Символ отваги

У Йорвета было очень безмятежное выражение лица, очень спокойное. Разгладилась едва заметная складка между бровей, а ядовитая ухмылка (которая скорее была следствием травмы, чем осознанной привычкой) — разгладилась. На такого Йорвета можно было смотреть очень долго, вот только не хотелось. Он только казался спящим. Спящие обычно смешно дергают во сне носом, сопят, ворочаются. Йорвет же застрял в безмятежности, как муха в меду, а едкая смесь тяжелого лилейного аромата и терпких офирских благовоний лишь дополнял эту картину. — Мертв, — слово, которое еще пару дней назад, изрядно выводило Вернона из себя, сейчас было всего лишь констатацией факта. Йорвет — мертв. Забавно было понимать, что постоянная и уже всем не смешная, шутка о том что эльф переживет всех — оказалось неправдой. Йорвета многие не любили и многие желали ему смерти. Для бывшего скоятаэля, он неплохо поднялся в новом общественном строе Темерии, снова поднявшей свои лилейние знамена, правда уже на фоне желтого солнца. И всё же, даже те кто ненавидел эльф, признавали тот умудрился сделать много. И не только для Старших рас, но и для людей, которых все равно откровенно недолюбливал. «Мне очень жаль», — вот и все что сказала тогда Трисс, стараясь унять нервную дрожь в руках. Она выглядела растерянной и угнетенной. Бледная и больше похожая на собственную тень Кейра, что стояла за ней — лишь виновато отводила глаза. В первые десять часов Вернон не испытывал ничего — слишком много всего свалилось, нужно было решить миллион проблем, что повлекло за собой… это убийство. И всё же поздней ночью его накрыло осознание — это всё. Это конец, больше ничего никогда не будет. Йорвета объявляли мертвым так часто, что Роше уже перестал обращать внимание на эти упорные слухи, потому что твердо знал — рано или поздно, так или иначе, эльф либо влезет ему в окно, либо войдет в дверь, либо ужом проползет в лагерную палатку. «Мне очень жаль, — Трисс выглядела печальной. Она… не так чтобы хорошо знала Йорвета, но хорошо знала самого Роше и ей действительно было не плевать, — он его организм не выдержал. Пытки в Дракенборге, полуголодная жизнь…». Йорветов отряд выцвел и посерел, замолк, одеваясь в темно-зеленые оттенки — цвета скорби и потери. Эльфа надлежало вернуть на родину, в Гвиндейт, и они собирались уходить. Вернон оставался в Вызиме. Убийство на приеме — это же скандал. Не просто убийство, а покушение на доверенное лицо юной королевы Анаис. Ужасное дело, не так ли? — Мертв, — повторил Роше, только сейчас замечая, как у него дрожат руки. У него ничего не осталось от Йорвета, кроме воспоминаний, остатков запахов на подушке, и пары десятков шрамов. «Ты — забудешь, это свойственно людям», — эльф повторял это так часто, что Вернон уже даже перестал на это обижаться. Тогда он считал, что никогда не сможет забыть, но сейчас… не был в этом уверен. Потому что собственная память причиняла лишь боль. — Нам пора, — Киаран звучал бесцветно, да и выглядел точно так же. Даже тогда, во Флотзаме, истекающий кровью на тюремной барке, он не выглядел настолько плохо, как сейчас. — Хорошей дороги, — Роше тяжело встал с низкой скамейки, не желая наблюдать, как будут забирать Йорвета. Местные эльфские дети почти всё утро таскали в эту маленькую часовенку, около вызимского замка, простые полевые цветы. Немногочисленная аристократия, в основном та, что состояла в родстве с Ла Валеттами приносила — лилии. Йорвет всё-таки служил Темерии, хоть и кривился вечно, когда ему напоминали об этом. — Ты… — Не могу. — Ясно, — голос Киарана был глухим. — В любом случае, двери Гвиндейта открыты для тебя, человек. Захочешь навестить… — эльф протянул Роше небольшой кусочек кристалла, который едва-едва заметно светился, — Это поможет тебе найти Гвиндейт.