Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит, Не оставив мне даже тени взамен, И он не спросит, — Может быть, хочу улететь я с тобой Желтой осенней листвой, Птицей за синей мечтой. PALINA — Позови меня с собой
***
Броку становится хуже с каждым днём, он увядал и угасал, несмотря на несколько сывороток, которые неизвестно откуда притащил Барнс. Видимо без закрепления лучами, как у Роджерса, они лишь оттягивали неизбежное, но не способны были восстановить здоровье наемника. За три месяца, что Джеймс провел рядом с Броком во флорентийской квартирке, они сказали друг другу так много и в то же время так мало. Когда слов не хватало, Баки клал голову рядом с худым животом Рамлоу и прижимался, как можно ближе. Тот нежно улыбался, как никогда до этого, как никогда, вообще, в своей жизни и перебирал длинные пряди волос, напевая хрипловатым голосом детские песенки на итальянском. Для Джеймса такие моменты становились настоящим откровением: Брок открывался — больше нечего было прятать и незачем, полнился новыми деталями его многогранный и противоречивый образ. Но самым ошеломляющим для Барнса было осознать, что сейчас Брок — совершенно другой человек. Пропала жесткость, злость, хищность, расчёт. И он прекрасно понимал, что стало причиной таких колоссальных изменений — Брок чувствовал близость смерти. Костлявая, которая сопровождала его всю жизнь, но теперь шла по его душу, заставила взглянуть беспринципного наемника на свою жизнь совершенно по-другому. И в эти, вероятно, последние для Рамлоу месяцы, ему как никогда прежде хотелось любить, по-настоящему. Не секса, что будоражил кровь в теле всю молодость и зрелость, не страсти, кружащей голову. Броку казалось, что только ослепнув, он наконец-то смог разглядеть то самое нужное и важное, что всю жизнь искало сердце. Барнс с Джеком, шипя друг на друга полушёпотом, чтобы не разбудить только заснувшего Брока, утомленного болями во всем теле, переругивались на кухне, с отчаянием понимая, что время уходит, как песок сквозь пальцы. Решение было тяжелым, но оно было принято. Оно было необходимым.***
Стив тосковал. Каждый день тосковал. И даже невероятно загруженный график работы не спасал от гнетущего чувства, о котором он как мог старался не думать. Было чрезвычайно одиноко. После падения Трискелиона, Стив ощущал себя небывало одиноким от того, что потерял часть себя вместе с рухнувшим зданием. И он бы слукавил, если бы сказал, что дело было только во вновь обретенном и сбежавшем друге. Нет. Это, наверное, даже больше, чем одиночество и тоска. Ведь Баки по крайней мере точно жив. А вот Брок… Скорбь потери стала угасать в его сердце лишь недавно, она тупой болью ныла под ребрами, расползаясь по всему телу, наполняя каждую клеточку своим ядом. Падение Баки с поезда казалось не таким болезненным, как это… Это всё. Потому что здесь он правда мог спасти. Должен был. Должен был увидеть стылое отчаяние и неотвратимость неизбежного в медовых глазах. Должен был по губам и словам понять. По жестам, по движениям. Должен был броситься среди первых разгребать завалы, в надежде хотя бы найти тело. Должен был… Стив тяжело вздохнул, откидывая документы на рабочий стол. Был как обычно уже поздний вечер, и ЩИТ почти пустовал. Он чувствовал, что скоро вереница этих мыслей изведет его, иссушит. И только мысль о том, что Баки где-то там, и возможно вернётся, поддерживала в нем жизнь. Сегодня было много выматывающих разговоров с чиновниками, политиками и другими сильными мира сего, и он весь день мечтал о том, чтобы выбраться в зал. Размяться. Услышать вновь его голос с хрипотцой… Боже. Стив поднялся и устало потер переносицу. Пора было идти домой. Хотя в действительности он не считал свою нынешнюю квартиру домом. Его дом был в довоенном Бруклине, а это так — место, где он иногда ночевал. Когда Роджерс вошел в квартиру, то сразу заподозрил что-то неладное. Что-то внутри било тревогу. Баки стоял на кухне, напряженно согнувшись над столом, пальцы отбивающие незамысловатый ритм по деревянному столу, выдавали его крайнюю нервозность. А Стив выдохнул с облегчением — друг выглядел живым, не был больше той машиной с миссией и целью. Баки поднял голову и, когда их взгляды встретились, улыбнулся с необъяснимой для Стива грустью в уголках губ. — Привет, Стив. — Привет, Бак… — все слова вылетели из головы. — Как… как ты? — У меня всё хорошо, Стиви, — он опять тоскливо улыбается. — Мне очень нужна твоя помощь. — Всё, что угодно.***
Баки говорил, что нужно помочь одному очень важному человеку. И Стив ожидал увидеть кого угодно. Честно. Но видеть человека, которого любил и считал погибшим — это выше его эмоциональных возможностей. Баки вкатывает Брока на инвалидном кресле в больницу ЩИТа. Рамлоу бледен, страшно истощен, изуродован шрамами, слеп, но жив. Жив, черт побери! Если бы не выработанное годами умение держать лицо, Стив бы расплакался как ребенок от счастья и боли, которые одновременно сжали шумно бьющееся сердце. Он не подошел, а подбежал к ним, всё еще не веря собственным глазам. — Стиви, привет, — улыбнулся Баки. — Оо, и Капитан здесь. Так вот с чьих щедрот ты собираешься подлечить мою тушу, Джеймс? — насмешливо произносит Брок. — Привет, Роджерс, сто лет не виделись. — Здравствуй, Брок, — сдавленно отвечает Стив, сердце требует коснуться, дотронуться, чтобы убедиться раз и навсегда — жив, настоящий. Но Стив позволяет себе коснуться лишь плеча друга, направляя в уже подготовленную палату.***
Операции, идущие одна за одной, и процедуры тянутся невыносимо долго. И Стив прекрасно сейчас понимает Баки, который не отходит от операционного блока ни на шаг. — Бак, всё будет хорошо. Хелен гений в своем деле, — больше подбадривая себя, чем друга, говорит Роджерс. — Мне очень хочется в это верить. Повисает очередная тягостная тишина. А Стив не знает, как спросить у друга о Броке. Как? Почему? Зачем? Почему не пришел раньше? Видимо, на лице Стива, отразилась вся гамма вопросов, что мучили его сейчас, и Баки, как всегда, всё про него понял. Как раньше. — Спрашивай, Стиви, — незнакомо усмехнулся он. — Как ты нашел его? — опустившись рядом на сидение, спросил Роджерс. — Очень просто, Стив. Я хотел его убить и нашел, вот только… — слова ошеломляли и пугали, но Стив не смел прерывать друга. — Представляешь, я вхожу в квартиру, думаю: сейчас разбудим полгорода стрельбой… А Брок… Он даже не понял, что это я, лежал на кровати и слепо щурился в темноту. Молол всякую чепуху, думая, что вернулся Джек… Баки замолчал, еще больше напрягшиеся плечи и сжатые до скрежета зубы — говорили сами за себя. Джеймсу было тяжело, и Стив взял друга за руку, выражая этим простым жестом всю свою поддержку. Баки поднял голову, и в его взгляде плескалась боль. — Он… он сказал, что любит меня… — чуть слышно прошептал Баки. Стив задохнулся словами. Слишком. Слишком. Сердце бухает как ненормальное. — А ты? — продрав горло так же прошептал Стив. — Я тоже люблю… Я не смогу без него, не смогу, Стив, не смогу, — как заведенный повторял Баки, схватившись за голову. «Я тоже не смогу», — подумал Стив, ничего не отвечая.***
Через месяц кончился курс интенсивной терапии, и Брока перевели в обычную палату. Стив выдохнул с облегчением, он уже чуть ли не поселился в больнице, только спал дома. А вот Баки и спал здесь, как Роджерс ни уговаривал хотя бы ночевать у себя, но друг настоял на своём. К Броку постепенно возвращалось зрение, он уже не был так смертельно бледен, как раньше, ожоги и шрамы разглаживались. А главное — Брок улыбался. Такой солнечной и теплой улыбки на его лице Стив еще никогда не видел. И он был бы самым счастливым человеком на свете, если бы эта улыбка была направлена на него. Он бы всё за это отдал. Гнилая ревность пыталась пустить свои токсичные ростки в его сердце, но он срубил ее на корню. Ведь это Баки. Его дорогой и бесценный друг, который как никто другой заслуживает счастья. Сегодня была суббота, прохладное февральское серое утро не добавляло настроения Стиву. Приближалась выписка Рамлоу, он быстро шел на поправку. А значит, они могут больше снова не увидеться. Подходя к заветной двери, Стив стал свидетелем разговора, который не был предназначен для его и так израненного сердца. — Джей, меня скоро выпишут, но что дальше? Я вне закона, — от этого голоса у Стива мурашки бегут табунами. — Ты не поверишь! — радостно объявил Баки, — Стиви стребовал амнистию для тебя и СТРАЙКа. Все бумаги уже оформили. — Ты серьезно? — Конечно! Иди сюда, — за дверью послышался шорох простыней, Стив сжал кулаки от бессилия. — Я увезу тебя на море, — продолжил Баки, делая паузы — очевидно для поцелуев, — Я хочу, чтобы у нас был маленький домик. И собака. Ты любишь собак? Еще кошка, а лучше две. Хочу научится кататься на сёрфе. А ты? — А я люблю тебя, я на всё согласен. Лишь бы с тобой, Джей, ты же знаешь. — Знаю, я тоже тебя люблю. Стив отлепился от стены, к которой привалился, вслушиваясь в каждое слово, на негнущихся ногах побрел на выход. Глаза жгло. В голове было пусто. В груди разливалась светлая грусть.***