Цикл "Охотники и руны": Молчаливый наблюдатель

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Сан открывает глаза внезапно, будто его толкнули. Ресницы ещё тяжёлые после сна, он даже не заметил, как отключился в кресле, но вся сонливость спадает тут же, когда он видит спящих рядом с собой. В кресле напротив скрутился Хонджун, снова напоминая больше кота, который может спать даже в самой неудобной позе. Рядом же с его креслом, прислонившись спинами, с двух противоположных сторон дремлют Минги и Чан, откинув головы на подлокотники. Ни дать ни взять сторожевые львы или драконы у императорского дворца.        Не отдавая себе отчёта, что он делает, Сан легко поглаживает чужие головы, задумчиво улыбаясь, он всё ещё пребывает в сладком дремотном состоянии. Конкретно в этот момент ему тепло и хорошо, но когда он встречается глазами с вошедшим Сонхва, на него в один момент наваливается весь вес жизни, он отдёргивает руки, будто обжёгшись. Сонхва накрывает пледом спящего Хонджуна и манит пальцем Сана к себе.        В небольшой кухоньке настежь открыто окно, и в него врывается сквозняк, треплющий лёгкие занавески. Сонхва ставит перед Саном чашку с чаем и садится напротив, складывая руки на столе. Сан ощущает себя провинившимся школьником, который принёс плохие отметки или же разбил окно в кабинете директора. Но Сонхва мягко улыбается, заметив его реакцию, этим сглаживает напряжение, и Сан немного расслабляется.        — Как прошло?        — Получилось, хотя и не сразу.        — Хонджун очень сильно переживал по поводу маски, не знаю, почему, но факт остаётся фактом. Никогда прежде так долго не возился с маской и никогда так сильно не восхищался кем-то другим…        Сонхва не договаривает, но Сану и так понятно, что кроется в молчании. Сонхва нереально красив, будто создан не из плоти и крови, а из лунного света, являясь воплощением красоты. Куда уж Сану до таких высот, весь будто скроен из острых углов и линий. Было бы к кому ревновать. Непонятно, именно чувство с зелёными глазами его кусает или же всё-таки обычная тревога за близкого человека, но Сану делается окончательно неловко.        Он так и не понял, что даёт мастеру масок надетая маска кроме удовлетворения, которое получают ювелиры или портные, когда их изделие находит своего почитателя. Но Хонджун явно потратил на него несколько больше времени, чем обычно, если верить словам Сонхва, и он не преувеличивает. Сан не настолько хорошо с ним знаком, чтобы понимать, какие характерные особенности у этого вампира, кроме болезненной заботы о семье. Эту сторону Сонхва открыл внезапно и вряд ли сознательно, когда они столкнулись с его братьями.        — Несколько ночей не спал совсем, надеюсь, оно того стоило, — Сонхва задумчиво смотрит на Сана, словно пытается выхватить какие-то особенности в поведении или внешности.        — Думаю, да. Он доволен, — Сан не развивает эту тему дальше, понимая, что Хонджун не открывал Сонхва его секрета. Вампир не в курсе, что он древний. Эта тайна и так слишком многим известна. — Прости, я не думал, что усну.        — Зато ты уснул в окружении, которое дано не всем, — в усмешке Сонхва сквозит какая-то горечь. Сонхва не притрагивается к чашке кофе, прожигая Сана взглядом. — Не знаю, что в тебе такого, но на моей памяти никогда не было, чтобы Хонджун отказывал себе в уюте тёплой постели. До сегодня. Мне интересно, почему?        — Тебе не кажется, что этот вопрос стоит задавать мне? — Хонджун появляется в кухне внезапно, и Сонхва переводит взгляд на него. — Ты же знаешь, как я люблю сложные задачки, даже если трачу на это много сил, я делаю это в своё удовольствие. Как и ты в баре.        — Бар приносит деньги.        — Лавка тоже приносит деньги, а помимо прочего я художник, и не только шью костюмы, если ты не забыл. Если у тебя есть претензии ко мне, то мне их и высказывай, а гость тут не причём.        — Не злись, я виноват, — Сонхва выглядит таким убитым, что его становится жалко. Он резко поднимается из-за стола, едва не опрокидывая на себя чашку кофе. — Прошу прощения у вас обоих.        — Великодушно прощаем, — тут же отзывается Хонджун и, споткнувшись о свои собственные ноги, падает в руки Сонхва. По проскользнувшей хитрой улыбке становится понятно, что всё тщательно спланированный ход. Сонхва садится обратно на стул, а Хонджун лишь удобнее устраивается на его коленях, принюхиваясь к содержимому чашки. — Что тут у нас? Кофе? Ммм, вкусный.        Сонхва обнимает Хонджуна поперёк живота и укладывает голову на его плечо, прикрывая глаза. Оба в данный момент выглядят беззаботными и счастливыми, отчего Сан чувствует себя лишним. Хонджун с усмешкой пьёт кофе, Сонхва всё так же молчит, а Сан только сейчас замечает густой макияж, который делает глаза Хонджуна ещё более выразительными. Точно такой же оттеняет потрясающие глаза Сонхва, и явно принадлежит кисти одной руки. Это понимание ничего не даёт, но это и не важно, когда внутри расплывается тепло.        Куда важнее сейчас то, что он слышит за спиной, а это значит, что без колких слов не обойдётся. Взрослые люди, а ведут себя словно школьники, которым почесать кулаки и языки хочется. Вот только зачем? Но если Чан больше огрызается, не нападая первым, то Минги норовит ужалить побольнее просто так, хотя это на него прежнего совсем не похоже. Сан поспешно допивает чай и вклинивается между Чаном и напирающим на него Минги.        — Похожи на двух петухов, крыльями помашете? — проскальзывая между ними, не без ехидства сообщает Сан. — Спасибо, хозяева, — он быстро кланяется, подхватывает свой рюкзак и удаляется, следом за ним устремляются и Чан с Минги. Прощание выходит дурацким и скомканным, но и спокойно смотреть на то, как между парнями начинает искрить, не хочется.        — Что ты имеешь в виду? — Минги хоть и сонный, но уже не в духе. Красные волосы растрёпаны и две пряди будто загнулись в рога. Ну, чёрт из преисподней чистой воды. Ещё и взгляд злой как у разъярённого быка.        — Ничего, — Сан хотел пошутить в ответ всего пару секунд назад, но тут же отметает эту мысль, глядя на Минги. — Смешно смотреть просто.        — Смешно? Ну так не смотри, — Минги кипит, но больше ничего не добавляет. Просто разворачивается и стремительно уходит в сторону автобусной остановки. У него смена, а он ни сна не получил, ни еды, ни спокойствия. Чувство стыда и вины в который раз обжигает. Сан тяжело вздыхает и вздрагивает от ладони на плече.        — Всё в порядке?        — Да. Прости, что всё так… и спасибо за помощь.        — Мне было несложно, хоть и не ожидал ни вас увидеть, ни оказаться полезным, — Чан улыбается, и его лицо делается мягким, вкупе со взъерошенными кудряшками и тяжёлыми ото сна веками. — Но я рад, что так совпало.        — Как рука?        — Вполне себе отлично.        — Не впервые сталкиваешься с существами? — перед глазами возникает картина недавнего прошлого, когда они спасали Сэюна. Тогда Сан не мог бы предположить, что Чан способен расправиться хоть с чем-нибудь, не говоря о крупном монстре.        — Не впервые, — кивает Чан. — Вспомнил тот завод? — будто в душу заглядывает, Сан замирает с ключами в руке, так и не открывая машину, глядя поверх крыши на ставшего слишком серьёзным Чана. — Одно дело за жизнь драться, а другое — видеть, как умирает человек, истекая кровью. К такому я не привык, и надеюсь, никогда не привыкну. До встречи, — прощание звучит больше как вопрос, и Сан окликает уходящего Чана.        — Подвезти?        — Если только тебе по дороге к травнику.        — По дороге, мне тоже заказ забрать нужно.        До лавки они едут в тишине, предрассветные сумерки стремительно тают под напором летнего солнца, а тишина не ощущается гнетущей или давящей, что в последнее время кажется вряд ли возможным вообще. В открытые окна задувает совсем чуточку прохладный ветерок, на языке вкус фруктовой жвачки, которой поделился Чан, и путь по ещё не ожившей трассе не напрягает. Кажется, что он вернулся во времена Академии, когда жизнь казалась проще.        Маска ощущается иначе, чем прежде, он ещё чувствует натяжение энергетических нитей, обнявших голову. Она не отлипает, не падает с лица пустым куском дерева. И в этом видится древняя магия, недоступная многим. Сану не терпится узнать побольше о мастерах масок, но сейчас других забот куда больше. Они сталкиваются прямо у двери с выходящими Феликсом с Хёнджином. Феликс растерянно смотрит на них некоторое время, моргая покрасневшими глазами.        — Заказы? Они не готовы.        — Феликс, что происходит? — Чан опережает Сана, пока он рассматривает две увесистых сумки в руках Хёнджина и саквояж в руках травника.        — Выкладывай, — добавляет Сан. — Видно же, что-то случилось, — Феликс переглядывается с Хёнджином, и ощущение беды растёт. Травник облизывает губы, взвесив все «за» и «против», и тихо говорит:        — Едем к Ёнджо.        — К Ёнджо? — брови Сана лезут вверх, но он лишь кивает в сторону машины.        В доме охотника Сан уже был несколько раз, но никогда не оказывался дальше гостиной, уборной и огромной, похожей на музей комнаты, сейчас же он задумчиво стоит у края бассейна, глядя на Ёнджо, приложившего палец к губам, и на спящего парня в его объятиях. Сан никогда прежде не видел русала и, если честно, считал их сказкой. Но то, что он видит сейчас развеивает любые сомнения. Роскошный хвост с блестящей чешуёй переливается радугой под водой.        Русал спит, откинувшись спиной на грудь сидящего в воде Ёнджо, чёрные волосы разметались по плечу охотника. Даже издалека видно, как Ёнджо аккуратно обнимает того поперёк груди, стараясь не касаться многочисленных ран. Он не шевелится, не позволяя себе лишних движений, а Сан молча смотрит на отблески первых солнечных лучей на чешуе и чувствует ломоту в висках.        Рядом стоит Чан, и Сану кажется, что он слышит чужое мерное биение сердца, стараясь подстроить свой ускорившийся ритм под его, делая несколько вдохов и выдохов, пока Феликс раскладывает на невысоком столике разные банки и склянки. Хёнджин же качает головой в сторону плетёных кресел и выкладывает на колени Сана сеть и обломок гарпуна. Сан стискивает зубы, замечая на обломке печать мастера из Лабиринта.        Тут можно не задавать вопросы. Всё и так очевидно до неприличия и очень бы хотелось не чувствовать подозрения ко всему и всем. Вопрос лишь в том, где они отыскали русала и что вообще происходит. Сан зажимает ладонями уши и едва не падает из кресла, когда его волной оглушает чей-то крик. Но вскоре звук стихает, и Сан снова обретает способность хотя бы дышать. Тошнота волнами накатывает, но уже намного легче.        — Это свои. Мы не будем ни убивать, ни мучить, — Ёнджо успокаивает русала, вцепившегося в него мёртвой хваткой, и это у него получается. — Не знаю, каким ветром вас сюда занесло, но я рад, что ты здесь, — переложив русала на лежак, Ёнджо пожимает Сану руку. — Если этот оборотень здесь, ему тоже можно верить? — Сан молча кивает, провожая взглядом подоспешего на подмогу травнику Чана.        — Где и как вы его нашли?        — Долгая история. Думаю, клеймо ты заметил.        — Увы. Думаешь, он нападал на людей? — кивая на русала, спрашивает Сан, но замирает, глядя на преображение в человека. На месте роскошного хвоста красуются роскошные ноги, которым могут позавидовать многие парни. Чтобы сделать мышцы такими, стоит немало потрудиться над собой, и то результат не гарантирован. На коже медленно затягиваются места, где кожу прорезали жабры, превращаясь в следы будто бы небрежных татуировок.        — Не уверен. Был бы только гарпун, я бы поверил, но сеть… её сначала накинули, и лишь потом загарпунили, чтобы поиздеваться, вот тут смотри характерный след на верёвке, — Сан склоняется над сетью и спустя мгновения кивает. След отличается от тех, где сеть разрезали ножом. — Его заперли в баке с водой. Не сдали в Лабиринт, не убили сразу, просто бросили умирать.        — Или же его кто-то спугнул… Но… Похоже, его пытали с какой-то целью, — Сан кривится, стараясь не думать о том, что это сделали охотники. Об этом он подумает позже, сейчас куда важнее отыскать причины.        — Он аквапат, — подаёт голос Чан, утирая мокрый лоб. Жилы вздулись, и Сан только сейчас замечает, что оборотень удерживает русала за плечи, пока Хёнджин держит ноги, а Феликс обрабатывает раны. — Они чувствуют через воду… Я был знаком с русалкой в детстве, она часто искала монетки и утерянные драгоценности, чтобы прожить.        — Выходит, он отказался делать что-то по принуждению? Но зачем тогда пытать? Мне претит мысль о том, что наша система разваливается, — шепчет Ёнджо. — Но и отмахнуться так запросто невозможно. Оружие охотников недоступно простым людям или существам. Чёрт возьми…        — Он говорил с вами?        — Говорил, хотя я всё ещё не знаю его имени… — Ёнджо убирает обломок гарпуна и сеть с коленей Сана, складывая всё в зип-пакет. Веки тяжёлые, глаза покрасневшие, явно не спал давно. Да и открытия так себе. — Сам не понимаю, как услышал его, но я рад, что удалось спасти. Раз дожил до утра, надежда есть, — Ёнджо переводит взгляд на обмякшего русала и вздыхает, растирая лицо. — Он, дал подсказку о татуировке совы с четырьмя глазами на одном из напавших.        — Твою ж налево…        — Ты узнал кого-то?        — Левобережный отдел, из команды Чо.        Тяжесть взгляда Ёнджо тяжело выдержать, виски начинает ломить с удвоенной силой. Ёнджо вышестоящий начальник, ему подвластно многое, и он наверняка воспользуется своим служебным положением для выяснения обстоятельств. Чем это закончится для охотников, если расследование Ёнджо завершится не в их пользу, Сан старается не думать. Вероятнее, они окажутся на улице как и те, что превысили полномочия, разгромив лавку травника и отправив гражданских в госпиталь.        От головной боли меркнет перед глазами, Сан затыкает ладонями уши, борясь с накатывающей тошнотой, но слабость всё сильнее. Он словно слышит и видит что-то непривычное параллельно с реальностью, что явно является следствием приёма эликсира. Но никаких осознанных видений или чёткости в них, просто вязкий и выматывающий сумбур. Сан прикрывает глаза и проваливается в темноту.        — Эй, ты как?        — В порядке. А что?        Судя по взволнованным лицам ничего не в порядке. Они склонились над ним, в руках Феликса какая-то склянка с чем-то остро пахнущим. Сан смотрит на длинные ресницы и веснушки Феликса, на острые линии скул Хёнджина и падающие на лицо волосы, у Ёнджо аккуратные, будто нарисованные губы, и грустные глаза, а у Чана точёные контуры челюсти и шеи, а ещё обветренные полные губы. Внутри патокой разливается тёплое вязкое чувство. Сан улыбается и снова отключается.        — Сан, открой глаза! — голос настойчивый, требует подчинения, и Сан через силу разлепляет веки. — Ты что-нибудь принимал недавно?        — Гостей?        — Сосредоточься. Зелья, настойки, эликсиры?        — Да как всегда в жизни охотника. Сам же знаешь…        — А необычное что-нибудь было? Сан, не отключайся. Да ну ёшкин кот.        Морское солнце покрывается солёной пылью. Лунный свет отзывается перебором арфы при прикосновении. Песок тяжёлый, холодный, ноги грузнут в нём. Голову сдавливает обруч. Дышать тяжело, будто он в густом-густом тумане или на дне реки. Сигнальной ракетой в нём вспыхивает яркое ощущение и внезапное тёплое прикосновение вырывает его из темноты.        — Мне не нравится, что с тобой происходит, — глухо шепчет Феликс, оттягивая его веки и капая какие-то зло пекучие капли. — Мне очень не нравится. Тебе стоит показаться целителям.        — Я просто устал. Не спал нормально несколько суток, да и голова в последнее время болит. Незачем переживать, правда.        Единственное, что приходит в голову на вопрос Феликса — экспериментальный эликсир. Но за последние дни он наверняка не раз отключался, даже не замечая этого, просто сейчас он устал куда сильнее. И новость о нападении охотников на представителя древнего вида окончательно подкашивает. Да и яд хайкаля всё ещё течёт в крови, ведь даже с лечением полностью он выводится через месяц, вызывая долгое время слабость и постоянную усталость. А ещё ко всему он вымотался от творящейся неразберихи и хочет свернуться в клубок и ни за что не отвечать какое-то время.        Он треплет Феликса по волосам, и замирает. От потухшего камина веет холодом, изо рта вырываются клубы пара, словно давно непротопленное помещение забыло, что значит тепло. В камине гора пепла вместо дров и ни крохи тепла. Стылый ужас лижет затылок, поднимая волоски дыбом. Стеллажи высятся великанами, обступают со всех сторон, старые половицы скрипят как во всех старых домах.        Не пахнет ничем, нет вкуса и цвета. Только серо-чёрные мазки с редкими краплениями белого, который вместо лунного света, льющегося в окна. Занавески мёртвыми змеями висят на подгардинниках, едва шевелятся от дыхания ветра, чуть размывая границы мрака. Между стеллажей мелькает что-то белое, и на загривке дыбом поднимаются волоски, реагируя на превращение чуть замедленно.        Ощущать себя зверем всегда особенно необычно. Все привычные вещи будто изменяются, обостряется слух и нюх. И он наверняка улавливает тихие крадущиеся шаги. Будто некто знает, какие именно половицы отзываются стоном на прикосновение. Тонкий душераздирающий вой пронзает сознание, и всё, что он успевает заметить, прежде чем его выкидывает из чужого видения — упавшая на пол книга сказок.        — Ну-ка посмотри на меня, — строго просит Феликс, склонив голову к плечу и протянув Сану какую-то запечатанную пробкой склянку. — Выпей одним глотком и снова посмотри на меня, — Сан смалодушничает, если признает, что ему требуется отдых? И тепло, возможно, оно даже сильнее... Он с трудом не подаётся к пахнущей травами ладони, когда травник внимательно вглядывается в его лицо. Сан подчиняется требованиям, ещё не до конца ощущая своё тело своим. Сознание всё ещё пребывает в лавке саламандры в мрачной тишине спящего дома. Феликс заглядывает в глаза, хмурясь: — Порядок?        — Определённо и наверняка. Кофе не помешает.        — Сан?        — М?        — Ты уверен, что в порядке? Ты же не пьёшь кофе.        — Точно, — Сан широко улыбается и резво ускользает от потянувшихся к нему пальцев озабоченного Феликса. Он подходит к русалу и садится прямо на каменную кладку у бассейна, чтобы лучше разглядеть приходящего в себя парня. — Привет.        Русал не отвечает, просто смотрит так, будто в душу заглядывает. Застывшие рядом парни не сводят с них глаз, русал косится в сторону бассейна, и Сан помогает ему подняться, хотя Феликс что-то протестующе бормочет, но тяжёлая рука Ёнджо удерживает травника на месте. Хёнджин просто сверлит взглядом Ёнджо, а Чан жмурится на солнце, прикрывая один глаз, чтобы хоть что-то видеть. Всплеском Сана окатывает водой, а следом и головокружением.        Он валится в воду и в темноту так внезапно, что вряд ли успевает осознать, что происходит. Перед глазами яркая картинка освещённого солнцем песчаного пляжа у реки, чешуйки на хвосте переливаются яркими всплесками радуги, после рабочей недели приятно отдохнуть в стихии, которая подарила жизнь. И пусть он изо дня в день находится в достаточно влажном помещении теплиц среди цветов, он всегда нуждается в воде чуть больше, чем другие.        Никакой влажный воздух не заменит воду, он чувствует себя отлично только если несколько часов находится в ней. Правда, вода рек мало пригодна для долгого пребывания, а вода в бассейнах режет нежные жабры горькой хлоркой, но совсем без воды он будто усыхающий цветок. Он не помнит родителей и даже порой задумывается, а были ли они вообще, если в себя он пришёл в океане, хотя даже не помнит, как там оказался.        Некоторое время он живёт на острове и пытается охотиться, что выходит не особо хорошо, учитывая, что ему пять, он ничего не помнит, а желудок просит пищи. Потратив много времени и сил на преодоление пролива, он перемещается на другой остров, где его находит какая-то женщина и предлагает лепёшку. А потом и вовсе берёт его в свою хижину, продуваемую всеми ветрами.        Но всё время тепло, и ветер не ощущается злом. Она вкусно кормит и читает сказки, рассказывает, как ловить рыбу, охотиться и различать растения, подолгу разговаривает с ним и смотрит на океан. Там, за водой лежит её дом, но возврата туда нет, почему он так и не понимает. Эта тоска через годы поселяется и в нём, когда после смерти женщины, он покидает островок, ставший домом.        Тренировки по контролю своих превращений, занимали большую часть времени. Благодаря умениям, которые помогла развить женщина, заменившая ему семью, он нашёл немало сокровищ, которые по её советам выменивал осторожно, чтобы накопить на документы и жильё. Открыв цветочный магазин с оранжереей, он воплотил мечту названной матери и долгое время жил с оглядкой, не выдавая себя.        До последнего времени. Он отдыхает у воды скрытой ото всех в хвойном лесу речушки. Уже в человеческом облике, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих, нагревшись на солнце, он ощущает приятную сонливость и расслабленность во всём теле, когда на голову падает сеть. От страха немеют конечности, в животе скручивает ледяным узлом, а удар током в обнажённую спину будто спаивает все внутренности в один тугой клубок. В венах только боль.        И потом боль. Долгая, оглушающая, не позволяющая трезво мыслить, но он раз за разом качает головой, когда от него требуют раз за разом одно и то же. Тугой ошейник давит на горло, мешая дышать, но его не одни сутки держат запертым в цистерне с водой, в которой не так много кислорода, и он задыхается, желая выдернуть ненужные жабры, которые не способны добыть необходимый кислород. Перед внутренним зрением татуировка совы с четырьмя глазами, а в ушах будто ватные затычки.        Он вряд ли соображает, когда его в очередной раз вытаскивают из воды. Никакой контроль не справляется над преображением, он просто рыба, выброшенная на берег. Потому выполняет требования, а когда пытается сбежать, удар током из проклятого ошейника лишает его сознания почти полностью. Он приходит в себя от боли и просто жаждет отключиться навсегда, чтобы ничего не чувствовать.        Ему непонятно, за что, кроме того, что он выполнил свою работу, и теперь пришло время умереть. Только смерть не приходит ни после пыток, ни после попытки добить гарпуном. Его сбрасывают в какую-то цистерну и запирают на замок крышку, будто сети, в которую его закутывают мало. А дальше его обнимает темнота и боль, страх и тишина. Он задыхается в этой смеси куда сильнее, чем когда на нём был ошейник. Смерть всё ближе, но свет режет зрачки.        Жабры и лёгкие горят огнём, он хватает ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Раны саднит, но куда страшнее понимать, что вытащившие его наверняка пришли добивать. Боль сильнее страха, но один смотрит на него так, будто слышал его немой плач. Чужаки почему-то врачуют раны, а не мучают. Боль отступает, и страшно, что вернётся страх. Но его нет, будто своё он уже отбоялся. Может, это конец? Утро. Солнечный свет, ласка воды. Почти спокойно, вопреки всему.        Сан делает вдох в воде, ощущая, как в лёгкие заливается тёплая вода бассейна. Увиденное оглушает куда сильнее боли, долбящейся в виски. Мерзкое ощущение, будто проглотил живого слизняка, и теперь он оставляет свои холодные склизкие следы, марая внутренности. Поступок недостойный не только охотников, но и просто людей. Русала явно выслеживали не один день, чтобы провернуть всё. Но что искали? Какое сокровище? Оглушённый болью и пытками русал не помнит.        Из воды его выдёргивают достаточно резко, и вода идёт горлом без чужой помощи, он закашливается, цепляясь за каменный бортик, пока тёплые руки поддерживают поперёк живота. Лёгкие горят, внутренности будто вместе с кашлем норовят вырваться наружу, но один вдох в воде, глядя в тёмные глаза с красными всполохами — ерунда по сравнению с увиденным.        Его немного лихорадит от гаммы эмоций и чувств. Прохладная ладонь ложится на лоб, чуть облегчая жар в больной голове. Зрение наконец фокусируется, и Сан видит бледного Феликса, на лице которого веснушки кажутся почти чёрными, поджавшего губы Хёнджина, обнимающего травника, и только потом разворачивается лицом к бассейну.        — Как тебя зовут?        — Сохо, — отзывается русал, в его голосе чудится перезвон колокольчиков или весенних горных ручьёв. Рядом с ним в воде находится Ёнджо, поддерживающий Сохо так же, как это делал, когда они вошли в дом.        — Я не могу пообещать, что мы накажем тех ублюдков, но мы постараемся сделать всё возможное, — Сан смотрит на Ёнджо, который тут же кивает, и его черты становятся такими хищными, что Сан даже будет рад, если удастся всё провести по неофициальным каналам.        — Ты можешь жить у меня, — предлагает Ёнджо, закрывая глаза, когда Сохо трётся макушкой о его небритую щёку. — Мой бассейн — твой бассейн. У меня есть три гостевых комнаты, выбирай любую. Но я не знаю, как быть с твоей работой. Ты же где-то работаешь?        — Он держит цветочный магазин, — опережает русала Сан.        — Откуда ты?..        — Я же говорил… русалы — аквапаты, — вставляет реплику Чан, медленно расцепляя руки, чтобы отойти от Сана усесться на бортик. Футболка прилипла к телу, джинсы, набрав воды, потемнели. Чан замолкает, поглядывая на всех по очереди, и выливает из кроссовок воду прямо под живую изгородь.        — Сменщик есть? — спрашивает Ёнджо, а Сохо тут же кивает. — Пусть подменит тебя покамест, тебе пока не стоит показываться в магазине.        — Ты правда его почувствовал через воду? — огромными глазами глядя на него, вопрошает Феликс. Сан кивает, но боль в глазах и голове такая острая, что он просто прикрывает глаза ладонью, шумно втягивая воздух. — Голова?        — Она самая, — невесело усмехается Сан. — Полцарства за обезболивающее.        — Полцарства ни к чему, охотник, — кожа травника медленно приобретает привычный оттенок, вытесняя бледность. Сан садится на бортик бассейна и выпивает зелье залпом, недолго думая, ложится спиной на успевшую нагреться каменную кладку и прикрывает глаза, качаясь на волнах усталости. В ботинках хлюпает, но это совершенно не мешает.        — Что делать дальше будем?        — Вы пока что ничего, — Ёнджо смотрит на оборотней и инкуба, а потом садится рядом с Саном, погружая ноги в воду. — Мы проведём небольшое неофициальное расследование, чтобы определить, кто, откуда и почему, потом возьмёмся по полной. Твоя же главная задача — приходить в себя, — он долго смотрит на Сохо, прежде чем губы растягиваются в подобие улыбки. — Нам бы не помешал целитель, — понизив голос до шёпота, говорит Сану Ёнджо. — Но я почему-то ни в ком не уверен. Все эти изменения в протоколах меня напрягают. Ладно, что-то придумаем. А пока вся надежда на травника и его притирки. Ты ещё выходной?        — Да.        — Тогда тебе точно нужно отоспаться, — взгляд у Ёнджо тяжёлый, хочется или во всём соглашаться, пригнув голову, или сбежать подальше, чтобы не смотрел. — Если хочешь, можешь остаться у меня. Я не шутил о трёх гостевых комнатах.        — Спасибо, но я всё же привык спать в своей кровати. Буду иметь в виду на будущее. Тогда на связи?        — Да, только думаю, что встречи нужно организовывать вне рабочих стен и подальше от лишних ушей. И, конечно же, пусть это всё останется между нами.        — Я и не собирался распространяться, — Сан резко поднимается на ноги и смотрит на Ёнджо сверху вниз. — Никого не планировал посвящать, даже Минги. Я же не зелёный выпускник Академии.        — Не горячись. Постой, может, позавтракаете?        Сан коротко качает головой и стремительно идёт на выход, напоследок глянув на задремавшего Сохо. От хвоста до середины торса русал находится в воде, на сложенных руках на каменном бортике бассейна покоится голова, вся поза расслабленная, но при этом русал не соскальзывает в воду полностью, будто он ненастоящий, а скульптура талантливой руки великого мастера, лишь нежно-розовые жабры на рёбрах дают понимание, что Сохо не вычурная статуя.        В груди что-то ершится глухим раздражением, но куда больше усталости. За Саном устремляются и остальные гости, следом тяжёлой поступью идёт Ёнджо, чтобы закрыть за ними дверь. Дом большой и пустой, хотя в прошлый раз в нём точно была прислуга в виде экономки и ещё какого-то мужчины, то ли дворецкого, то ли садовника. Феликс кладёт в большую ладонь хозяина ключ-карту, с чьей помощью открывал дверь им утром, и с удивлением принимает большую корзину клубники, которую протягивает Ёнджо.        — Спасибо тебе, травник, и всем вам спасибо. Надеюсь, на вашу благоразумность. Берегите себя.        — Мы можем получить заказ сегодня или ты устал? — попрощавшись с Ёнджо, у Феликса спрашивает Сан, открывая дверцу машины. Острого желания ехать домой нет, хотя от усталости в глазах уже двоится, но что-то странное копошится внутри, стараясь оттянуть момент появления в собственной квартире. Хёнджин хмурится, поглядывая на травника, а тот с совершенно счастливым лицом набивает рот клубникой. — Если нет, развезу вас и домой.        — Я не устал, едем. Но… Пожалуй, лучше тебе за руль не садиться, — тихо замечает Феликс, облизывая губы от ягодного сока, во рту Сана рождается яркий вкус клубники и даже последняя фраза, сказанная слишком осторожно, не убивает летнего привкуса во рту. — Ты слишком уставший.        — Я поведу, если позволишь, — говорит Чан и протягивает руку ладонью вверх. Недолго подумав, Сан кладёт в неё ключи и садится на пассажирское, хотя особой охоты нет, но и спорить сил не находится. Он засыпает почти сразу же, как на заднем сиденье устраиваются травник с инкубом.