Рассвет

Солнце в окна скалится, словно довольный Коцит, и Флегетон ненавидит его за это. За безжалостные рассветные лучи в половину пятого утра, что пробиваются сквозь высокие окна их временной резиденции; за то, что оно встаёт так рано и вынуждает вставать его самого. Ушли времена, когда ему нужно было просыпаться слишком рано, чтобы привести себя в порядок перед очередным выходом в люди - а привычки остались и теперь временами чертовски сильно мешали жить. Пытаться спать при свете - гиблое дело. Давно пора купить светонепроницаемые шторы, но что с ними делать, если придётся менять место жительства? Бросить, как и всё остальное? Флегетон и так жалел о каждой вещи, которую так или иначе приходилось оставлять в других домах и квартирах. Можно, конечно, вообще не спать. Но тогда этот мир лишится одной из немногих своих прелестей, а сам Флегетон - ощущения тяжёлой руки поперёк тела, тёплого дыхания в затылок и чувства единения - такого, что людям, наводняющим город за окнами, никогда не испытать. Солнце прячется за облако - чтобы через несколько секунд вновь бросить лучи в лицо. Флегетон недовольно морщится, поворачивается на другой бок в надежде скрыться от них - и утыкается носом в шею спящего Ахерона. Спящего Ахерона, которому хоть ядерным грибом свети - не проснётся. Спит, чёрт совершенный - волосы из растрепавшейся косы разметались по подушке, рука на талии мягкая и расслабленная, а на лице выражение такого умиротворения и удовольствия, что хоть вечно смотри. Может, оно и к лучшему, что спит. Ведь если сейчас протянуть руку и положить её на крепкое чужое бедро, а потом провести вверх, к животу, и ещё выше, к груди, то в памяти вспыхнет образ вечера накануне: смятые простыни, тёмная кожа - к светлой, блики оранжевого пламени свечей, одурманивающий запах крови, сплетение тел, тянущая, приятная боль от укусов на груди и плечах. Вот шершавые ладони держат за запястья, вжимают в постель, тяжёлые, горячие, а тёмные волосы падают на лицо, и дыхание сбивается, срывается в стон, и не нужно никого дурмана, чтобы... У них была тысяча таких вечеров, тысяча встреченных рассветов, а огонь внутри - всё ещё, всё ещё. - Милый, - подтягиваясь чуть выше, шепчет Флегетон в чужие сомкнутые губы - и Ахерон, которого не разбудишь залпом орудий "Авроры", тут же откликается. Из его груди вырывается гулкое "уррр", словно то ли кот мурлычет, то ли недра земли бурлят, и Флегетон восторженно замирает, глядя, как открываются медленно глаза, как фокусируется на нём карий взгляд и вмиг становится мягче, нежнее. - Доброе утро. - Доброе, - отзывается Флегетон, и по коже рассыпаются искры - от хриплого голоса, от взгляда, от того, как мучительно медленно сонный Ахерон привлекает его к себе, щурится на окно. А потом - от того, как переворачивается, на мгновение подгребая его под себя, и переваливается на другую сторону кровати, закрывая его широкой спиной от надоедливого солнца. - Спи ещё, - говорит тихо и зарывается носом в волосы, безнадёжно портя и без того растрепавшуюся укладку. Флегетон - снова - замирает в его объятиях, а потом закидывает ногу ему на бедро, обхватывает рукой грудь и улыбается довольно, пряча лицо в могучей тени, куда не сможет проникнуть ни единый луч света. Если солнце раз за разом встаёт не для этого - то для чего же тогда?