Первая смена 1975-го

До отчетного концерта было ещё добрых три часа, но первый отряд гудел похуже улья. Северов, который всё это время готовился к тому, чтобы играть принца, как назло, потерял голос (злые языки в лице Белкина ехидно поведали, что нечего было драть горло на дискотеке). Отряд совещался недолго, и в итоге Лину отправили зубрить текст с самого утра. Так разбилась последняя надежда Жилина не быть феей. По корпусу из палаты в палату носилась Алёнка-костюмер; её короткие волосы, стянутые в небрежные хвостики, от крайнего возбуждения и предвкушения стояли торчком. То чудовище, которое называлось платьем феи, было творением её безумного гения, и Жилин смотрел на лежащий на своей кровати кусок голубо-зеленоватой ткани с нарастающей тоской. Игорь хлопнул его по плечу. — Не так все п-плохо, Серёг, — подбодрил он Жилина. — Думай, что ты к-колдун. А? Жилин усмехнулся, а через секунду чуть не захлебнулся идеей: — Игорь, ты гений! — Он подскочил, от переизбытка эмоций встряхнул Игоря за плечи. Тут же извинился, отступил на шаг и чуть более спокойно добавил: — Ты мне идею подал. Хорошую. Алёнка просунула голову в их палату. — Серёга, ты следующий, — предупредила она. — Сейчас я одеваю Кешу, потом тебя. Не вздумай сбежать, спущу на тебя Герду — она там горгонит по полной. Жилин, который все ещё сердился за то, что единственным разумным в их отряде назвали Лину (хотя и понимал, что это было справедливо... На тот момент), хмыкнул и задрал нос. — Не удеру, даже и не думай! Игорь беспомощно переводил взгляд с одного на другую, явно не понимая, что происходит, но Алёнка фыркнула и захлопнула дверь. — Не понимаю я вас, — с сомнением сказал Игорь. Жилин собирался было ему ответить, но до них донёсся вопль, а за ним — взрыв смеха; переглянувшись, они оба выскочили в коридор ровно в тот момент, чтобы увидеть, как Кеша айкает и подпрыгивает на месте. Алёнка рядом с ним оправдывалась: — Ну зачем ты дергаешься?! Неужели никогда не примерял ничего? — но Кеша тихо скулил, поглаживая пострадавшее бедро. — Не примерял! — обиженно пробормотал он. — Мама что приносит, то и ношу, она шить не умеет! Жилин закрыл лицо руками, пытаясь скрыть смех, Игорь рядом с ним отвернулся — его плечо, которым он опирался на Жилина, тряслось. — Зря смеёшься, Жилин, ты-то следующий, — Кеша всё ещё был краснее красного; Аврора высунула голову из палаты девочек и вежливо попросила: — Не могли бы вы чуть тише? Я пытаюсь нарисовать Юре мышиную мордочку, но он от ваших криков дёргается и трижды уже получил кисточкой в глаз. Присутствующие в рекреации снова расхохотались; Жилин покачал головой, подавил собственный смех и решительно вышел вперёд: — А ну, давайте-ка заканчивать вот это все, — он замахал руками. — Косолапов, у тебя роль выучена? Иди волосы расчеши расчёской мокрой, что за король с сеном на голове! Шишкин, Белкин, бегом в палату, репетировать синхронность, у нас только девчонки хорошо готовы, и то — Аврора с Линкой не танцевали, я не знаю, что из этого выйдет! А ты, — он хлопнул Кешу по плечу, — прекрати трястись, понял? Ты потому и верещишь, что перепуган, а там нечего бояться, все свои. Как ни странно, это подействовало; те, кто бил баклуши в рекреации, рассыпались по палатам. Кеша взглянул на него поверх очков то ли затравленно, то ли благодарно. — Не дрейфь, — уже тише сказал ему Жилин так, чтобы слышали только они да Алёнка с Игорем. — Мы с тобой таких оторв сыграем! Ух! Первый отряд шел последним; как бы ни хорохорился Жилин, он волновался так же, как и все. У Кеши тряслись коленки, Лина выглядела бледнее обычного. Но всё прошло идеально; стоило Кеше выйти на стену, его будто подменили. Мягкий, ласковый голос без намёка на заикание, в котором звенела сталь при виде Золушки-Авроры, идеально прямая спина, презрительно прикрытые глаза при виде нее глаза — и поразительно точные движения. — Не будь лентяйкой, девочка. Не так много работы тебе требуется, чтобы получить награду. До последнего зёрнышка перебери все, Золушка, — мягко приказал он Авроре, и Герда с Алёнкой ушли за ним, пересмеиваясь. — Тогда и пойдешь на бал. И на контрасте с ней был Жилин — довольно мурлычащий с интонациями безумной ведьмы из глубин лесов, а не благородной феи. Он откровенно передёргивал манеру передвижения поварихи Натальи, так же размашисто прихрамывая и растягивая слова. На сцену он вывалился в разгар грустной мелодии, под которую растрёпанная Золушка перебирала зерна пшеницы. — Ох, не понимаю я эту молодежь! — картинно проворчал он, взмахнул юбками и с размаху плюхнулся на стул. Потом развернулся, заметил Аврору и удивлённо поинтересовался: — Ой. А ты чего ревешь? Аврора захлопала глазами, видимо, ещё не успела переварить выход Кеши. Однако включилась в игру сразу, улыбнулась ласково-ласково и сказала: — Я не грущу, тётушка. Мачеха сказала дела переделать, вот стараюсь, чтобы на бал успеть хоть глазком посмотреть. Да тут не так и много осталось, — она махнула рукой на мешок зерна старше себя. Жилин хмыкнул. — Во-первых, я тебе не просто тётушка. Я твоя крестная фея. И, между прочим, мы выбрали тебе отличное имя, а ты зовешься Золушкой. Как так-то? Аврора вздохнула. — Мачеха обо мне очень заботится, — негромко сказала она. — Просто она любит тех, кто трудится. Она заботится обо мне даже больше, чем о родных дочерях, они-то не умеют... Жилин громко застучал по сцене волшебной палочкой внушительных размеров, которую таскал по сцене как клюку. — Во-вторых, — не терпящим возражений тоном перебил он Аврору, — я не поняла, почему ты здесь, хотя хочешь быть не тут, а на балу. Труд, конечно, дело благородное, я бы сказала, что благодарное — но не в этом же случае, ты видела свою мачеху?! Нет. Нет-нет-нет, милая, так дело не пойдет, — Жилин закружил по сцене; схватил картонную тыкву, запутался в залихватски повязанном платке, чуть не рухнул в мешок с зерном. Потом так же резко обернулся (он надеялся, что глаза выглядят достаточно безумными): — Ты, — он ткнул пальцем остолбеневшей Авроре в лоб, — заслуживаешь гораздо большего, так что вот возьмёшь и пойдёшь на бал, я так сказала, ясно? — Она будет сердиться и... И... И опять оставит меня без завтрака, — еле слышно выдохнула и опустила пушистые ресницы Аврора. Жилин был готов поклясться, что она вот-вот по-настоящему расплачется, настолько подавленный и грустный у нее был вид. Зал сочувственно ахнул. — Так, нет, так не пойдёт, а ну не хнычь! — распорядился он и вытащил реквизит под писк из первых рядов — двух жаб и одну здоровенную крысу (Игорь дал ему честное слово, что все пальцы останутся при нем, и не только пальцы), от души шарахнул по сцене волшебной палочкой и выдал непереводимую тираду (он забыл заклинание, но какую фею остановят такие мелочи). Замерцал свет, громко заиграла музыка, Северов и Раф задергали прозрачной тканью, изображая волшебный дым, Аврора тайком дёрнула секретный ремешок на подоле платья — и, когда вернулся свет, на сцене уже стояла картонная карета с запряжёнными Белкиным и Шишкиным, и на облучке которой восседал Юра с важным видом. Выдав сверкающей в новом платье Авроре башмачки (помни, в полночь карета превратится в тыкву), Жилин отправил её на бал, а сам томно вздохнул в зал: — Ах, как же быстро растут чужие дети!.. Остаток спектакля почти до самого финала он наблюдал из-за кулис после того, как бережно передал реквизит Игорю. Наблюдал, как Лина мягко вальсирует по сцене с Авророй; слышал шепотки из зала «кто этот мальчик?». Видел, как зловеще кривит губы Кеша, как приказывает дочерям: — Примерьте туфлю. Замарашку не подпускать. И как Аврора ловко управляется, натягивает туфлю на ногу Герды, а Лина за руку дёргает ее на себя; и мачеха-Кеша сердито наступает на нее. — А ну хватит, — Жилин влез между Кешей и Линой, снова стукнул своей блестящей полосатой палкой по сцене. — У нас тут добро побеждает, понимаешь, да. Добро. А ты не добро, — и под громкую музыку он «превратил» Кешу в реквизит. Отмечали бурно; тётя Наталья притащила им огромный пирог на отряд в качестве приза за первое место. Пели песни у костра за отрядом — Травко притащил гитару, голос у него оказался глубокий и красивый. Рядом с Линой восхищенная Аврора прижимала руки к груди, качала головой; Кешу и Жилина, как героев дня, то и дело порывались качать, и останавливало ретивого Шишкина (заводилу всей истории) только то, что рядом был костёр. Подпевали ребята, качались в такт музыке под тёмным небом, пока не начал накрапывать дождь. По палатам разбредались счастливыми и усталыми, и Лина уже всерьёз собиралась спать, как в дверь постучался и просунулся вездесущий Юра. — Девчонки, спите? — прошептал он, и Алёна беззлобно замахнулась на него подушкой. — Спим. А если будишь не по уважительной причине, то и тебя принудительно уложим, — предупредила она. Юра картинно замахал руками, как будто испугался; под Линой слегка задрожала и качнулась кровать — Герда рассмеялась и села. — Рассказывай уже, — скрипнули пружины: она устраивалась поудобнее. — Что задумал? — На этот раз даже не я, — Юра фыркнул. — Мишки придумали призраков вызывать. Сидят, страшилки травят, Раф уже с подушкой сливается от страха. Вот решили вас позвать. — А первая палата будет? — заинтересованно спросила Аврора. Юра покачал головой. — Не в полном составе. Серега запретил Игорю, а Кеша сказал, что придет, если ты придешь. Белкин остался с Серёгой и Игорем, потому что сказал, что мы обо всякой ерунде думаем, и наукой призраки не доказаны. А Шишкин решил остаться с ним, потому что ну друзья же. Так что, если ты придешь, Кеша придет, — Юра подвигал бровями, и на его мышином лице это выглядело настолько уморительно, что Лине пришлось уткнуться в подушку — подавить смех. — Да ну тебя, — Аврора, судя по голосу, надула губы, однако засобиралась. Лина отсмеялась и свесилась с кровати: — Идёшь? Герда подняла на неё глаза и усмехнулась. — Если ты, то и я за тобой. В темноте могло показаться, но, возможно, Герда подмигнула; усмехнувшись, Лина осторожно соскользнула с кровати. Как и тогда с приемником, народу набилось полным-полно: вопреки сомнениям, пришли Шишкин и Белкин, а Кеша уже свернулся на кровати Юры клубком; глаза его в темноте странно поблескивали. Лина уселась на кровати Рафа — тот подвинулся, без лишних слов давая ей пространство. — Как будете вызывать? — деловито поинтересовалась Герда, устраиваясь рядом с Линой и опираясь на нее плечом. — Уже решали? — Вот я был уверен, что ты, Свитковска, скептик, — скривился Белкин. Герда скорчила рожицу. — Тебе не к лицу ханжество, — слегка снисходительно ответила она. — Тебя не Шишкин притащил сюда, а любопытство за длинный нос привело. Так что не надо вот этого. — Да это же ненаучно! — оскорбился Белкин. Алёнка вздохнула. — Остынь, а? — шепотом попросила она. — Приёмник, который поёт нам песни из будущего, тоже не поддается объяснению науки. Игорь, который разносит лагерь, и Серёга, на котором не остаётся ни следа после бури — тоже ненаучно. Да и весело же! Белкин надулся, но замолчал. Лина, впрочем, все равно видела, как он с плохо скрытым интересом наблюдает за подготовкой. А посмотреть было на что: Шишкин вывалил утащенные свечи и спички (спички стрельнули у потихоньку дымящего в окно первой палаты Сергея). Кеша положил перед ними грифельную доску («п-попросил на кружке, они задания на ней пишут, ну ночью она не нужна же им, правильно? Кто ночью пишет на доске?»), Юра жестом фокусника выудил из-под Кеши потрепанную колоду карт. Юра же, с всеобщего молчаливого одобрения, и встал во главе вызова. Нарисовал мелком на доске странный круг, каких Лина никогда не видела, расставил свечи, по одной на каждого, и зажёг их; начал читать абракадабру вроде той, что днём на концерте нёс Сергей, но более осмысленную, похожую на настоящий язык. Пламя свечей дергалось — то ли от сквозняка, то ли от дыхания. Герда прижалась к Лине плотнее — она дрожала, и Раф накинул на них свое одеяло. Молча. Почему они молчали, сказать было сложно; просто вдруг в палате закончился весь звук, кроме монотонного Юриного голоса. Стихли даже сверчки за окном, и ветер оставил в покое ветки ивы. Было тихо. Лина обняла Герду за плечо. Аврора не сводила с Юры зачарованных глаз. Не шумел даже Шишкин. — Дай мне знать, добрый дух, здесь ли ты? — негромко замогильным голосом спросил Юра. Несколько секунд ничего не происходило, а потом короткий порыв ледяного ветра задул пять из одиннадцати свечей. Лине стало не по себе. В очках Кеши и Юры плясал огонь от оставшихся свечей; они молча переглянулись, и Юра тем же голосом продолжил: — Мы не причиним тебе вреда. Позволь нам задать тебе несколько вопросов; прошу, не причини вреда никому. — Он тебя слышит, — внезапно и тихо сказала Герда. — Дай карандаш с бумагой. Есть у кого-нибудь? Завозился Северов, вложил Герде тетрадку и химический карандаш в руку; она, не глядя, перехватила его левой рукой. Правой, безумно холодной, она все ещё цеплялась за Лину, а левой строчила, не глядя на бумагу. Никто не спрашивал, откуда она знает, что это именно «он», но и никто не сводил глаз с её руки, скользящей по тихо хрустящей бумаге. Потом Герда вдруг вскрикнула, отбросила карандаш в сторону; чудом никто не заорал с перепугу. Аврора зажала себе рот рукой, по её щекам струились слезы. Шишкин побелел. Герда только тихо всхлипнула и уткнулась Лине в плечо, и с онемевшим, отстраненным удивлением Лина поняла, что тоже дрожит — несмотря на теплое одеяло. Кеша обернулся, увидел испуганные глаза Авроры и Герды — и вдруг сорвался, сбил огонь со свечей, сломал их круг на досочке. — Вот тебе и ненаучно, — севшим голосом сказал он. Той ночью девочки спали парами — Аврора вцепилась в Алёнку и отказывалась уходить к себе, а Лина молча спустилась к Герде и устроилась рядом с ней. Аврора сквозь сон тихо всхлипывала; Лина молча смотрела на прутья верхней полки над ними. Сна не было ни в одном глазу. Герда подползла к ней поближе, положила голову на плечо, вложила в пальцы свободной руки листок и еле слышно сказала: — Как сможешь, прочитай. Я... Я боюсь. И в тихой, тёмной комнате её страх казался ощутимым, осязаемым, вытягивал воздух и силы; Лина перехватила листок покрепче, и длинными пальцами — указательным и средним — чуть погладила Гердину макушку. — Спи, — тихо сказала она. — Разберёмся утром.