***
– И ты говоришь мне об этом только сейчас?! Аллах-аллах! Да ты бесишь! Аяз именно такой реакции и ожидал, поэтому вытянулся как струна и ждал, пока кислотный дождь, сотканный из её гнева, прольётся и перестанет. – Да, я не научный сотрудник, но что это меняет для тебя? Статус изменницы родины не прельщает? – Да ты придурок, понял? Он снисходительно засмеялся на её выпад. – Если бы я знал, что ты готова шаг в шаг следовать закону, то я никогда не стал бы с тобой встречаться. – Если бы ты был таким, я бы с тобой тоже. – Ну и отлично. Что нам мешает сохранять отношения в прежнем статусе? Мы же вроде не собирались создавать ячейку общества. Он отстранился от Фирузе, которая подошла ближе. Её помятое платье делало её похожей на сумасшедшую, из-за всклокоченных кудряшек и безмерного румянца её лицо выглядело юным, почти детским, но в глазах… Да, в тёмно-карих глазах была надломленность. Но почему? – Я беременна, понятно?! Знаешь, сегодня наша годовщина. Я ждала тебя в нашем парке, думала, что тебя обрадует эта новость, но теперь понимаю, что ошиблась. Во всём ошиблась. И в своих чувствах, и в тебе. – Что? – Он изумлённо застыл, глядя вслед уходящей возлюбленной. Он нагнал её быстро, словно пуля. – Повтори, что ты сказала? – Что слышал! Теперь и я, и мой ребёнок обречены на извечные скитания! Музыкант, кто бы мог подумать! Пф-ф, вот и играй на своей гитаре в переходе, как наши деды и прадеды! – Не смеши меня! Ты сама певица! – Я хотя бы закончила консерваторию. Я от тебя ничего не скрывала, а что теперь? Теперь у нас родится путешественник во времени, который станет рабом во имя совершенствования искусства. А в один прекрасный день он запросто может застрять где-нибудь в прошлом или за миллион световых лет от нас! Ты во всём виноват! Она стучала кулачками в его грудь, а по щекам её текли слёзы. Аяз не мог не обнять её, потому что любил. Именно по этой причине он и скрыл свой род деятельности.***
Это случилось в 2096 году. Забавную девчушку с ямочками на щеках сшибли с ног, и при падении она едва не разбила новую скрипку, которую несла за спиной. Подняв голову, она увидела представительного парня в белой накрахмаленной рубашке, сером пиджаке и выглаженных брюках со стрелками. – Ой, извини, я случайно… ты поранилась? Колено ей оцарапала белая роза из рассыпавшегося букета. – Да, немного… – Пойдём, я тут живу неподалёку, нужно обработать рану. – Ещё чего, никуда я с тобой не пойду! Я тебя не знаю. Под ноги лучше смотри, – без обиняков сказала Фирузе. – И как только такая «проглотившую линейку» стерва может прочувствовать нежность скрипки? – Да вот уж как-нибудь… – Ладно, извини, последняя фраза была явно лишней. – Ещё бы. – Поникнув, девушка присела на лавку. Она не могла пока продолжить свой путь, поскольку царапина оказалась глубокой. Возможно, останется шрам, как и на сердце спустя три года, а пока… Пока солнечный свет согревал этого бледного парня с косой чёлкой, закрывающей правый глаз на манер персонажей из старых аниме. – Давай хотя бы провожу тебя до дома, чтобы ты обработала рану? – Ну, ты же не отвянешь, так что давай. Пока она нехотя шагала вперёд, он рассказал о себе много ненужной, как казалось тогда, информации… – Я работаю в отеле, но по образованию физик. Исследую временные парадоксы. Эта тема всегда интересовала её, поэтому глаза загорелись: – Что ты думаешь о недавней временной аномалии? – О расе путешественников во времени, которую собирается вывести правительство? Не очень верю, что это им удастся, но, даже если и так, это дурно скажется на женщинах. Их род просто вымрет, если они будут вынашивать таких детей. – Именно поэтому сейчас проходит голосование за то, чтобы семьи создавались из людей разных профессий. – Да, но ты слишком много думаешь об этом. Семья – не самое главное в жизни. – Ага, и это говорит работник отеля. Ты же сам сказал, что устроился туда, чтобы прокормить семью. – Ты права. Тогда они не были парой, а после ложь, вылетевшая изо рта Аяза, обернулась непомерными последствиями… А сейчас они сидели в кабинете доктора Йылмаза Кескина. Не у репродуктолога или любого другого врача, с которым обычно ассоциируются молодые пары, а у генетика. Да, Аяз не был физиком, но имел друга, хорошо разбирающегося в подобных вопросах. – Господин Йылмаз, Аяз сказал, что я могу доверять вам, но ведь в этом замешана не только моя жизнь… – Но и жизнь вашего ребёнка, понимаю. Давайте я расскажу вам, в чём будет состоять наш с вами эксперимент во имя сохранения беременности. – Хорошо, – хором сказали Аяз и Фирузе. – Чтобы нормализовать хронодисбаланс в организме будущего малыша, вы можете начать удерживать его внимание с помощью музыки, просмотра картин… Проще говоря, ходите по музеям, обогащайте своё культурное состояние ещё больше, и тогда плод не станет порываться покинуть ваше тело и выполнить свою миссию, будучи недоразвитым. – Почему так происходит? – Задала Фирузе давно волнующий её вопрос. – Рождение таких людей? Для чего это всё нужно государству? – Если кратко, то искусство стало тем, что порицается или попросту не нужно, а такие особые дети рождаются вундеркиндами с, так сказать, заданием свыше: вернуть любовь к творчеству и созданию прекрасного. – А почему вы помогаете мне? Помимо того, что вы лучший друг Аяза. – Хочу совершить открытие в науке, удержав вашего ребёнка на Земле дольше положенного. – Да вы отвратительны. – Вы правы, наука отвратительна и бесчеловечна, зато честна.***
Лето сменилось осенью, золотая листва слегка поблёскивала на солнце, спрятав в своей кроне росинки дождя, которые ещё не успели высохнуть. Защёлкнув зонтик, Аяз неслышным шагом шёл следом за своей теперь уже женой. – Ты не замёрзла? – Он приобнял её, снимая своё пальто. – А как же ты? – вопросом на вопрос ответила она. Он лишь улыбнулся, а затем ответил: – Нам не стоит больше заботиться только о себе. – Ты прав. – Закусив губу, Фирузе пошла в сторону историко-художественного музея. Подойдя к скульптуре с Зевсом и Афиной, она скорчила гримаску, из-за чего сама стала похожей на ребёнка. – Что-то не так? – испуганно спросил Аяз. – Тебя снова тошнит? – Ага, от Полиамории. И при этом она же его сестра! – Она закатила глаза. – Ну перестань, это же древняя Греция… – Эпоха античности и бла-бла-бла… – она нахмурила свои брови-ниточки. – И Османы тоже так делали. Чтобы прервать поток её непосредственного возмущения, он поцеловал её в висок и провёл по её кудряшкам тёплой ладонью. – И как ты это делаешь? – Она взглянула на него с нежностью, как ласточка, готовая расправить крылья. – Что? – Успокаиваешь эту бурю внутри. – Теперь это моя обязанность – быть твоим штилем. Она засмеялась, переводя взгляд на следующий экспонат в виде обломков старого парусника. – И всё-таки у тебя нет своей фантазии. Музыку писать ты не сможешь. – Зато историю нашей семьи могу попробовать. Дай сфотографирую тебя. – Он достал новый фотоаппарат. – Ну, улыбнись! - Однако Фирузе лишь показала язык.***
Сочная трава в поле скрывала стройные ножки дочери Аяза. Она была такой счастливой, а лучики солнца запутались в её светло-русых волосах. «Да, моё главное предназначение – оберегать их».***
– Иоланта! Стой! Куда ты бежишь? – Я всё расскажу папе! Скажу, что ты притворяешься, что растянула ногу, чтобы не идти в горы! – Да, мне там сложно дышать! Вы будете носиться, собирая остатки горных пород и рассматривая скелеты птиц, а я – умирать от недостатка кислорода и головной боли. – Неправда! Папа приготовит тебе липовый чай, и всё будет нормально. – Ну, раз папа сделает чай… – засмеялась Фирузе. – Конечно сделаю, – улыбнулся Аяз. – И вот какой из тебя музыкант? Лучше бы ты был горным инженером. – Звонкий смех заполнил всё пространство, а двенадцатилетняя Иоланта сказала пророческую фразу: – Всё ещё впереди.