Никогда-нибудь

Ты знаешь, что, когда игла протыкает бумагу, а графит чертит ровную линию, однажды заводской брак этого циркуля или неосторожное движение изменят вектор твоего аккуратно заточенного грифеля. И эта окружность изменится. Зная это, ты убеждаешь себя, что все будет в порядке, потому что у Скалли все всегда под контролем. У Даны самообладания чуть меньше, если рядом Малдер. Особенно, если рядом Фокс. В твоей жизни единственная константа — усталость (ты равняешь ее со смертью) после очередных приключений с напарником. Собственно, он и есть твоя константа. И вы уже давно в этом друг другу признались. Себе — ещё нет. Тебя не тошнит от разложенного в морге трупа. Тебя тошнит от слова «истина». Застывшего в лёгких запаха Morley. Боли в пояснице от бесконечной работы. Ты давно похоронила себя заживо среди невинно убитых. Такая же невинная в своей борьбе за правду. Эта правда у каждого своя. Искаженная, много раз перекромсанная, забитая поправками и историями, но вы боретесь за то, что собрали по разлетевшимся по разным концам страны ошметкам. Вы ловите информацию, ловя каждый звук, который проясняет хоть что-то в этой тьме, поглощающей вас все больше. На ваших надгробиях поставят двойную дату смерти, прочерком заменив эту бесконечную жизненную прямую. И вы оба сами знали, на что идете, ведь так? Безумные добровольцы на смерть. Тебя уже давно от этого трясет в непрерывной лихорадке, но ты своего друга/напарника/любовника никогда не бросишь. Вы связаны безмолвными клятвами, тяжёлым грузом не озвученного. У вас вечная гонка за смертью, и ты надеешься победить, потому что смерть Малдера ты не переживешь. Тебе хочется смотреть на него, сидящего за столом твоей кухни, а не на старое фото на доске среди погибших при исполнении. Ты смеешься нарочито громко, разглядывая свое отражение в изогнутом стекле бокала. Вы проводите последний вечер перед командировкой за диалогами о чем-то бытовом. Он делает редкое исключение — ради тебя — и уходит от любой попытки заговорить о работе. Поэтому вы теряетесь между лёгкими загадками-данетками и беседами о старых фильмах. Он растворяет ваши забавы нежностью. Ты разбавляешь любую секундную тишину своим смехом. — Мы в детстве играли с ней, — он все реже называет сестру по имени в ваших разговорах, — когда мама уходила. У нас напротив двери прямо висело зеркало. Я ей говорил, что мама туда уходит. Она часами могла сидеть у зеркала. Ждала маму. И они с отцом возвращались вечером, появлялись в этом зеркале. А потом появилась еще парочка зеркал — небольших. Мы их соединяли, под разным углом ставили и смотрели. А там много-много отражений. Смотришь и не можешь оторваться. Он рассказывает о детстве, открывая очередную дверь. И ты проводишь параллели между зеркалами и складом его ума. У него, кажется, и в голове зеркала. И он ловит ими все происходящее, наблюдает за этим немного по-другому. «Кто же смотрится в тебя? Кто отражается?» — Она так любила зеркала. Мы даже учились писать зеркальным почерком. — Как Леонардо да Винчи, — ты улыбаешься, вспоминая, как однажды тоже училась этому. — Да. Мама была в шоке. Называла это демоническим почерком. Он закрывается, резко замолкая. Что-то в нем ломается от этих воспоминаний. И смотрит невидящим взглядом в глубину ночи, разливающейся темными красками за окном. Вы сидите в тишине, как неприкаянные или чужие. Но в вашем золотом молчании полнеет смысл. Вам бы гулять по старому городу, куда вас заносит очередным делом. И ловить размытые лица в лужах. Там небоскребы исчезают, а ваши проблемы уж точно спрятать можно. Иногда тебе кажется, что это пора прекращать, но убийство своей любви — лишь способ убить себя. А в случае подобных желаний тебе будут доступны любые препараты, но пока ты хочешь жить. И единственный способ жить теперь — держаться за то чувство, что наполняет тебя. Тебе нет ничего ближе нескончаемой боли, привкуса горечи на губах и Малдера. Они неразрывные спутники. Они тянут тебя на дно. И ты рычишь, стискиваешь зубы покрепче, ломаешь кости, но прешь вперед. Тебя пытаются спасти, но ты хочешь знать, что сделала все возможное. Радио крутит неизвестные тебе мелодии. Следить за выходом новых песен тебе некогда, поэтому ты остаешься верна старым альбомам, что дисками завалили один из твоих ящиков комода. Ты все еще надеешься отыскать что-то на одном из каналов, но радио упорно навязывает современные мотивы. Ты выключаешь его с тихим щелчком. Все ещё греешь губы сигаретой, руки — в карманах и вороте старой кофты, когда-то принадлежавшей отцу. И тебе от этого сочетания не то, чтобы неловко, но комфорта не достаёт. Ты снимаешь кофту. Прохлада неприятно скользит по коже, и ты берешь на заметку курение в форточку съемной квартиры, а не на балконе своего гостиничного номера. Вы живёте в разных номерах. В этот раз даже не в соседних. У тебя отвращение к похоти сейчас, у него — ко вкусу сигарет на твоих губах. Он не выносит этой губительной привычки в твоем и так губительном ритме жизни. А ты смотришь на свое лицо в отражении грязного окна, выдыхая дым вместе со стрессом. Здесь за углом вчерашний день и мертвецы шаркают по полу. А ты ждешь знака, в которые никогда в жизни не верила. Тебе не помогают ни сигареты, ни ваш с Малдером утренний секс. Ленивый, почти без разговоров, с редкими поцелуями. Это пустое безразличие к происходящему пугает тебя. Страх разливается по телу, пробирает до костей, пока ты воспроизводишь ваши разговоры о простом, чтобы хотя бы один вечер провести без сложностей. Тебя съедает чувство одиночества. И в тебе льется отвращение не к людям, а к самой себе. Одиночество съедает твое отвращение к сексу. И усталость накрывает с головой, требуя хоть какой-то разрядки. Ты стучишься в его номер. Ты мажешь поцелуями по его шее. Чертишь на груди ногтями, а ему кажется, что на сердце. С его именем на губах и пустотой в глазах падаешь в его руки. Между пальцев шелестит обёртка от презерватива, пока кожу печет под его языком. — Ты же послала меня сегодня? — он держит крепко, прижимая твои бедра к своему паху. Толкается телом вверх, ловя твою реакцию. — Давай без вопросов. Вы однажды доиграетесь и бабочек в животе сменит тошнота. Но пока вы лежите живые в этой постели и держитесь за момент крепко. От твоей консервативности следов не остаётся, когда он выжигает свои метки на твоём теле поцелуями. Вы не подростки, но в нем просыпается собственник, когда дело касается тебя. И ты не против, потому что он вытрахивает из тебя любые возражения. Изголовье старой кровати с тихим стуком бьётся о дерево стены, когда ты раскачиваешься, сидя на нем. В его глазах ты находишь всех бесов, сбежавших из ада. Тело — храм, но в ваших святого уже давно ничего нет. Вы по коже грубыми касаниями, по постели резкими движениями. Вас захлестывает это чувство неистового желания. Глупость выжжена чуть выше поясницы. Крестик раздражает кожу на груди. Он кажется лишним в пропахшем грехами номере мотеля. А этот номер кажется лишним в той жизни, что готовила для тебя твоя мать. Твоя несуществующая семья молит убежать от Малдера подальше и наконец зажить нормально. Без преследующих по пятам вирусов и пуль. Без этих ненавидящих взглядов в спину. Тебе каждый готов вставить нож ровно между позвонков. А каждый хороший парень готов надеть кольцо на твой палец. Но тебе же не нужен хороший парень с кольцом. Тебе нужен этот замкнутый в своем прошлом чудик, не изменяющий своим принципам, забывающий про твой День рождения раз в два года и бросающийся вслед за призрачными надеждами. Ваши чувства крепче валирийской стали. Вы не друзья, в вас больше чувств. Ты не даешь им названия. Это непонятное «что-то» управляет вами, двигает вперед. Вы держите друг друга на тонких нитях взгляда. Он чувствует твою поддержку каждый раз, пытаясь сорваться в бездну. Ты не отпускаешь. — Тебе нужно прекратить заниматься этим, — ты ненавидишь эти его слова так же сильно, как и подобные фразы окружающих. — Мы говорили об этом. И я все еще с тобой, если ты не заметил. — Это сложно не заметить, когда твои руки находятся… Скалли! Ты сжимаешь его член пальцами, проводя по всей длине. Тихо хихикаешь, но он убирает твои руки. Он находит в твоих глазах оттенок какого-то безумца. Попытку сбежать от реальности. — Я буду говорить это столько, сколько потребуется. Однажды ты найдешь что-то, что станет для тебя важнее всего этого. Важнее меня. Ты совершаешь ошибку, оттягивая этот момент. Ты могла бы уже выйти замуж… — Купить квартиру побольше, найти стабильную работу в роде преподавания. Ага, я знаю. Но все это я могу сделать и с тобой. Попозже. Ты накрываешь ваши тела одеялом, пока он молчит, переваривая твои слова. И тебе бы их тоже надо сначал обдумать, но ты уже давно не тратишь на это время. В детстве твоя подруга несла какую-то чушь, говоря, что некоторые люди и правда ангелы. Но не в том смысле, что спустились с небес. Просто они могут больше. Смотрят глубже. Если ее логике следовать, то ты и есть этот ангел. В тебе живет эта сила, которая все еще держит Малдера в этом мире. Ты знаешь, что без тебя он погибнет. И держишь. Вашему счастью пока остается только пылиться на пленках, полках. Оно обязательно найдет место в вашей реальности. Обязательно никогда-нибудь.