Жизненные показания

Слэш
PG-13
Завершён
121
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
121 Нравится 10 Отзывы 9 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Тёма кривит губы, запёкшиеся, сухие. — Слышь… Харитон? — с усилием приподнимает голову на подушке. — Долго мне ещё лежать так? — По вашему исчислению времени — около часа, — инопланетянин отрывается от загадочного гаджета, который он вертит в руке, поворачивается к Тёминой кровати. — Точный прогноз невозможен: процедура не опробована ранее. — Д-да ладно, не опробована… — бурчит Тёма, пытается повернуться на бок, и инопланетянин предостерегающе качает головой. — Тебе ж Юлька кровь п-переливала. Иначе подох бы ты… и всей хуйни бы этой не случилось, жили бы, блядь, как жили. — Тихо лежи, — невозмутимо отзывается Харитон. — Юля использовала земные технологии. — А ваши чем-то охуенно о-отличаются? Ему попадёт не только моя кровь, — Тёма дёргает головой в сторону неподвижного тела рядом с собой, — но и слепок моей чакры — или ещё какая-нибудь мистическая хуета? Харитон округляет глаза. Вероятно, в его представлении это должно означать лёгкое удивление, а Тёма не может сдержать ухмылку, до того потешно выглядит инопланетная мимика. — Термин «чакра» мне незнаком. Вероятно, он имеет какое-то отношение к человеческой сексуальности, если ты используешь его в одном ряду со словом, корень которого означает мужской половой орган? Тёма возводит глаза к потолку, безнадёжно вздыхает. — Я просто хочу с-сказать, что соглашался дать свою кровь, а не участвовать в ебучих ритуалах и-инопланетных дикарей. — Ты используешь слишком много обсценной лексики, — Харитон вздыхает, — лингвистический анализ подсказывает мне, что это знак волнения. Не беспокойся: процедура соответствует критериям безопасности и не является ритуальной. К тому же цивилизация, частью которой я являюсь, значительно превосходит в развитии твою собственную. — Мог бы лишний раз и не тыкать этим в нос, мажор га-алактический, — Тёма морщится. И думает, что, наверное, он и правда слишком много пиздит. Ну, а как без этого, если даже пошевелиться толком нельзя? Пришелец советовал попробовать задремать, но сна, как назло, ни в одном глазу. — Харитон, — опять зовёт Тёма, — а Юлька где? — Я погрузил её в целительный сон — с её согласия. После колоссального выплеска энергии, которым она взяла под контроль воду, ей необходим отдых. Она проснётся примерно, — Харитон задумывается, — через два часа. — То есть все улики мы успеем п-прибрать, — Тёма хмыкает. — Хоть это хорошо. Если б Юлька ви-видела, как этот вояка со стеклянными глазами стрелял в её папашу, ей бы совсем херово было. Харитон качает головой — кажется, с сожалением. — Контроль эмоций у землян слишком слаб. В случае с Иваном это, увы, привело к весьма разрушительным последствиям. Тёма внутренне сжимается на койке, ожидая, что Харитон припомнит Тёмин собственный срыв и попавший Тёме под руку автомат, но вместо этого Харитон тихо добавляет: — Валентин дал согласие на наш с Юлей союз, так что теперь сам Валентин — часть моей… родовой общности, вы её зовёте семьёй. Я хочу поблагодарить тебя за его спасение. — Да ладно, — Тёма опять поднимает глаза к потолку, чувствуя, как щёки начинают гореть. — В госпитале бы п-перелили, если что. — Коммуникации разрушены, ближайшие больницы сильно пострадали от воды. И я не думаю, что донорскую кровь подходящей группы успели бы найти. — Ну так-то да, — Тёма усмехается. — Первую отрицательную ещё поискать надо. Хоть где-то, блядь, сгодился. Ну правда, когда он дёрнулся к Харитону, зажимающему красную развороченную дырку у полковника ниже шеи, он ни о чём и не думал, просто вырвалось: «Чё делать надо? Кровь? Так моя должна подойти!» И, надо же, у Лебедева оказалась та же ебучая первая отрицательная — можно переливать любому, а вот самого спасёт только такая же. Смех всё никак не успокаивается, Тёмино тело вздрагивает, вздрагивает тонкий шип в предплечье. Похож на иглу, но больно совсем не было, когда Харитон его вталкивал Тёме под кожу. — Он хоть в-выживет? — бурчит Тёма, прикрывает глаза: в сон по-прежнему не клонит, но веки тяжелеют. — Обидно было бы столько крови зазря потратить. — «Сол» оценивает вероятность выживания реципиента в девяносто восемь целых и девяносто девять сотых процента. Это обнадёживающий прогноз. — Ну-ну… Тёмина голова, тяжёлая, горячая, клонится набок. Висок Лебедева совсем близко: непривычно бледная кожа, ломаные чёрточки морщин, чёрные волосы, в которых кое-где поблескивает седина. Тёме бы хотелось попробовать, каковы они на ощупь, пропустить сквозь пальцы, но Тёма только слабо шевелит кистью. Дурацкая мысль, на самом деле. Одна из тех, что приходят в голову ночами в лаборатории, когда после десяти часов прыганья в инопланетном костюме уже не хочется ни рвать всех на куски и грызть зубами, ни забиться в угол и выть с тоски — остаётся что-то тихое, еле-еле ощутимое. Понятно, что трогать волосы генерала он не станет. А вот лоб… Можно же, типа, температуру проверить: жив или нет? Тёма, как бы, вправе поинтересоваться. Он приподнимает руку, будто налитую свинцом, и тут же накатывает давнее, из тех времён, когда Тёма ещё в школу не ходил: он лежит, завёрнутый в шерстяной платок, и кашляет, а мама наклоняется низко-низко, мягкие пряди щекочут ему щёки, и дотрагивается прохладными влажными губами до его лба. Тёма отрывает затылок от мягкого подголовника, наваливается на свободный локоть, неловко выгибая шею, и тыкается губами генералу в лоб. Сухой. Тёплый. Тёма быстро выпрямляется, косится на Харитона, сосредоточенно водящего пальцами по экрану своего гаджета. Тёма сам не понимает, чего ждёт: смеха, возмущения, нотаций? — Ха-аритон, — голос как-то внезапно хрипнет, — когда закончим, он же не сразу в себя п-придёт? Харитон задумчиво хмыкает. — Думаю, несколько часов сна пойдут Валентину на пользу. А что? — Да я свалю по-тихому, — он с облегчением откидывает голову. — Ты ж слышал, он ра-асстрелять меня обещал без суда и следствия, — ай, сука, скулы опять покалывает, будто их сжимают жёсткие пальцы. Тёмыч, грёбаный ты извращенец, лучше б ты взбесился и попытался звездануть под дых, когда тебя за лицо хватали, или лучше б зассал, и заткнулся, и вообще б никогда больше на генерала глаз не поднимал. — Ты з-знаешь, что я Юле сделал. Смысла нам нет с Ва-алентином Юрьевичем светские беседы разводить, лучше мне по-быстрому исчезнуть в неразберихе, пока он за меня не взялся. Харитон, умник инопланетный, с сомнением качает головой. — Юля мне рассказала, как ты её на себе тащил, из воды на крышу вытаскивал. И как рот ей зажал, не дал глупостей натворить, когда она… в какой-то момент потеряла самообладание. И раньше… если бы ты не довёз нас с Юлей на квартиру Глеба, не знаю, удалось бы мне спасти её или нет. — Я стрелял, — Тёма сглатывает. — Валентин Юрьевич мне не п-простит. — Ты дал ему свою кровь. Я не знаю, как у вас, на Земле — у нас… Когда я отдал Юле частичку себя, своей жизненной энергии, это связало нас окончательно, нерушимо. Ты сделал не совсем то же, но похожее. Кровь — носитель жизненной энергии. — Да ладно, — у Тёмы рвётся смешок, — не пизди. Что, мы теперь будем жить вместе долго и счастливо до к-конца своих дней? Сидит, глаза пялит. Хоть бы посмеялся, блин. Юлька его разве не учила смеяться? — Не всё так просто. Но между теми, кто произвёл такой энергетический обмен, возникает своего рода притяжение. — Блядь, — Тёмины пальцы вцепляются в волосы на затылке. — Говорил же я, не хочу ни-никакого инопланетного вуду! Ты какого хуя мне сразу не с-сказал? — Это бы что-то изменило? — невозмутимо интересуется Харитон. — Ты бы не изъявил желания выступить донором? Тёма досадливо встряхивает головой. Вот же сука космическая, не в бровь бьёт, а в глаз. Никуда бы он, Тёма, не делся. Если бы для того, чтобы вытащить Лебедева, понадобилась ещё Тёмина кровь, слёзы, сперма, лоскут кожи, блядь — всё бы дал и не рыпался. — Не говори ему, что к-кровь — моя, — Тёма приподнимает голову. — Забились, Харитон? По-братски. А то он ре-решит, что д-должен мне… или ещё что-нибудь ему в голову взбредёт. Мне это всё нахуй не н-надо. Мне бы вообще больше ни-никогда с Лебедевыми не пересекаться, честно. Ебись с ними сам, у т-тебя это лучше выходит. — Я не намерен вступать с Валентином в интимные отношения, — тут же отзывается Харитон. — Вообще-то, у меня сложилось впечатление, что как раз тебе… — Заткнись, — Тёма вскидывает ладонь. — Просто — заткнись. И Харитон затыкается. Минут через сорок он освобождает Тёму от шипа, тянущего кровь, заставляет Тёму сжевать безвкусную плитку чего-то твёрдого и клейкого «для восстановления сил». Тёма не возражает, ест, искоса поглядывая на Лебедева, к которому постепенно возвращается здоровый цвет кожи. Тонкие тёмные губы чуть разомкнуты — от этого ли, оттого ли, что морщинки на лбу сейчас куда менее отчётливо прочерчены, чем обычно, лицо кажется непривычно мягким. — Юле скажи… ну, п-прощения я у неё п-прошу, и пусть у неё всё хорошо сложится, — Тёма поднимается на ноги, в голове почти не гудит. — Пошёл я. — Удерживать тебя я не вправе, но должен заметить, что уходить сейчас неразумно. Твоё состояние ослаблено, особенно с учётом прежнего поражения сердечно-сосудистой системы. Следует провести диагностику, а затем… Тёма показывает ему средний палец. — Нахуй диагностику. Мне норм. Сам разберусь. — Тебе, по крайней мере, есть куда идти? — осведомляется Харитон. Тёма ухмыляется, дёргает плечом. Идти ему некуда — можно подумать, это его хоть когда-то смущало. — Бывай, пришелец. Съебись уже н-наконец с нашей п-планеты, дай нам вздохнуть спокойно. Тёма выходит, и прозрачные двери корабля не задерживают его. Затеряться в толпе людей, лишившихся и жилья, и денег, и документов, оказывается, как Тёма и полагал, не слишком сложно. Несколько дней в очередях с восьми до восьми — и у Тёмы новое имя, которое он всё никак не может запомнить, не то Пётр Александров, не то Павел Алексеев. Тёме дают койку в бараке — Тёма и рад. С голоду не помрёт: всем, у кого руки не из жопы, место найдётся — на стройках, на дорожных работах, в метро. Пока руки-ноги заняты, в мозгах всё бродит какая-то хрень — навроде той, которую вычитал давным-давно в мамином затрёпанном журнале, где на соседних страницах умещались заговоры сибирской целительницы и советы батюшки. Будто бы при переливании вместе с кровью человеку достаётся частичка характера того, у кого эта кровь взята. Тёма ржёт, представляя Лебедева с банкой пиваса в гараже, Лебедева в кожанке, с тёлкой в обнимку, Лебедева, бьющего морды быкующим придуркам на пустыре. Ничем хорошим мысли о Лебедеве не заканчиваются, даже такие: в лучшем случае рука тянется в штаны, в худшем — горло забивает ком и тяжело продохнуть. Когда на утренней смене, отойдя перекурить, Тёма замечает парней в защитной форме, а среди них — форму синюю, генеральскую, он моргает, машинально трёт глаза, а потом слёзы текут долго-долго, пытаясь вымыть набившийся песок. Синий китель уже совсем рядом, и Тёма тянется навытяжку, вздёргивая подбородок, ухмыляясь через силу, и тонкие сухие губы произносят тихо-тихо: — После инсульта донорство крови запрещено категорически. О чём ты думал? Не о чём, поправляет мысленно Тёма, о ком. Тёма совсем не сопротивляется, когда тяжёлая рука ложится ему на плечо, ведёт к машине. Он потом, конечно, выяснит, куда едут. Пока — главное, что Лебедев поведёт.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.