Символ отваги

И все же было забавно наблюдать как у Йорвета начинает дергаться глаз от бешенства. Забавно и очень опасно, поэтому Вернон вполне справедливо ожидал того, что в него сейчас что-нибудь полетит. Что-нибудь тяжелое, например, вот тот, стоявший возле самого края стола, кувшин с вином. Йорвет не любил переводить еду понапрасну, но тут, наверное, он бы сам себя оправдал тем, что решил поставить на место охуевшего и завравшегося dh’oine. Постель была заправлена шелковым постельным бельем. И не просто шелковым, а черно-золотым. Другого в вызимском замке сейчас просто не было. Йорвет ненавидел и шелк, и черно-золотое сочетание цветов. — Ты… ты издеваешься?! — наконец-то взвился эльф, довольно обиженно сопя. Вернон даже на секундочку распереживался, что, вероятно, немного перегнул палку, однако, нет, Йорвет кипел праведной ненавистью и свойственным только ему — бешенством. — Я не буду на этом спать! — Что, получается и со мной спать не будешь? — Роше развел руки в стороны призывая как следует присмотреться к цвету собственной одежды. Да, их всех обязали носить черно-золотое. Формально, конечно, Темерия была ленником Нильфгаарда, но на деле… На деле всё было не так просто. — С тебя это, — на слове «это» голос Йорвета упал до по-настоящему змеиного шипения. И Вернон испытал некоторое чувство огромного удовольствия. Поставь эльфа супротив бывшей геральтовой ведьмы, так тот её перешипит и… заткнет, но вот только не метафорически, а буквально — стрелой в горло. Отчего-то Йорвет категорически не переносил госпожу из Венгерберга и каждое её пребывание в Вызиме вместе с Цириллой превращалось в сущее непотребство. Хотя, Роше не припоминал, чтобы эльф вообще был с ней знаком. Впрочем, жизнь у Йорвета была длинной, многих подробностей эльфского прошлого Вернон просто не знал, поэтому… всё могло быть. Поэтому обычно эльфа старались услать куда-нибудь на время визита нильфгаардской делегации (а еще потому что амнистию, конечно же, на бывшего командира одного из отрядов бригады «Врихедд» — никто не написал; хотя Роше, конечно же, попросил об этом сиятельную девицу, но… где он и где сиятельная девица…), — можно снять. — Йорвет, пора отпускать прошлое. Черный цвет — это просто черный цвет. И ничего больше. -Всё самое мерзкое в моей жизни связано с чёрным цветом, — сварливо начал Йорвет. — Манда из Венгерберга, Сраньгаард и прочее. Не хочу вовремя секса, знаешь ли, вспоминать о неприятном. — У тебя вовремя секса есть время о чем-то думать? Вообще, знаешь, звучит как упрек. — Роше, ты — тупой? — к сварливости в эльфском голосе прибавился еще и сарказм. — Это шелк! Мы с тобой по кровати будем кататься как два сырочка в масле. Какое удовольствие от нахождения на этой склизкой, скользкой мерзкой ткани? Я понимаю, что ты скучаешь по тому времени, когда ловил меня по всему Северу. Человек, я тебя уверяю, ты меня тогда не поймал, а уж на шелковом постельном белье — и подавно… И потом я от него чешусь. Если ты хочешь всю ночь слушать как я чешусь, пожалуйста, конечно, валяй. — Коленки разъедутся? — Они у меня от тебя и так разъезжаются, Роше. — О… На несколько минут они оба замолкли. Лишь приятное потрескивание огня в камине нарушало тишину. — Ну… Делай ты с этим бельем что хочешь, — наконец-то не выдержал Вернон. — На завтра оно снова будет на месте. Мне кажется, что они его прислали на сто лет вперед. — Ничего, — Йорвет с энтузиазмом стягивал с кровати тонкий нильфгаардский шелк и пихал его в камин. Роше лишь качал головой наблюдая это непотребство. «Первые сто пятьдесят лет жизни у эльфов особенно сложные», — про себя пошутил он. — Всё, — камин слегка чадил и воняло горелой тканью. — Есть и секс. — И не как сырочки в масле? — усмехнулся Вернон. — Всё равно разъедутся. Это не свойство ткани. Это свойство тебя.