Легкой поступью я пробираюсь через чащу дикого леса. Где нет никого непрошенного, где лишь мои владенья.
Зима выдалась холодной: снег устилал землю и лесные тропки, не перелетные птицы зябко ежились на размашистых лапах елей, а редкие хищники голодным взглядом рыскали по округе, в поисках какого-нибудь зайца или иной съедобной живности. Лес спал. Лишь изредка где-то в глубине можно было услышать треск шумных кедровок или же песни свиристеля. Время от времени внизу пробегали мыши, робко принюхивающиеся и в любой момент готовые спасать свою шкурку от оголодавших за зиму волков. Кусты, в которых могли прятаться мелкие животные, превратились в торчащие палки, и теперь были бесполезны до ближайшей весны, когда природа наконец оживет, и лес вновь наполнится красками. Впрочем, сейчас в чаще было неспокойно. Гулкую тишину заглушали звонкие голоса людей, мужчин разного возраста, занятых погоней и уже сильно выдохшихся: хитрый лис уже напротяжении двух часов изматывал и глумился над ними, юрко плутая между деревьев, отталкиваясь лапами от мощных вековых стволов, сбрасывая на людей снег, и кажется, лающе посмеиваясь, убегая все дальше. Наконец, спустя буквально полчаса, люди отстают, и лис отправляется домой, быстро пробегая опушку, ловко перепрыгивая через кусты и грациозно приземляясь двумя ногами на зеленеющую траву, принимая человеческое обличье.Там под шелестом листвы деревьев и кустов играет лисья песня. От охотников меня спасают ловкость лап и белое везение.
Дазай ступает мягко, почти бесшумно, по дороге к храму фривольно срывая с дерева персик, надкусывая мягкую, чуть шершавую кожицу, чувствуя, как по губам стекает сладкий сок, быстро слизывая его, прижав уши к макушке от удовольствия и прикрыв глаза. Наверное, персики были главной радостью в его жизни, если не сказать, что единственной. Раньше ему часто случалось выходить из своей обители, находя довольно увлекательным наблюдение за людьми, однако, в последний раз так случилось, что он потерял свою жемчужину, а вместе с ней и немало нервов, занимаясь ее поисками. Жемчужина кицунэ — одна из самых ценных вещей в жизни каждого лиса. Если оборотень теряет свою жемчужину, вместе с ней он теряет и долголетие, и все свои силы, становясь едва ли не слабее простого смертного, более того, рискуя навсегда остаться в лисьем обличии, если жемчужину уничтожат. Нашедший ее в праве просить у кицунэ что ему только вздумается, и лис не в праве не сдержать обещание, данное в такой ситуации. Однако желающему стоит быть осторожным: все материальное, выпрошенное у кицунэ, может оказаться всего лишь иллюзией исскусного обманщика, да и злоупотреблять своим положением не стоит — кто знает, как решит поступить лис, вернув свою драгоценность? — Дядя, это вы потеряли? — Осаму колотит от нервов, и когда совсем маленький мальчик, где-то лет пяти, дергает его за штанину — кицунэ невольно подпрыгивает, даже не пытаясь скрыть подергивающиеся уши и вымокшие 5 хвостов, волочащиеся за ним по берегу и пачкающиеся в грязи. — Я… — юноша сконфуженно прижимает уши к голове, потерянно смотря, как ребенок протягивает ему на ладошке белый светящийся шарик, с любопытством рассматривая нового странного знакомого. — Я ее в реке выловил, когда камушки собирал! — малыш гордо выпрямлется, вздернув конопатый носик кверху, сканируя чужое лицо внимательными голубыми глазами. — Дядя, а вы кицунэ? — мальчик с интересом хлопает глазами, дожидаясь, пока ему неуверенно кивнут, хитро прищуриваясь. — Тогда, чтобы получить жемчужину обратно, вы должны исполнить желание! — ребенок расплывается в улыбке, явно довольный собой. — И чего же ты хочешь? — Осаму же наоборот, смотрит потерянно, нервозно дергаясь при каждом излишне резком жесте маленького человека, боясь, что тот неудачно разожмет ладонь, и жемчужина вновь улетит в реку, разбиваясь об острые прибрежные камушки. — Не знаю… — мальчик глубоко задумывается, деловито положив жемчужину в нагрудный карман серого комбинезона и сдув рыжую прядь с лица, он задумчиво прохаживается около воды, сложив руки за спиной, буровя взглядом землю. Дазай же присаживается на ближайший камень, тревожно ожидая своего приговора, кажется, в какой-то момент беспокойно задремав. — Э-э-эй, — ребенок наконец, видимо, выходит из собственной задумчивости, тряся за плечо ушастого дядю, вновь протягивая на ладошке жемчужину. — Вот. Бери. Сейчас я желание не придумал, но потом обязательно найду тебя и загадаю, — рыжик деловито кивает сам себе, в итоге спокойно уходя дальше играть куда-то ближе к лугу, оставляя шокированного Осаму тревожно сжимать в кулаке свое единственное сокровище.Мой шикарный хвост заметает все следы на всех дорогах, А мой чуткий нос узнает за версту опасности приближение.
Дазай выдыхает, предавшись нервным воспоминанием, бросая косточку от персика куда-то на землю — почва здесь плодородная, и совсем не такая, как на людской территории. Глядишь, через неделю-две, в обители кицунэ будет выситься новое персиковое дерево, вечно услаждая глаза своего хозяина прекрасными нежно-розовыми цветами и давая вкуснейшие плоды. Деревья в этом саду цвели вне зависимости от сезона, поэтому вокруг храма постоянно стоял приятный аромат персиков, однако весной, как и все живое, сад был особенно прекрасен. Казалось каждое деревце, каждая веточка на нем и каждый сучок вытягивались, стараясь подарить миру всю свою красоту и великолепие, в коем они застывали на еще три сезона, чтобы в следующую весну стать еще краше. Впрочем, сейчас в саду витал не только привычный аромат, но еще и чужеродное смешение запахов. Кровь, грязь, пот, кожа и порох. Все это смешивалось в единое понятие, от осознания которого шерсть на хвостах Осаму поднялась дыбом. Охотник. Но… Как человек мог проникнуть сюда, куда нет ходу даже подобным Дазаю? Это ведь чисто физически невозможно… Юноша с трудом себя одергивает от звериного желания обратиться в лисицу и сбежать, спрятавшись где-нибудь в норе, чтобы переждать опасность, а лучше навсегда поселиться там, надеясь, что до него больше никогда не достанут двуногие, охочие до чужих жизней. Впрочем, причина тревог кицунэ довольно быстро показывается сама, не давая шансов на побег. — Я пришел не с войной. Неужели побоишься зайти в свой собственный дом? — к одной из деревянных колон, ухмыляясь, приваливается плечом рыжий юноша, за спиной которого тревожно вьются два огонька-кумихо — служители храма белой лисы. Осаму узнает его, хоть и с трудом. Тот самый ребенок, нашедший его жемчужину около пятнадцати лет назад, просто сильно повзрослевший, превратившийся в прекрасного статного юношу. Кицунэ отвечает ему ответной усмешкой, глядя свысока, поднимаясь по лестнице, игнорируя протянутую руку, облаченную в черную кожаную перчатку. Неудивительно, что он смог легко войти сюда — сад связан с хозяином, и помнит обещание, которое было им дано. Удивительно только, как юноша это место нашел — в реальном мире вход сюда просто так не заметить. Дазай хитро щурит глаза, грациозно усаживаясь на небольшую подушечку на полу, закуривая кисэру. Чего же ты попросишь, маленький храбрый мальчик? — Я вижу, лис, ты понимаешь, зачем я пришел. После того, как я тебя встретил в детстве, я долго искал тебя, наблюдал, выслеживал. Делал то же, что делают лучшие охотники, выслеживая жертву, но не ради убийства. Спустя долгих пятнадцать лет, я наконец решил, что хочу загадать, — юноша делает паузу, сверкая голубыми глазами. — Я хочу, чтобы ты был моим супругом. Я полюбил тебя, после стольких лет тайных наблюдений, и хочу теперь наблюдать за твоей жизнью вблизи, принимая в ней непосредственное участие. — Что ж, будь по твоему, охотник, — кицунэ чинно кивает, сдерживая улыбку на уголках губ. — Но у меня тоже будет условие. Поймай меня, и я буду твоим, — Дазай молниеносно принимает лисий облик, со свойственной ему прытью выбегая из храма, перескакивая через кусты и ныряя в снег, будто бы на прощание издевательски махнув пятью хвостами, слыша за собой топот, громкие ругательства, и кажется, улыбаясь — охота началась.Так, охотник мой, тебе осталось только уповать на Бога, Лишь издалека мелькнет мой белый цвет, как будто бы видение.