Сказы Баюна

Баяна просыпается медленно и целостно — совершенно не так, как привыкла в последние дни, полные невнятных и резких пробуждений. Впервые ей было удобно и тепло, будто она не на ужасной больничной кровати, а снова дома. Хотя и там её кровать не была настолько удобной. Девушка никогда не любила излишнее тепло — в комнате так или иначе становилось холодно. В зиму, любой, кому могло не повезти жить с ней, говорил, что она живёт то ли в морозилке, то ли где-то на глубоком севере и старается превратить любую комнату в них же. Баяне, однако, никогда так не казалось. Но, возможно, это всё было из-за её вечно пониженной температуры тела — причины для сравнений с хладнокровной рептилией. Вот только рептилии подстраивались под среду, а она, как достойный представитель человечества, подстраивала среду под себя. Или же из-за того, что она выросла на глубоком севере, где легче было привыкнуть к холоду, чем искать тепло. И она и не искала. Но почему в её комнате вдруг стало тепло? Настолько тепло, что её просто морило, застилая разум пеленой тягучей сонливости, которая не была неприятной, а наоборот — нравилась ей. Может быть она оказалась не дома? Но как и когда? Об этом вообще не было воспоминаний. Даже больше — ни единой мысли. Девушка понимает, что что-то более чем не так, только когда чья-то рука небрежно ложиться на неё, приобнимая. Баяна сразу же опознаёт, что хозяин руки был мужчиной. А мужчин в её постели не было уже достаточно долго. Как и кого-либо ещё. Как минимум потому, что она с трудом приходила в сознание в последние дни и то на недолгое время, с трудом осознавая не то, что окружающих, но и саму себя. А до того была слишком занята работой. Сейчас же девушка хоть и была в дрёме, прекрасно чувствовала своё тело и могла думать. К тому же, ей почему-то не удавалось понять, сколько времени назад она вышла из больницы. Не болело совсем ничего. Такого быть не могло, особенно, учитывая факт, что она не могла принимать обезболивающие во сне. А в её теле всегда болело хоть что-то — образ жизни и любовь к любительскому спорту накладывал отпечаток. Это неправильно. Что-то пошло не так. Она не должна так себя чувствовать. Точно так же, как не должна лежать на боку. Лежать на боку, для неё, скорее всего, близко к смертельному. По крайней мере, могли разойтись швы — вряд ли прошло достаточное количество времени, чтобы можно было не беспокоиться. Баяна резко открывает глаза и тут же упирается взглядом в мужской выбритый висок. Обладатель виска лежит на животе, приобнимая её за талию и пряча лицо в подушках так, что она не может рассмотреть его. Только затылок и голую спину. И даже по этому количеству информации она могла точно сказать, что это не кто-то из её знакомых. По крайней мере настолько близких. Слишком уж хорошо сложен. Да и андеркат носило слишком мало людей из её окружения. Насколько случайным был этот любовник? Или она до сих пор не вспомнила чего-то? В любом случае, что-то явно пошло ужасно не по плану. И, в первую очередь не по плану врачей, потому что она явно была не в больничной палате, в которой были противные, то ли голубые, то ли салатовые простыни из не сразу понятного ей материала, а не хлопковые насыщенно-коричневого цвета, похожие на те, что были у неё дома. Девушка переворачивается на спину, пытаясь понять, что именно испытывает по поводу чужой руки, теперь лежащей на её животе. И не успевает до конца обдумать это. Потому что взгляд упирается в почему-то кремовый потолок, а она чувствует, как под плечами и вокруг неё, облаком, лежат длинные волосы. Видимо, её собственные волосы. Потому что никого третьего в кровати явно нет. А лучше бы был. Ведь у неё всегда была короткая стрижка и оказаться в облаке волос было просто невозможно. Баяна резко садится, сбрасывая с себя чужую руку. Что-то не так. Абсолютно точно не так. Телу была привычна эта обстановка. Будто она каждый день просыпалась с этим мужчиной и с этими волосами. Но она не помнила этого. Этого не было в её жизни. Не должно было быть. Девушка вскакивает с кровати, начиная осматриваться по сторонам и чувствуя, что её начинает мутить. Всё было не так. Совершенно не так, как надо. Даже её рост, казалось, стал больше. Но ведь это невозможно? Кто этот мужчина? Как она оказалась в такой странной комнате? Где вообще находится эта комната, больше похожая на декорации крупнобюджетного фильма про мистику, чем на реальное обиталище людей?  — Не-ет, — тянет Баяна, замечая себя в зеркале. В зеркале стояла не она. Кто-то другой. Другая девушка, пусть и с чем-то похожим лицом. Баяна подаётся к зеркалу и незнакомка подаётся к нему точно так же — почти отчаянно, с непониманием и отрицанием на лице. Баяне кажется, что она сошла с ума. У незнакомки, стоящей перед зеркалом вместо неё, копна кудрявых волос, настолько тёмных, что они кажутся чёрными. Намного темнее, чем бывшие раньше у девушки. И она точно бы запомнила, если бы покрасилась и, уж тем более, если бы отрастила такую густую и огромную шевелюру. Которая, почему-то, до сих пор ей не мешала, не смотря на то, что раньше ей было неудобно даже с каре. А кожа по-настоящему фарфоровая. Светлее даже той, что была у неё всю жизнь. А её кожу иногда называли близкой к мертвенно бледной. Или это игра света? Хотя игрой света не объяснить других заметных перемен в её внешности. Резкие черты лицаможет и могли стать игрой света, он не ставшая широкой, «сильной» как это называли, челюсть. И уж нем более ставшие тёмно-карими глаза. Серо-голубой никогда не станет тёмно-карим от игры света. Голубым, серым и даже зелёным, но никак не почти чёрным.  — Это не я, — шепчет Баяна, делая шаг от зеркала. Её начинало тошнить ещё сильнее, а дышать становилось будто сложнее — как если бы воздух в комнате был изолирован и мог бы заканчиваться. Девушка прикрывает рот рукой, сама не зная — от удивления или от тошноты.  — Это не могу быть я, — вновь шепчет девушка, где-то внутри надеясь на то, что она сейчас проснётся. Или неправильное отражение в зеркале вновь окажется правильным, а комната вокруг вновь станет больничной палатой. Как бы она не ненавидела лежать в больницах, но сейчас ей хотелось оказаться вновь в палате. Вновь испытывать тянущую боль, выныривая из небытия. Вновь быть там. Не в этом кошмаре. Но вместо этого зеркало просто взрывается. Баяна чувствует, что это делает она. Не знает как, но чувствует свою причастность. Девушка кричит, чуть запоздало вторя осколкам, что с шумом разлетаются вокруг. Это форменное безумие. Это хуже, чем её сны. Это даже не может быть кошмаром. В своих снах она не могла взорвать зеркало. В своих снах она всё равно оставалась собой.  — Бэлла? — резко оказываясь рядом, спрашивает мужчина, рядом с которым она проснулась. Что-то внутри неё успокаивается от звука его голоса, но сознание вопит о том, что это неправильная реакция. Будто она одновременно знает и не знает этого человека. Как такое может быть? Баяна испуганно всматривается в чужое лицо и не находит ничего знакомого — некрасивое, но привлекательное лицо с отголоском знакомых, по сравнению с её собственными, русских черт.  — Что происходит? — то ли умоляюще, то ли панически, спрашивает девушка. Возможно, ей не стоит спрашивать подобное у этого человека. Но Баяна не думает об этом. Дышать становится сложнее, а головокружение, кажется, выходит на новый виток. Она абсолютно точно не в порядке, но совершенно не так, как совсем недавно, когда просыпалась в больнице.  — Сейчас я проснусь, — пытается убедить себя Баяна, шепча эти слова самой себе. Выходит неровно от того, что для того, чтобы вдохнуть, приходится останавливаться. Потому что воздуха не хватает.  — Это какое-то безумие, — точно так же сбито произносит она, делая шаг назад от мужчины. От Антонина. Имя всплывает в сознании внезапно. Антонин Долохов. Она знает его четыре года. Они были любовниками, как она и подумала в начале. Они были любовниками уже три года. Она же не могла забыть три года своей жизни, а потом так легко начать вспоминать? Почему она теперь это знает? Что изменилось? И что за бредовое имя у этого человека — будто он герой какой-то книги? Хотя не человеку с её именем и фамилией говорить так. Она прекрасно знала, что подобные вещи бывают до удивительного странными. Этому мужчине хотя бы повезло с фамилией. В отличии от неё. Девушке кажется, что так не может быть — что ты вспоминаешь что-то так внезапно. Особенно, если вы ближе, чем лучшие друзья. Своего лучшего друга (да ещё и если бы тот был её любовником), если бы он у неё был, она бы не забыла. Она и сейчас помнила своих друзей. Но этого человека вспоминает слишком резко. Будто кто-то вложил в неё эти воспоминания позже. Прямо сейчас вложил, то ли пользуясь её паникой, то ли желая её прекратить.  — Бэлла, успокойся. Всё хорошо, — настороженно произносит мужчина, подходя к ней ближе и примирительно поднимая руки и протягивая их к ней. Баяна дёргается от него, будто он может причинить вред. Хотя откуда-то она знала, что это не так. Почему он называет её Бэллой? Это не её имя. Но Антонин не выглядит как человек, который что-то путает. Он уверен, что её зовут Бэлла.  — Что ты говоришь? — не понимает Баяна, пытаясь вместе с тем определить, куда ей отступать, в случае если мужчина подойдёт ещё ближе. Она боялась даже не его. Она боялась того, что готова доверять ему, даже не зная толком, кто это. Слишком ненормальная реакция. Для кого-то, возможно, и нормальная. Но её жизнь давно научила, что доверяться так быстро никогда и никому нельзя. Вся эта ситуация слишком ненормальная. И уж точно ничего не хорошо, в чём пытался убедить её мужчина.  — Ты в безопасности, Беллатрикс, — настаивает Антоин, прежде чем сделать резкий и точный выпад, хватая её и прижимая к себе. Баяна кричит и пытается вырваться. Но это даже смешно — она намного слабее физически. И, даже не смотря на то, что мужчина явно не использует всю возможную силу, чтобы удержать её на месте и позволяет ей брыкаться, она не смогла бы вырваться. Она могла бы посмеяться, если бы не была в такой панике. А потом её осенят. Он говорил на английском. Прежде чем попасть в больницу, она так часто работала на английском, почти что жила на нём, что не заметила этого сразу. Почему он говорил с ней на английском? Потому что она сама, девушка была уверена, говорила на русском. А он был уверен в том, что она понимает английский.  — Откуда ты знаешь русский? — как бы между делом, спрашивает Антонин, когда поражённая своим открытием Баяна перестаёт вырываться. Но не выпускает из кольца рук. Баяна усмехается и думает о том, что он будто прочитал её мысли.  — Почему я не должна его знать? — автоматически спрашивает Баяна и только потом понимает. Потому же, почему её только что называли Бэллой. Что-то кардинально не так, как должно быть. Как для неё, так и для этого мужчины.  — Меня пугает, насколько чисто ты на нём говоришь, — впервые говоря на русском, отвечает мужчина, чуть ослабляя хватку рук, от чего теперь он скорее придерживает её от возможного падения, чем на самом деле держит. Баяна хочет повернуться к нему и даже открывает рот для ответа, когда у неё появляются новые воспоминания. Не одно или два, как произошло сначала — сухие факты, которые она должна была знать — не пара дней, как если бы у неё была временная амнезия после операции и она помнила свою выписку и возвращение домой. Множество воспоминаний. Совершенно точно не её воспоминаний.  — Меня сейчас вырвет, — уже отклоняясь в сторону, бормочет Баяна, фоном переживая события чужой жизни. Все: от детства до недавних дней. Будто кто-то добавляет ей в голову чужую концентрированную жизнь, как пигмент к воде, а тот расползается в ней, намереваясь изменить и слиться воедино. Её и правда выворачивает на пол. Девушка будто бы отстранённо наблюдает за тем, как её рвёт желчью и какими-то редкими остатками почти полностью переваренной еды, в которую она старается не всматриваться. Потому что она её не ела. Но её рвало именно эим. «Не правда ли забавно?» — спрашивала саму себя Баяна, бессильно повисая в чужих руках, почти сложившись пополам и всё же рассматривая желтовато-охровое содержимое своего желудка и желчь, которые сейчас перемежались с осколками зеркала на полу. Волосы, удивительно, не касаются этой гадости даже кончиками. Теперь она знала, почему её звали Беллатрикс. Потому что она ею и была. Беллатрикс Блэк. Английская магичка, на несколько лет моложе самой Баяны и бывшая в шаге от безумия уже почти два года. Интересная новость — осознавать себя подобным человеком. Но, наверное, намного интересней её принадлежность к героям «Гарри Поттера». Потому что имя Волдеморт, в голове Беллатрикс чаще называемого Том или Марволло, она помнила. Баяну почти начинает мутить снова, когда она об этом думает. Она попала в книгу. Причём, в одну из самых глупых и несчастных. Хотя попасть в книгу не было бы её желанием в любом случае. Слишком много других желаний и планов в жизни у неё было. Будь она просто в теле другого человека, то могла бы думать о переселении душ. И это было бы даже менее безумно, чем то, что произошло с ней. Потому что об этом хотя бы писали и рассуждали люди уже долгие века. И сейчас Баяна могла поверить в то, что вековые рассуждения и правда, хотя бы частично, указывают на существование явления. Но она не была в теле другого человека. Она была живым человеком, но, в то же время, персонажем книги. А о таком, на памяти Баяны, не писали нигде.  — Тебе лучше? — спрашивает Антонин, усаживая её полу-безвольное, совершенно не сопротивляющееся тело на кровать. Баяне кажется, ещё немного и она выйдет и из этого тела, оставшись бесплотным духом. Возможно, в такой же консистенции, что и её рвота, среди осколков. От которой она всё никак не могла оторвать взгляда, хотя совершенно не хотела смотреть. Но вид рвоты был ей более привычен, чем что бы то ни было вокруг. В подростковом возрасте её часто рвало и она была прекрасно знакома с этим явлением и тем, что нужно с ним делать. В отличии от всего остального, что происходило с ней сейчас.  — Или тебе просто нравится рассматривать блевотину? — почти незаметно, одними глазами, улыбаясь, спрашивает Антонин всё с той же серьёзностью на лице. Ей не нравилось. Но выбирать не хотелось. Не хотелось делать вообще что-либо. Хотелось вернуться обратно.  — Не, — невнятно тянет Баяна, стараясь произнести следующие слова чётче, — Я просто охреневаю с ситуации. Антонин поднимает взгляд с пола на девушку, явно спрашивая взглядом о происходящем здесь и о её состоянии. Но она только слабо взмахивает рукой, указывая на всю комнату сразу, будто это что-то должно ему объяснить, и возвращается взглядом к полу. Комната была небольшой и потому большая часть пола была покрыта осколками зеркала. Теперь она смотрела не на пострадавшие от содержимого её желудка осколки. Баяна думает о том, что это даже красиво. Все эти чуть поблескивающие в неярком свете, что был развеян по комнате, осколки того, что было её отражением совсем недавно. Красиво, но опасно. Точно как тёмная магия и Пожиратели Смерти, насколько она помнила эти два явления из прочтения «Гарри Поттера». Красиво и неправильно одновременно. Как произошедшее с ней сейчас. Чистое чудо. Возможно, желай она чего-то подобного, она была бы в восторге исследователя. Но она не желала. Но выбора у неё не было. Она была здесь и не могла вернуться обратно. Не знала как. И вряд ли имела возможность.  — У тебя есть сигареты? — спрашивает девушка, решая что если она не начнёт делать что-то, то окончательно сойдёт с ума, как должна была Беллатрикс, но не переходит на английский в разговоре, раз ей повезло и её понимают на русском. Она поднимает взгляд на мужчину и теперь рассматривает его в ожидании ответа. Процесс исчезновения с пола рвоты и осколков её, по непонятной ей самой причине, не интересовал. Антонин, в этот момент чуть постукивает по перстню на указательным пальце, с помощью которого, похоже, колдует, и отвечает, только после того, как убеждается, что на полу не осталось осколков.  — В тумбочке, — он кивает вбок, подразумевая, видимо, свою прикроватную тумбочку. Баяна кивает, уже собираясь потянуться за сигаретами, для чего ей пришлось бы почти лечь на кровать, когда понимает, что её подбородок то ли в остатках рвоты, то ли в слюне. Но, что бы это ни было, она не хочет этого знать. Ей хватало знания, что оно начало подсыхать, стягивая кожу.  — Отвратительно, — совсем тихо выдыхает девушка, обводя взглядом ближайшее пространство, надеясь найти хотя бы какой-нибудь платок или полотенце. Но, почти что ожидаемо, ничего не находит. Наверное, людям, которые многое могут заменить магией или создать с её помощью всё что угодно, просто не обязательно заботится о подобном. Они всегда могут призвать или создать необходимый предмет. Баяна решает испытать удачу и, одновременно с этим, добавить градус этому безумию. Раз она в теле магички (чародейки? колдуньи? ведьмы? она абсолютно не помнила, как именно в этой вселенной называли женщин-магов), то у неё должны быть магические способности. Не могли же они исчезнуть со сменой души внутри тела? Да и в том, что зеркало взорвалось именно по её вине, Баяна была почти уверена. А значит что-то она точно может. Девушка протягивает вперёд руку, поднимая вверх ладонь. И пытается сосредоточиться на том, чтобы в ней появилось небольшое полотенце. Это же не что-то экстраординарное для магии? И оно появляется. Небольшое белое полотенце для рук, как те, что дают в отелях. Баяна не знает, почему представляла именно такое, когда могла, в теории, сделать какое угодно. Но это не важно. Важно было другое.  — У меня получилось! — восклицает Баяна, совершенно не думая о том, что ей стоило бы пытаться соответствовать образу настоящей Беллатрикс. Ощущения от магии и материального предмета, созданного с её помощью, были слишком яркими, чтобы их подавить. Настоящая Беллатрикс доверяла Антонину Долохову. Баяна тоже не чувствовала от него опасности. Не было смысла скрывать это. К тому же, он выглядел как умный человек, явно способный разобраться в произошедшем, даже если она сейчас начнёт пытаться скрывать изменения, произошедшие в Беллатрикс, которой она теперь стала и вряд ли была способна вернуть всё обратно в ближайшее время. Если вообще сможет когда-то вернуть.  — Выглядит так, будто тебе уже лучше, — кивает то ли ей, то ли своим словам, Антонин, всё это время наблюдавший за ней. Девушке кажется, что она видит почти что отеческое одобрение в чужом взгляде. Баяна улыбается ему, прежде чем наконец вспомнить, что полотенце она не для красоты создавала, а чтобы им воспользоваться. Пачка сигарет прилетает ей в плечо ровно в тот момент, когда девушка откладывает сложенное чистой стороной наружу, полотенце на свою тумбочку.  — Благодарю, — кивает она, открывая пачку и привычным движением выбивая сигарету. Зажигалка в неё не прилетает и девушка привычно тянется к карману джинс. Но вспоминает, что она всё ещё в сорочке, в которой проснулась. Она вздыхает и решает повторить свой магический успех, концентрируясь на кончике сигареты. На самом деле, она прилагает не много усилий, но хмурится достаточно сильно, чтобы самой почувствовать это и подумать о том, что, если она продолжит делать это и дальше, ей стоит хмуриться меньше. Когда сигарета зажигается, она усмехается. У неё получилось. Но это почти не вызывало такого восторга. Будто она и должна была это иметь. Будто закуривать таким образом — привычное дело. «Для Беллатрикс — возможно», — думает Баяна, выдыхая дым и следя за тем, как тот поднимается вверх, но, из-за того, что окно закрыто и даже частично зашторено, никуда не уходит, собираясь клубами под потолком.  — Расскажешь, что случилось? — спрашивает Долохов, садясь перед ней на корточки. Он уже был в брюках и забавным выглядело то, как идеально он при этом сидел «на кортах». Идеально выглаженные брюки, голый торс и прекрасная техника присяда. Будущим поколениям русских парней есть куда стремиться. Потому что даже до того, чтобы быть похожими на этого мужчину, им ещё невероятно далеко. Она же ничего не путает и сейчас примерно восьмидесятые? Или когда Беллатрикс была молодой и здравомыслящей в тех книгах? Потому что единственное, что она помнила о том, в какое время происходили события книги, это то, что всё кончилось до начала двухтысячных. Баяна делает затяжку и смотрит Долохову в глаза. Ей было интересно, что он скажет, если она расскажет правду. Как и было интересно, насколько быстро он догадается, если она солжёт. Ведь он догадается. По лицу было видно. Это был один из тех мужчин, которым ты боишься лгать. Один из тех, кто добился власти. Наверняка нечестными способами. И он с лёгкостью утопит тебя в последствиях твоей лжи, когда узнает. А он узнает. Так или иначе. Баяна знала. Никогда не становилась целью таких людей, но видела, как это происходит. И иногда это бывает хуже смерти. А у этого конкретного была ещё и магия. Все карты для того, чтобы победить в любом случае. Какое же впечатление должен произвести на неё Волдеморт, если такое опасное создавал только один из Пожирателей Смерти? Пусть, Баяна сейчас знала, один из ближайших к Лорду. Как и Беллатрикс, которой девушка теперь являлась.  — Не уверена, что ты поверишь мне, если я расскажу, — говорит она, прежде чем сделать очередную затяжку. Не смотря на то, что в этом мире существовала магия — о границах и видах которой Баяна имела только предположения и смутные, "до востребования", воспоминания — переселения душ и сознаний между мирами было чем-то из ряда вон. Она просто чувствовала это.  — Удиви меня, — пожимает плечами Долохов, внимательно всматриваясь в её лицо. Баяна думает о том, что её поведение вряд ли соответствует тому, что было естественным для Беллатрикс. В конце концов, Баяна, хоть и была хорошо образованна и признаваемая обществом, в котором жила, не была аристократкой. Или хотя бы актрисой, готовой к подобной роли. Баяна легко и снисходительно улыбается ему, сама не зная, откуда в ней эта снисходительность. Она тушит окурок в непонятно откуда взявшейся на кровати пепельнице и берёт новую сигарету. И, в этот раз, не успевает даже подумать о том, чтобы зажечь её. Это делает Антонин, лукаво подмигивая ей. Баяна тихо смеётся, качая головой, в то время как Долохов тоже закуривает.  — Сложно это всё, на самом деле, — вздыхает девушка, перебарывая желание откинуться на спину. Это было бы некрасиво по отношению к Антонину. По крайней мере ей так казалось, ведь этот разговор лучше было проводить лицом к лицу. По крайней мере, начинать. — Это я и так знаю, — выдыхая дым, хмыкает Долохов, продолжая сидеть перед ней на корточках. Баяне нравится спокойствие этого человека — холодное и стоящее впереди всего остального в его поведении. Она не была спокойным человеком и в обычной жизни, а потому восхищалась подобным. Чужое спокойствие настолько всеобъемлющее, что, кажется, частично передавалось и ей.  — Может сядешь на кровать? — предлагает Баяна, впрочем, не ожидая согласия, ведь это был скорее каприз, чем настоящая необходимость. Возможно, в этой позе даже должна быть скрыта какая-то дополнительная поддержка. Или это своеобразный психологический приём. Баяна никогда не интересовалась подобными темами слишком сильно. И уж тем более ей не хотелось анализировать это сейчас.  — Хорошо, — пожимает плечами мужчина и правда встаёт из своей прошлой позы, чтобы почти сразу сесть рядом с ней. Девушка смеётся, откидываясь на спину. То ли её собственные нервы сдавали, то ли нервы Беллатрикс были слабее, чем её. Почему он так просто согласился? Это нормально? Или она просто выглядит слишком безумно и буйно, от чего он решил не расстраивать её ещё сильней? Баяна не знала.  — Сейчас прозвучит несколько вещей, которые прозвучат как бред, но, пожалуйста, выслушай меня, а потом говори мне о том, что я сошла с ума. Хорошо? — отсмеявшись, говорит Баяна, надеясь, что её голос звучит уверенно. Девушка наконец переводит взгляд с потолка, подёрнутого лёгкой дымкой, на сидящего рядом мужчину. Антонин выглядит серьёзным, даже собранным, будто готов к чему угодно — причём скорее опасному или неприятному. Он чуть хмурится её совам, но уверенно кивает. Баяна не может улыбнуться этому чужому состоянию. Она не знала, как реагировала бы сама, если бы кто-то сказал ей подобное, но чужая собранность веселила её, явно намекая на ненормальность ситуации.  — Сколько бы я не тянула время, я не знаю, с чего лучше начать. Начну с начала. Я не Беллатрикс. Мне кажется, ты заметил что-то подобное. Меня зовут Баяна Негода и я даже не из вашей вселенной, — девушка хмыкает пафосу последней фразы, делая очередную затяжку, прежде чем продолжить. На Антонина она малодушно не смотрит, предпочитая следить за сизыми клубами дыма, — Я бы могла сказать, что это всё, но… Она вновь вздыхает, понимая, что стоило бы хотя бы краем глаза посмотреть на чужую реакцию. Она же сама думала о том, что этот разговор стоило проводить лицом к лицу. Девушка чувствует вину за то, что ей приходится говорить об этом, будучи с чужим лицом и с чужой жизнью, лёжа сейчас перед ним, после состояния, очень близкого к истерике. И знает, что это отражается в её взгляде, когда она косится на Антонина, который будто окаменел от её слов. Она не знала, что он думал. И, зная, что Беллатрикс, а теперь и она, может узнать, не хотела знать. Лёгкие мысли никого не заставили бы окаменеть настолько.  — Я не знаю, как это произошло и можно ли как-то всё вернуть обратно. Я не желала этого. О, поверь, я любила свою жизнь в своём мире и времени. Со всем дерьмом. Если воспринимать это как переселение душ, то вряд ли есть возможность что-то изменить, — Баяна вновь переводит взгляд в потолок. Наблюдать за тем, как её собеседник успешно играет статую ей не хотелось, — Возможно, произошедшее как-то связано со слишком близко подступившим безумием Беллатрикс и моим состоянием в последние дни. Она замолкает, прокручивая в голове сцену, являющуюся одним из последних воспоминаний Беллатрикс. Одним из тех, которые прояснили ей состояние Бэллы в последние дни. Беллатрикс сидела в этой самой комнате, освещаемой только небольшим, парящим в воздухе рядом, сгустком света и плакала над книгой по ментальной магии, лежащей на её коленях. Даже если бы Баяна не знала всего, а только это воспоминание, она не могла бы отрицать того, насколько весомой и древней была эта книга, а написанное в ней — весьма неприятным. Беллатрикс в тот момент поняла, что не сможет сдержать себя от безумия. Ей могло бы остаться не больше трёх месяцев, прежде чем её личность так или иначе разрушалась под силой безумия, которое, как оказалось, являлось чем-то сродни проклятию, лежащему на роду. Возможно, появление Баяны было спасением этой девушки и всего её окружения. Потому что, Баяна помнила, что в книгах Беллатрикс была безумной. А значит, другого чудесного спасения быть не могло. И вряд ли все три месяца были бы во власти Беллатрикс, ведь последний её день уже был, большей частью, будто в дымке и события его восстанавливались только частично.  — Насколько близко подступило её безумие? — немного дрогнувшим голосом спрашивает Антонин, когда пауза в разговоре явно указывает на то, что продолжения не последует.  — Ей оставалось не больше пары месяцев. Но я не уверена, что всё бы было так оптимистично. Я, — девушка неуверенно начинает последнее предложение и не знает, как сказать о подобном лучше. Она со вздохом садится, чтобы потушить окурок и посмотреть в лицо Долохову. Она нервно заламывает пальцы, продолжая, — Я видела все воспоминания. Буквально недавно. Не знаю как и почему это произошло. Но последний день был частично в дымке. Я не могу восстановить приличную часть её действий. И не уверена, что сама Беллатрикс смогла бы. Долохов грустно усмехается, зарываясь одной рукой в собственные волосы. Баяна почти уверена, что он причиняет себе боль — настолько сильно сжимаются и тянут его пальцы.  — Она говорила мне, что время ещё есть, — качает головой мужчина, — Всё говорила, что найдёт способ. Баяна не знала что сказать. Потому что правдивое: «Она знала, что не найдёт», — было явно не тем, что стоило бы говорить. Беллатрикс хотела утешить, отгородить этого человека от своей скорой и тяжёлой судьбы. Баяна не считала себя в праве менять это. Девушка порывисто подсаживается ближе к Антонину, чтобы обнять его. Ничего другого не стало бы лучшим решением. Сказать ей практически нечего.  — Я бы очень хотела помочь, — шепчет Баяна единственное, что казалось правильным, прижимая мужчину к себе и заставляя уткнуться в своё плечо. Ей кажется, что она тоже чувствует эту безысходность, — Но я не могу. Это было неловко, сидеть так, понимая, что она никто этому человеку, но, в то же время, знает его как никто другой. Утешать того, кому она ничем совершенно не может помочь. Она может только сжать чужое плечо немного сильнее, пытаясь показать, что она сопереживает. Чувствует как ему тяжело, но может только неловко гладить по голове. Ей всегда было страшно видеть столь явные страдания и уж тем более слёзы подобных людей — сильных и источающих власть. Такие люди кажутся несгибаемыми и способными пережить всё что угодно с высоко поднятой головой. И видя, как они страдают, Баяна только убеждалась в том, что никто, вне зависимости от их стараний, не сможет полностью преодолеть боль в своей жизни. Убеждалась в том, от чего хотела всеми силами уйти. Хотя скорее сбежать, не особо заботясь о том, что наживую вырезает не менее важную часть жизни. Баяна открывает глаза почти сразу, как только открывается дверь. Она не слышит этого — скорее чувствует чужой взгляд, разрушающий боль момента своим выражением. Прожигающий и злой. Удивительный для того, кто только что зашёл в комнату и даже не успел ничего сказать. И, возможно даже, что не успел ничего толком увидеть. В дверях стоит Том Реддл — один из самых ярких мужчина в воспоминаниях Беллатрикс. И Баяна была согласна с ней. Он был прекрасен и одним взглядом заставлял что-то внутри холодеть. Интересно, зачем он зашёл? И помнит ли он сам сейчас, когда его так поглотило злостью? Этот взгляд далеко не первый подобный, девушка прекрасно знает — она пережила всё это не так давно. Будто Реддл ревновал кого-то из них. Вот только Беллатрикс никогда не думала о том — кого именно. Ей было не интересно, потому что на пускала ситуацию плыть по течению, зная, что ни она, ни Антонин не заинтересованны в их друге, а Реддла они оба считали именно другом, не "хозяином", как это писали в книгах, романтически. Баяна же посчитала долгом понять, кто из них — Антонина или Беллатрикс — Реддл ревновал. Или же и вовсе ревновала обоих, подозревая "разрушение дружбы". Девушка прекрасно знала, как разрушительно это влияет на отношения. И потому не могла бы не помочь. Тем более, она не знала, сколько она будет в чужом теле. И думать об этом было страшно. Намного легче было заняться более простыми делами. Пусть девушка и не понимала, как случилось так, что решение любовных проблем людей, которых она до этого утра не знала, стало легчайшей из её проблем.  — Я зайду позже. Не хотел вас прерывать, — ядовито произносит Том, чуть кривясь. Баяна хмурится, наблюдая за тем, как он резко разворачивается, и не закрывая дверь, уходит.  — Нам стоит что-то сделать с этим? — чувствуя, что это больше философский вопрос, чем правда способный изменить что-то сейчас, говорит Баяна и чувствует, как Антонин фыркает её в плечо.  — А что мы можем сделать с этим? — явно осознавая всю философскую подоплёку, отвечает Антонин, отстраняясь от неё. Баяна понимающе хмыкает, про себя думая именно о том, что можно сделать с этой ситуацией. Ей обязательно нужно будет пересмотреть некоторые воспоминания Беллатрикс, раз у неё есть такая способность.  — Значит будем с тобой друзьями? — всё ещё сидя напротив неё на кровати, спрашивает Антонин и Баяна самеётся этой по-настоящему детской фразы. И ей кажется, что смех её выходит таким же по-детски искренним. Взрослея, все считали, что уже слишком взрослые для подобных слов. И она не была исключением. Не знала почему, но стала как все — серьёзной взрослой, в которой не осталось подобной лёгкой непосредственности. Но этот человек был серьёзен в своих словах и в своей искренности.  — Будем друзьями, — кивает Баяна, широко улыбаясь и, не сдержавшись, обнимет Долохова. Ей не хватало подобной непосредственной и спокойной искренности. Пусть она и обрела её в таких пугающе-непонятных обстоятельствах.