железнодорожная симфония

Метель злобно ревела. Поезд нес свое чугунное, грузное тело сквозь морозную, белую пелену к мерцающим в дали огням Столицы. Атмосфера во мраке вагона была натянутая, как струна и давящая, как абиссаль. Единственным источником света служила керосиновая лампа в центре стола, источавшая ровный багрянец. Игры угольных теней сделали черты лиц Гаруспика и Бакалавра заостренными, как у покойников и грубыми, как у вырезанных из полена кукол. Гаруспик и Бакалавр враждебно смотрели друг другу в глаза. Их разделял куриный остов в фольге, в обглоданную со всех сторон грудину которого был воткнут нож. Прозрачный силуэт граненого стакана застыл уродливым Многоугольником. Самозванка свесила голову с верхней полки: она подслушивала. Ее глаза хищно, совсем по-кошачьи блестели в вишневой темноте. ― Нужно брать деньги, это предельно ясно, − шелестящим шепотом заговорил Бакалавр, − деньги – это топливо локомотива, напрямую ведущего к исполнению любой мечты. Деньги – есть кровь нового мира; эссенция, что заставляет шестерни механизма мироздания крутиться на запад. Ты безнадежно отстал от жизни, Артемий Бурах. ― А ты поверхностен, − парировал Гаруспик, с яростным хрустом надкусив маринованный огурец, − не все в этом мире упирается в деньги. Столица извратила и оболванила тебя, внушив трепет перед Золотым Тельцом. ― Это мне говорит человек, чей народ буквально поклоняется Священной Корове. ― Каламбур провальный. Деньги – мусор. Надо брать приз. ― Деньги – мусор, но мусор не деньги. Вот что ты будешь делать со своим призом? Будешь колесить на нем по Степи, словно денди, или что? ― Я не такой эгоист, как ты. Я принесу им пользу Укладу, как я и хотел. ― А Укладу он зачем? Что эти немытые варвары смогут с ним сделать? Организуют из него карго-культ и будут поклоняться ему, словно аборигены, узревшие впервые в жизни аэроплан? Гаруспик заскрипел зубами, как деревянный болванчик с отходящей челюстью. ― Мой народ изучит приз и на основе полученных знаний сделает что-то похожее, но лучше. И самобытнее. Мы живем в гармонии с природой, а не насилуем ее. Кто больший варвар по-твоему: одонхе, живущие здесь веками или столичные чернокнижники-колонизаторы? ― Отвечаешь вопросом на вопрос? Это говорит о том, что ты в тупике, и ты осознаешь свое поражение, но пока не готов признать его и сдаться. Я так и вижу, как степняки делают автомобиль из бычьих костей и заправляют его твириновым настоем, − Бакалавр отправил рукой в кожаной перчатке горсть квашеной капусты в перекошенный ухмылкой рот, − курам на смех. ― Ты не сможешь грамотно распорядиться деньгами, которые обрушатся этой ночью на тебя, как наст на плечи. Потому что ты не сможешь вложить их правильно. Ты незрел как ребенок, наивно думающий, что если он закроет глаза, то на небе Солнце погаснет. И в этом твоя беда. Раздался звенящий, сардонический хохот с верхней полки. Самозванка повисла вниз головой и зловеще улыбалась – нитка слюны из уголка ее губ стекала прямо на клочок казенного одеяла. ― Только что мне было видение: Бакалавр получит гроши, которых ему не хватит на обратный билет, а призом Гаруспику будет дырка от бублика. Интересно, к чему это? Бакалавр и Гаруспик промолчали. Паровозный гудок завяз в кристальной тиши морозной ночи. ― А я вам отвечу, почему! Потому что суть «Поля Чудес» для вас недосягаема. Вы не понимаете, зачем существует эта передача и сакральный ее смысл для вас – пустой звук, как для пичужки под крышей собора пустой звук – молитвенное песнопение. Вы гонитесь за материальными подачками, они самоцель для вас, хотя на самом деле это – лишь приятный Бонус. На самом деле «Поле Чудес» нужно, чтобы объединять родных, близких и приближенных, связывать их священной золотой нитью! Я несу в столицу баночку солений, чтобы принести их в жертву Барабану, дабы тот никогда не прекращал своего демонического вращения вокруг каждого из нас не в этом вагоне, но на всей земле! ― Ей не наливаем больше, − сказал Бакалавр, спустя минутную паузу, указав на Клару большим пальцем. ― Не наливаем, − глухим эхом согласился Гаруспик. До Столицы оставалось еще восемь мучительных часов.