***
Ярцева приходит к нему в штаб поздно вечером, когда время работы давно закончилось. Они ютятся на его одноместной кровати разглядывая потрескавшийся белый потолок и собственные, — её тонкие маленькие и его большие — причудливо скрещенные, пальцы. Она исцеловывает всё бледное мужское щетинистое лицо. Раз за разом. Даже между бровей. Они оба молчат.***
Тилике тащит её в кафе. Попить кофе и, чтобы получить ещё минуту наедине. Они сидят за столиком. Тилике курит с каким-то особым драматизмом после крепкого зернового. И будто поломан в плечах. Анна ничего не понимает. Но снова оказывается у него в руках, пропитываясь тяжелым табачным дымом, его одеколоном, его печалью. Они выходят. И весь день Ярцева буквально чувствует свою принадлежность офицеру.***
Тилике обнимает её все крепче. С каждой неделей. — Я никуда не денусь, — смеется, продолжая поправлять косынку на голове. — Ты не понимаешь. — Что же? Нет, это чертовски важно. Почему вместо мысли о свободе и попытке сбежать отсюда любой ценой она выбирает его? Всё же так несерьёзно и до ужаса неправильно. Утыкается носом ей куда-то в шею и целует. — Ягер подписал соглашение о переводе тебя в другой лагерь. Ярцева вздрагивает, ощущая тёплые пальцы у себя на талии. И молчит. Надежда в мужчине медленно умирает.***
— С креслом я погорячился. Иди сюда. Они заканчивают. Тилике накрывает её своим телом так, что дышать становится трудно. Но Аня удерживает его за затылок, запрещая отодвигаться. — Побудь рядом. Пожалуйста. — Я и так. — бурчит офицер. Нос мужчины у неё за ухом, а сам он, кажется, засыпает. Аня гладит его по волосам. Тепло.***
Ярцеву хватает ровно на один месяц без него. И вот они снова отдают себя на суд той самой комнаты. В его кабинете чёрт ногу сломает — всё разбросано и кажется, что для идеальной чистоты не хватало только её. Тилике целует Аню будто бы осторожно. — Что-то случилось? — она с тревогой заглядывает ему в глаза. — Нет. Что со мной может случиться? Замечает, как он весь дрожит. — Хочешь, я уйду? — Никогда. Никогда от меня не уходи, — медленно качает головой он. — Не смей. Целует словно в предсмертной спешке. Что, если она больше не придёт?***
— С ним, значит, у тебя всё серьёзно? — Да. — Почему не мы? Аня, почему это всё время не мы?! У него теперь стрижка другая, более короткая, а щетина осталась той же — колючей, царапающей щёки. Сидят они в какой-то вопросительной тишине на лавочке в парке неподалеку от её нынешнего дома, в квартире которого ждёт её муж. Они встретились спустя годы разлуки. — Я скучал всё это время по тебе. — Правда? — он кладёт её руку себе на колени. — Любил тебя на протяжении всех этих лет. Они на минуту превращаются в тех Аню и Тилике из начала истории. Угловатых, смущенных, неловких. Смотрят и не моргают. — Мы и сейчас любим друг друга, — опускает глаза на его губы. Тилике не понимает, вопрос это или утверждение. — Да, — добавляет он на всякий случай. Чтобы в этот раз они точно поняли друг друга. Пододвигается ближе к ней, чересчур близко для чужой женщины. — Я соврала. Насчет того, что люблю его, — сдается, снова становясь предельно беззащитной. — Я знаю. Так может пора перестать морочить ему голову? — протягивает руку и предельно аккуратно заправляет выбившуюся прядь её волос за ухо. — Не могу, — Ярцева натужно сглотнула, ожидая, вероятно, что скоро заплачет. — Может, я, и правда, всю жизнь только и делаю, что порчу жизни окружающим? — меланхолично смотрит влажными глазами в его карие, пока Тилике смахивает кристально чистые слезинки с её щек, очерчивая большим пальцем скулы. — Не говори ерунды. Ивушкин слишком умен, чтобы верить в любовь, которой не существует. Совсем вечереет. В парке, кроме них, остаются в основном засидевшиеся выпивохи да влюбленные парочки. — Я всегда хотел, чтобы у тебя было больше, чем я мог дать. Именно поэтому я позволил тебе уйти тогда. Наверное, я дурак. Мужчина аккуратной линией расправляет браслет на её запястье. Горный хрусталь подмигивает ему в свете фонарей. — Красивое. Он подарил? Она не отвечает. Ответ очевиден. — Стоило спросить меня — хочу я того или нет. Может я вообще не хотела, чтобы ты меня отпускал?! Тилике осторожно возвращает лицо девушки к себе свободной рукой. — Я была счастлива тогда. И я всегда была счастлива с тобой! Её губы дергаются. Она трётся щекой о его руку. Тилике берёт её ладонь в свою, и они разглядывают собственные причудливо скрещенные пальцы. У Тилике от цветочной пыльцы зудит нос. Он наклоняется к ладоням и трётся о них лицом. Аня смеётся и поднимает руки для удобства. — Не знала, что ты аллергик. Как же ты цветы собирал? — вспоминает небольшие букетики полевых цветов, появляющихся у неё на подоконнике каждую неделю. — Приходилось мириться с неизбежным. Её ворчание на него обрывается его губами. Аня всё ещё держит их ладони у мужского лица. Они целуются, прячась за собственными руками, словно от всего мира, как прятались ото всех тогда. Потому что так гораздо уютней.