас девушка.       Слышен спокойный и властный голос Савады, но сил не хватает на то, чтобы осознать, что он там говорит, Хаято все еще отходит от шока и ощущения прошедшей мимо смерти. Где-то там над ней наверняка смеется Кавахира.       Ее тянут за руку, и поднимают, будто она ничего не весит – а после она оказывается в объятиях. Тсуна рычит на ухо что-то о том, что он «идиот, и всегда им останется», что-то о бессмысленном самопожертвовании, о глупости.       Хаято не слышит. Она чувствует чужие ладони на спине и талии, чужое сорванное дыхание над ухом, растрепанные волосы Тсуны неприятно щекочут висок. Он ругает ее совсем как прежде, и, если бы она хотя бы немного осознавала его слова, она бы точно начала отпираться и защищать свои поступки.       Это не имеет никакого значения для нее сейчас. Чужое тепло – вот то немногое, что важно для нее в эту секунду.       Гокудера смотрит на небо, и там, кажется, занимается рассвет.