Природа возьмёт своё

Ночь. Улица Готэма. Памела обхватывает себя руками, пытаясь унять дрожь. Старается не смотреть по сторонам. Камень, бетон, металл; везде камень, бетон и металл… Всё мёртвое… бездушное, пустое… Нет деревьев… Здесь нетдеревьевнетдеревьевнетдеревьев… Деревья есть в готэмском парке. Но он далеко; если поднять голову, не увидишь даже вдали. Потому что — стены зданий. Везде — здания… небоскрёбы… …нет деревьев… Почему она опять задержалась на работе до ночи? Ночью на улицах хуже, чем днём. Не потому что она боится преступников, а потому что ночью нет не только деревьев, но и солнечного света. Нет солнца. Нет деревьев. Мёртвый город. Мёртвый, хоть и полный людей. Люди сами сделали его таким — мёртвым. Так страшно… Ей страшно, но кричать нельзя. Если она закричит, её заберут в психушку. Тогда она не сможет даже пойти в парк — и в свою любимую оранжерею; и солнца будет ещё меньше. Даже если в нередко затянутом смогом Готэме солнца и днём бывает не так уж много… Ей надо домой. Дома лучше, чем на улице. Дома есть растения… много растений. Доктор Памела Лиллиан Айсли ковыляет на нетвёрдых ногах к стоянке такси. Теряет по дороге туфлю, но не замечает этого. Таксист думает, что она пьяна — или нет, алкоголем не пахнет, значит, скорее под наркотой. Но ему не впервой подвозить ночью пьяных и обдолбанных женщин, а сегодняшняя пассажирка хотя бы ведёт себя тихо и не норовит заблевать салон. Скорчилась на заднем сиденье, обняла себя руками, спутанные рыжие пряди, выбившись из причёски, свесились на лицо… Таксист на всякий случай провожает её взглядом. Ладно, вошла в подъезд — авось будет в порядке. Памела, спотыкаясь, заходит в лифт и думает только о том моменте, когда наконец окажется в своей квартире. В квартире, полной растений.

***

Плющ улыбается изумрудно-зелёными губами. Её волосы — больше не тусклые прямые пряди, а роскошная грива огненно-рыжих кудрей; кожа отливает нежно-зелёным, растительная лоза обвивает совершенное тело вместо одежды. — Природа возьмёт своё, — глубоким властным голосом говорит она. И, повинуясь взмаху её рук, растения вырастают прямо из пола, пронзают не успевших разбежаться, вопящих от ужаса людей, врастают в них, душат в тисках толстых мясистых стеблей, впитывают, словно удобрения, брызнувшие из тел струи крови… Улыбка Плющ становится шире. Люди изгнали природу из этого города… почти — но не совсем. И сегодня для того, чтобы отдать пришедших на это собрание во власть хищных растений, ей, Ядовитому Плющу, хватило всего лишь небольшой пальмы в кадке, скромно и одиноко стоящей в углу. — Я — Ева нового мира. Я — сама Мать-Природа… Природа возьмёт своё. И отомстит.

***

Снова нет деревьев. И совсем мало солнца. В психушке оказалось гораздо хуже, чем когда-то думала Плющ — тогда ещё доктор Памела Лиллиан Айсли. Впрочем, Аркхэм ведь не обычная психушка?.. Почему же ты не убиваешь своих врагов, Бэтмен? Даже тех, что убили кучу народу? Может, думаешь, что здесь, в стенах лечебницы Аркхэм, нам будет хуже? Но нет, вряд ли. Ты искренне веришь в справедливость. В то, что не должен быть таким же, как мы. А ты и не будешь таким — никогда. Ты никогда не поймёшь, что природа важнее людей. Плющ забирается на свою койку с ногами. Обнимает руками колени, подставляет зеленоватое лицо льющемуся в маленькое зарешёченное окошко тусклому солнечному свету. Сейчас, в полосатой пижаме пациентки Аркхэма, с потускневшими из-за нехватки солнца волосами, лишённая возможности использовать свою власть над растениями, она почти похожа на прежнюю Памелу. Даже несмотря на зелёную кожу и губы. Но её мысли — по-прежнему мысли Ядовитого Плюща. Она вспоминает, как её растения, её детища, прорастали сквозь тщетно пытающихся убежать людей. Как природа в её лице почти взяла своё. Растрескавшиеся губы Плющ — кровь сочится сквозь трещинки, неожиданно ярко-красная на фоне зеленоватой кожи, — улыбаются шире. Природа всё равно возьмёт своё. Рано или поздно.