Своеобразный Хэллоуин

Глухо ухнула кукушка. Альберт, подпрыгнув на месте и забавно сведя в испуге брови, принялся вертеть головой по сторонам, будто желал убедиться, что это точно кукушка. Рихард, протяжно вздохнув, схватил его за рукав тонкой клетчатой рубашки и, что-то невнятно пробубнив, потянул дальше, на себя, в сторону витиеватых ворот с предоставляющей полета фантазии надписью: «Кладбище им. святого Себастьяна». — Обязательно было тащиться сюда именно сегодня? — вновь заворчал Альберт, косясь на стройные ряды могил. Рихард шикнул и, ненадолго остановившись, но так и не выпустив его рукава, прислушался. Поднялся несильный, завывающий в верхушках облетевших деревьев ветер. Под ногами заструился похожий на сигаретную дымку туман. — Нормально. — Рихард кивнул сам себе, последний раз дернул Альберта, чтобы тот поравнялся с ним, и странновато улыбнулся. — Выбирай надгробие. — Ч-чего? — Альберт отшатнулся на шаг, оглянулся на прилично отдалившиеся ворота и, совсем оробев, стал крепче кутаться в рубашку. — Иди ты. Я домой хочу. — Дома успеешь посидеть. — Рихард отмахнулся, сам прохаживаясь вдоль могил. — Не стой столбом. Вот, видишь, э-э… — Он прищурился, силясь в темноте разглядеть местами стершуюся надпись. — Б. Ширах. Сойдет. Иди сюда. — Ты ведь это не всерьез? — Альберт, тихо заскулив, все-таки сдвинулся с места и с опаской потыкал холодный гранит. — А если увидит кто? — Кто? Тут только птицы да белки. — А если… они. — Кто — они? — Ну… мертвецы. Рихард закатил глаза и едва не застонал от раздражения. Альберт прикусил губу, тихо радуясь, что в ответ не последовал целый ряд так свойственных его парню разнообразнейших насмешек. Не успел он, впрочем, спокойно выдохнуть, как вслед за неразборчивым бормотанием в спину пришелся толчок, вынуждающий податься вперед и упереться руками в надгробие. — Ну подожди, — вновь возразил Альберт, царапая короткими ногтями гранит. Хорошо хоть с обратной стороны встали, а не прямо на могиле. Так бы от стыда в первую же секунду умер. Рихард, пропустив его слова мимо ушей, одним резким движением расстегнул чужой ремень и чуть спустил брюки, оставляя их болтаться где-то у коленей. У Альберта ноги подкосились, когда по внутренней части бедер в медленном нежном движении прошлись теплые ладони. Пришлось податься вперед, практически обнять могилу и уткнуться в собственные руки, изредка всхлипывая. По телу заструились мурашки, стоило потянуть за кристаллик в основании пробки, едва вытаскивая ее наружу, а затем с силой вдавливая обратно. — Ну хватит, — заскулил Альберт, пытаясь свести ноги, за что тут же получил несильный, но весьма ощутимый шлепок. — Мне здесь не нравится. — Так закрой глаза, чтоб не смотреть, — раздраженно шикнул Рихард, шаря по карманам в поисках наполовину пустого тюбика. Вжикнула ширинка. Альберт и впрямь зажмурился, тыкаясь носом в ткань на локте. Вокруг члена сомкнулась чужая ладонь, делая первые невыносимо медленные движения. В голову ударило возбуждение, от которого все вокруг дымкой покрылось и в висках застучало, точно вместо сердца оказался отбойный молоток. Рихард засопел, выдавил на средний палец крупную каплю смазки и, покрепче сжав член у основания, втиснул его рядом с пробкой. Альберт задрожал и вновь едва не упал, но быстро взял себя в руки, подаваясь тазом назад и пропуская чуть различимый, будто бы плаксивый стон. К среднему прибавился безымянный, растягивая сильнее, и опять захотелось свести ноги или хотя бы сесть, чтобы унять дрожь в икрах. Пробка выскользнула, едва не свалилась на землю, вовремя перекочевав в карман. Рихард перехватил Альберта под живот, задвигал пальцами скорее и, сбивчиво задышав, в неконтролируемом приступе вожделения неосознанно сам качнул бедрами, потираясь пахом о чужие ягодицы. Снизу опять застонали: в этот раз отчетливее, громче, как мед по ушам. Рихард осклабился, сунул руку в ширинку и, что-то невнятно и сбивчиво прошептав, одним резким движением оказался внутри. Альберт вскрикнул, тут же зажал рот, пугаясь взмывших с веток потревоженных птиц, и подался назад, насаживаясь глубже. В бедро больно впились пальцы, но Альберт даже зашипеть не успел, как его схватили под грудью и дернули вверх, так, чтобы припасть к затылку открытым ртом, пройтись поцелуями по шее, задвигаться быстрее, отрывисто дыша прямо в раскрасневшееся ухо. Рихард сместил руку ниже, к члену, вновь обхватил его у основания и повел по всей длине, пытаясь подстроиться под собственный темп. Перед глазами повело. Особенно когда один из сосков сжали, едва не прокручивая по часовой стрелке, а ногу отвели в сторону, ускоряясь так, что ритм с сердцебиением почти совпал. Альберт через раз забывал дышать, чувствуя, как мокнут ресницы — опять на пустом месте расплакался, Рихард будет недоволен, хоть виду и не подаст. Хотя сейчас ему явно не до этого: вон как рычит, то и дело норовя укусить то за шею, то за оголившееся плечо. Стыдно было признавать, но в такие моменты он нравился Альберту больше всего: такой же дикий, грубоватый, но не огрызается и не пытается поддеть всеми возможными способами. Нестерпимо заболело горло, стоило последнему громкому стону вырваться из груди. Альберт уперся локтями в могилу, тяжело дыша, пока Рихард, бурча что-то себе под нос, искал по карманам упаковку влажных салфеток. Дымка перед глазами прояснялась. Спереди, будто бы осуждающе сверкая отражающими луну зрачками, прыгала любопытная ворона. Альберту хотелось прикрикнуть, спугнуть, но вместо этого он лишь плюнул: в прямом смысле, так, как это обычно делал Рихард, когда был недоволен. Птица каркнула и, явно оскорбленная этим жестом, ускакала к другому ряду. Альберту до жути хотелось извиниться перед покоящемся под плитой человеком, но понимал, что засмеют, а потому лишь погладил гранит кончиками пальцев, строя виноватое лицо. А Рихард, наконец, с радостным возгласом нашел салфетки.