горечь ягод с его ладони

Он пропускает момент, когда выходит из студии и Джо, словно ошалелая, набрасывается на него. Джо – охотница, которая попадает в цель с двухсот шагов. Она из тех, кто не растрачивает сил в пустую, но бьёт метко и сосредоточено – единожды. Но сейчас она молотит маленькими кулаками по груди Дина, а потом и вовсе пытается расцарапать ему лицо. Бобби оттаскивает её, брыкающуюся и покрасневшую от гнева. – Значит, теперь так?! Теперь ты будешь заливать Капитолию, что безответно в меня влюблён?! – моментами она срывается на визг и пытается отбиться от «пьяни Сингера», попутно разрывая воротник его рубашки. Дин стоит молча в стороне, разлохмачивая волосы, нервно вслушиваясь в удары сердца. В ушах до сих пор рёв цветастой толпы и блики от прожекторов. Он переводит дыхание и прикрывает глаза, но под веками продолжают плясать краски и мелькают озлобленные лица трибутов. С момента Жатвы в голове царит хаос, всё переворачивается с ног на голову, все ломается и меняется. Только стоит перед глазами испуганное лицо его Сэмми после оглашения имени трибутов. Он мысленно благодарит Эллен, которая успела выдернуть его из толпы, предварительно залепив ладонью рот. Ведь Дин помнит обещание младшего братишки вызваться добровольцем, если имя старшего Винчестера окажется вытянуто цепкими пальчиками представителя Капитолия. Он снова благодарит Эллен, смешивая её имя с молитвой. Он твёрдо обещает ей хранить Джо ценой собственной жизни. *** Мебель здесь мягкая, яркая, совсем не как дома. Диванные ножки не отваливаются, стулья не скрипят, а стол не деревянный, а из яркого синего пластика. В голове всплывает данное матери обещание смазать дверные петли, которые с весенней сырости стонут, стоит лишь приоткрыть дверь. У Дина болят глаза от этих кричащих цветов и неестественных людей, от наигранности и лицемерия, которые словно вязкая патока окутывают его со дня прибытия в Капитолий. Он смотрит снова и снова на экран, изучает взглядом трибутов. Первые два дистрикта – профессиональные убийцы, хорошо подготовленные головорезы, безжалостные и беспощадные. Он смотрит в их жестокие глаза и видит, что они полны злобы и... жажды. Дина передёргивает. Он щёлкает тумблером и на экране третий дистрикт. Физически не развитые, парень довольно низковат, а его союзница до безобразия худа. Он неосознанно проводит языком по пересохшим губам. С этими можно справиться. – Не записывай их в слабые звенья, – слышится близко голос Джо. Он оборачивается, только в темноте не видно даже силуэта. Но слышится тонкий запах здешнего мыла. После всей шумихи, Джо с диким остервенением сдирала с себя краску и блёстки, отмывала свои мягкие русые волосы от лака, выдирала из них живые цветы и разноцветные стеклянные многогранники. – Чарли и Кевин. Если бы ты больше внимания уделял разведке, а не пинал балду, то знал бы, что эти ребята только и делают, что копаются в микросхемах и проводах. Я за ними наблюдала, и знаешь что? Они говорят о вещах, которые не требуют физической мощи, но, пожалуй, так же эффективны, – она выходит из темноты в мягкий рассеянный свет, который исходит от экрана. - Их даже первые дистрикты опасаются. А ты знаешь, какой величины у них самомнение. – Значит, эти ребята действительно опасны. Что же, это меня не радует. Джо садится рядом с ним. Запах мыла становится чуть сильнее, но её волосы всё продолжают пахнуть лесом – хвоей, растёртой меж пальцами и свежей древесиной. И Винчестеру кажется, что никакими средствами не вытравить этот запах из русого шёлка волос. Джо мягко забирает у него тонкий пульт и снова щёлкает. И снова. И снова. Она рассказывает ему про дистрикты, а он дышит лесом и слушает её вполуха. Он прижимает её к себе, тихо шепчет ей в затылок: И если кто-то тронет тебя, я жажду биться, Но очень часто ломались мои руки. – Дистрикт шесть, - не слыша, продолжает она, указывая на мерцающий экран. – Морфлингисты. – Кто? – осекается Дин. В лёгких мягко оседает вязкий аромат сосновой хвои. – Мастера камуфляжа. Вчера я тренировалась, и лишь под конец поняла, что один из них всё это время прятался за моей спиной, едва в двух шагах. Если сможешь их разглядеть на Арене – убей. Или они тебя переживут. Дин сглатывает от жесткого тона девушки и острых граней озлобленности в его голосе. Это ведь Джо, его Джо, которая прежде чем перерезать горло бьющемуся в предсмертных конвульсиях зверю, смаргивает слёзы. Он представляет на мгновение, как она вспарывает горло синеглазому морфлингисту, замаскировавшемуся под речные булыжники. Он мысленно крестит свою Джо и продолжает шептать: Поэтому я обойдусь голосом и буду чертовски груб – Слова всегда побеждают, но я знаю, что проиграл. – Дин? – тихо шепчет она. Он мягко проводит носом по её макушке. – Спасибо тебе. Я понимаю, что ты пытаешься меня спасти. Что пытаешься спасти нас. Но на арене ты должен заботиться о себе. Без геройства, без самоотвержения и самым эгоистичным способом на который способно твоё сознание, – это похоже на просьбу и наставление. На проклятие и на молитву. – Мы будем заботиться друг о друге. – Да. Конечно. *** Бобби ненавидит эту калейдоскопическую толпу, их наигранный смех и показное сочувствие трибутам. Бобби передушил бы каждого, вплоть до последнего испорченного ребенка, передушил бы самолично – ведь они из равнодушных, из дающих своё молчаливое согласие на предательство и убийство, даже не задумываясь. Просто потому что это зрелищно. Просто потому что «казнить» короче чем «помиловать». Он сжимает зубы и глядит на безумные малиновые лохмы своей собеседницы, которая выжидательно уставилась на него. – Что, простите? – Я спрашиваю, сколь сильны душевные страдания несчастных влюблённых? – Они не имеют меры. Их одолевает страх, что на арене им придётся убить друг друга, – Бобби старается выглядеть театральней и подбирает под свои реплики самые грустные выражения лица. – О, – загорается интересом журналистка, – это так трагично, не правда ли? В этот самый момент он ненавидит её больше всей цветной толпы, ненавидит всех тех, кто прочитав статью, утрут блестящие слёзы и отправятся на очередной светский раут. Ментор набирает воздуха в грудь. – Безусловно. Это трагично. Больше всех снующих мимо него и сидящих напротив, больше, чем всю эту праздную бесхребетную толпу и жадную до власти кровавую верхушку, Бобби ненавидит себя. За то, что далёкие десятилетия назад выиграл проклятые Голодные Игры. *** Дин не отходит, но и не наступает. Стоит смирно, словно выжидает, с горечью осознавая, как разрослись в нем хищнические инстинкты. Не осталось ни жалости, ни надежды; после смерти Джо, тело которой он так и не нашел, Игры словно ускорились. Смерть за смертью, канонады пушек и вереница лиц – все смешалось и потеряло свой изначальный смысл. Он помнит, как рассек горло той, чьи волосы пахли медью, а кровь – железом. Помнит, как держал под водой голову ее земляка, пока тот не перестал дергаться. Единственное, что на периферии тщетно пытается отрезвить его – образ малыша Сэмми. Дин надеется, что брат не увидит этой бойни, но не выпускает из рук ножа, когда ненадолго засыпает в овраге. Теперь он стоит напротив него – испуганного, измазанного в грязи, глядящего на Дина огромными полубезумными синими глазами. Дин знает, что остались только они двое, еще удар, последний шаг, который не стоит для истерзанной души больше ничего – довольно их было сделано, он уже и не помнит точки старта. Только вот противник выставляет перед собой дрожащую руку, словно прося об отсрочке, а вторую заводит за спину. – Не нужно хитрить, я отобью любой твой удар. Если сможешь их разглядеть на Арене – убей. Или они тебя переживут. Только тот тащит из-за спины полную пригоршню ягод, на бледной ладони кажущихся черными. – Что ты?.. Дин не успевает даже шагнуть, как он закидывает в рот горсть отравы и начинает остервенело жевать. По подбородку течет фиолетовый сок, глотается с трудом – не смотря на обезумевший вид, он осознает, что ест. По лицу пробегает судорога, синяя радужка коротко дергается из стороны в сторону, пока не замирает. Его падение приходится на первый пушечный залп. *** – Запьёшь? – тихо спрашивает Бобби. Звучит угрожающе, с упрёком, но одновременно с объяснимой долей понимания. У единственных победителей этого дистрикта дешёвый алкоголь бьётся о стенки щербатых стаканов. – Ни за что, – Дин глотает остатки, – ради Сэмми переживу. Отрешённо говорит, словно самому себе, а старика Бобби в этой комнате будто и нет вовсе. Бобби расскажет ему, в каком восторге от ожесточившегося Дина были спонсоры. Расскажет, что Эллен видела, как он пытался найти ее дочь, как погибла Джо в итоге, и как не подпускали Сэма к экранам. Расскажет, как странный человек, Кастиэль, не убил ни одного на арене, но следил за Дином все это время, скрытый собственными умениями, не позволял врагам приблизиться незаметно, и покончил с собой, едва столкнувшись с Дином лицом к лицу. – Может, он просто сошел с ума ото всего того, что видел. От того, что нужно было найти в себе силы к вынужденной жестокости, но он не нашел. – Может ему не к кому было возвращаться, – Дин встает из-за стола. – Сынок, – голос Сингера звучит хрипло, – я помогу в любой ситуации. Ты, главное, зови... Винчестер кивает. Из глубины глотки, через корень языка, в рот течет яд – пульсирует вкус ягод морника. Наученный отцом, Дин даже по детской глупости не клал в рот ядовитых плодов, но вот их отрава – шипит на языке, вяжет нёбо и щёки. Во снах он кормится черными ягодами с рук синеглазого человека, не противясь.