А ты вернёшься под дождём Неоправданные ожидания Только ради кого твоя любовь Плачет по радио?
Ворох мыслей в голове. Сумбур. Сильно-сильно-сильно! Придушить. Нет, обнять. Нет! Сначала обнять, потом придушить, тоже сильно-сильно. А затем куда-то далеко, где нет ни телефонов, ни начальства, ни-ко-го. Где был, что делал, с кем войну вёл? На пару суток похититься вместе с ним в деревянный домик в Сортавале и заговорить до смерти. Слишком долго молчали, слишком долго присматривались. Стало поздно. «Пока, Маш» и то самое, с кисточкой. А она здесь стоит, под неоднозначные взгляды коллег. А он там едет. Подальше от культурной столицы в столицу возможностей. Так все говорят? Нет. Его возможность здесь. Осталась. Замёрзшие тонкие пальцы на кожаной оплётке руля машины. Все ещё пахнет кожей и автосалоном. Дворники не справляются с дождём, лобовое стекло мужественно выдерживают потоки ледяной воды. Мокрый зонт брошен на коврик соседнего сидения. «Кофе попьём?» Да хоть кофе, хоть травяной сбор. Успокаивающий, чтобы нервные клетки утраченные восстановить. Возможно ли? Возможно ли… Растить в себе любовь из лёгкой влюблённости на расстоянии — да. Не позвонить ни разу — да. Ждать сильнее, чем летний отпуск — тысячу раз да. Любовь… Есть? Да! Нет? Может быть. «Ваш этот Платонов». Язвительно, нагло, дерзко. Как умеет. Как в далеком двухтысячном, когда дела разваливали с таким же старанием, с каким с десяток лет назад развалили Союз. Не со зла, просто по привычке. На его памяти такого не было… И вот вдруг случилось. Прикатило из златоглавой и тут же захватило самое дорогое. Хотя так считать просто было удобнее… На деле сдал позиции без боя, нет, не струсил. Просто знал, что там ему искать нечего. Много проблем, ещё больше пудры. Дождь снаружи, дождь внутри. Холодная вода с неба услужливо скрывала едва высохшие соленые дорожки на щеках. Никто не должен знать. Смешно. Не то, не то, не то! Прождать сколько надо, чтобы потом спросить, а надо ли вообще было. А если надо, то, собственно, кому… Бессмысленно. Телефон разряжен в хлам, гудки пробиться не сумеют. Даже те самые, которые ждёшь триста шестьдесят четвёртый день. Или завтра, или уже никогда. Чувствует сердцем. Следовательское сердце за годы работы мутирует, обрастает железной броней, черствеет… А любить не разучивается никак. Вопреки. Серая масса вываливается на улицу, бродит по переулкам, нарочно толпится на переходах. Шли бы домой. Плохо. Дождь. Нет, напротив! Прекрасно. Свежо, пахнет асфальтом и Фонтанкой. До метро пешком. спуститься по эскалатору вниз, по привычке считая людей напротив. Машина сиротливо осталась наверху. Сошла с ума. Замёрзшие тонкие пальцы держатся за поручень в вагоне. Ощущается аромат студенчества, работы в прокуратуре и первого замужества. Серая тень из прошлого не имеет ничего общего с той самой, что отражается в грязных стёклах метрополитена. Бежевое пальто греет тело, но не греет душу. Душу вообще ничто не греет, кроме чужой души. Такой же замёрзшей, заблудшей, потерянной души… Душно. На воздух. Подставить лицо под усилившийся дождь и не обращать внимания на серую массу вокруг. Обходят, сторонятся, думают, что сумасшедшая. Да? Нет. Просто потерялась. Телу уже давно за дцать, а вот душа же ещё совсем девчонка. Наивная… Нет, мечтательная! Мечтательная и ранимая. Ноги сами приводят к вокзалу на Восстания… Гомон и чемоданы на колёсах сносят с ног, серая масса раскрашивается яркими флажками экскурсоводов и истошными криками потерявшихся японцев. Хочется тоже потеряться. Никогда не любила поезда за их лениво-неторопливую манеру перемещать из точки А в точку Б. Суета-суета-суета. Страшно. Зачем приехала? На что надеется? Назад? Поздно. Эхом в ушах разносится омерзительный скрип колёс. Приехал поезд. Фирменный, с иголочки, с белоснежными занавесками и красными коврами в проходах. Пафос. Иллюзия. К чему все, если результат один? Разъединить. Москва слезам не верит, про Петербург ничего такого не говорили, поэтому можно смело позволить слезинке скатиться вниз и разбиться о заплёванный вокзальный пол. Из вагонов медленно начинают выливаться пассажиры. С сумками и без, беспрестанно ищущие в толпе знакомые лица и те, кто хмуро идёт к выходу. Она же тоже была там, по ту сторону. Давно. Забыть, переступить, вычеркнуть из памяти навсегда. Не получится никогда, сколько не заставляй себя. Сердце внезапно съёживается под натиском воспоминаний. Весь город прошит ими словно дело, которое вот-вот уйдёт в суд. Белая нить, которую нельзя распарывать. Все разрушится. Хочется бежать вперёд и, расталкивая людей, искать глазами глаза. Те самые. Последнее воспоминание с того дня, после — провал. Ноги не слушаются. Знак? Слабость. Пора уходить. Все давно потеряли и ищут если не с ФСБ, так с вертолётами. Металлический голос что-то бормочет про следующий поезд, про личные вещи, про провожающих. И вдруг становится так больно. Замёрзшие тонкие пальцы судорожно хватаются за фонарный столб, а земля уходит из-под ног. Плохо пахнет вокзальным фастфудом, шпалами и сыростью. Саднит горло, ужасно хочется пить. Перед глазами мутными пятнами продолжает суетиться народ. Почти трясёт. То ли от холода, то ли от страха, то ли ещё от чего. Глупо-глупо-глупо. Пора. В лужах радугой растекается бензин, красный свет светофора — единственное яркое пятно тусклого города. Знак стоп. Красный. Пора остановиться. Назад. Промокнуть, но не заметить этого просто потому, что и так холодно. Давно. Очень давно. Мерзлота, да. — Маша? Галлюцинации. Не бывает так. Но непременно надо обернуться, чтобы убедить себя в этом. Нет. Правда стоит. Обеспокоен. Смущён. Рад? Крепко прижимает к себе её, продрогшую до последней клеточки, и вдруг становится так тепло. Говорит что-то, ругается, кутает в ставшее бесполезным пальто. Куда-то ведёт. Куда? Неважно. Просто там нет дождя. Там просто он. И этого, пожалуй, хватит. Горячие пальцы переплетаются с чужими. В воздухе мешаются ароматы духов и тёплого чая с пахучим мёдом. Обрывки ненужно-важных фраз и скомканные касания губ. Терять голову, но не терять себя. Сильно-сильно-сильно! Любить. И почему-то кажется, что это уже навсегда.Часть 1
13 октября 2020 г. в 11:43
Примечания:
inst: @tainy.team