Научи меня, а?!

Мутно-белые облака украшают легкими дымками светло-голубое небо, редкими и хаотичными. Прячут за собой яркое солнце, чьи лучи вопреки всему настойчиво озаряют засохшие травы, камни, стены и желтую землю тренировочных площадок. И зачем Жан пришел туда? Полюбоваться на каких-нибудь бездарей, что не могут нормально освоить устройство пространственного маневрирования? Пусть будет так. Посмеяться над теми, у кого не получается, осознать свое превосходство, и от этого, должно быть, станет легче — надо же хоть как-то подпитать свою гордость после очередной дурацкой речи Эрена. Выскочка. Красноречивый выскочка. Мелет языком красивые фразочки, а все воодушевляются. Бред какой-то. И Микаса вечно вертится вокруг него... Что в нем такого-то? Чьи-то неисправные ремни валяются на пустом поле. Совершенно пустом. Только ветер сонно играет с засохшими травинками и создает некое подобие живого звука. Жан почти неслышно чертыхается и гневно пинает старый поношенный ремень, валяющийся неподалеку. Немного плывет в глазах, и тело вяло поддается мозговым сигналам — алкоголь, даже совсем чуть-чуть, а сказывается. Садится на сухую землю и просто закрывает глаза. А там, черт возьми, снова возникает образ Аккерман, ее волосы, шелковистые, длинные. Именно длинные. Дура, зачем обрезала их по одному замечанию выскочки Эрена? Бесит. Далеко где-то слышны отголоски жизни: смехи, болтовня и топот. А совсем рядом ветер, что создает подобие живого звука. Не дают они впасть в отчаяние, как следует. А потом и вовсе атмосфера досады нарушается чьими-то шагами. Настолько живыми и веселыми, что даже смеяться над своей жалкостью можно. Жан злобно и одновременно лениво поворачивает голову. В двадцати шагах от него стоит какая-то нелепая, смешная фигура. Поднятая и согнутая в колене правая нога, слегка повернутый корпус, протянутая к нему ладонь с жестом, скорее всего означающим «Стоп», спрятанная за спину другая рука, надутые щеки, крошки у рта и взлохмаченные волосы, неаккуратно собранные в конский хвост. Картошечница. — Извини, — выкрикивает Браус, и из набитого едой рта летят крошки. Да и слово-то это кое-как разобрать можно. Сама, кажется, забыла, что рот полон. Тут же сглатывает еду и повторяет извинение уже более отчетливо. Во взгляде больших глаз легкий испуг, но ни капли вины. Странная девушка. Наверняка головой в детстве ударилась. Не понимает элементарного, дурачится, совершает одни и те же ошибки... Ей бы в детский сад. Какой солдат из нее вообще? Глупая. До абсурда глупая. Жан недовольно хмыкает и оглядывает с ног до головы ее странную позу. Можно было бы прогнать и продолжать слушать ветер, но как-то… Язык не поворачивается — алкоголь, наверное, бурлит в организме. Да и что с нее взять? Она же глупая. Высокомерно махнуть рукой и снова развернуться, чтобы бесцельно смотреть на тренировочное поле. Не ушла. И даже более того — идет сюда, так как слышны приближающиеся задорные шажки. Жан даже решил бы, что она издевается, вот только знает — она просто глупая. — Возьми, — Саша протягивает ломтик хлеба дрожащей рукой и смотрит хмуро куда-то мимо. Странная. — Не надо. Ешь сама. И как ветром сдуло ее хмурость, в глазах снова блестят яркие искры предвкушения и счастья. Нет, намного ярче, чем прежде. Даже смешно становится. Жан усмехается и слегка кивает головой, как бы про себя говоря: "Ну что за чудо-юдо…" Саша садится неподалеку и довольно пожирает засохший кусок хлеба. Сквозь чавканье интересуется, почему он тут сидит, и удивленно смотрит блестящими, большими глазами. Жан ничего не отвечает — сам толком не знает. Но смотрит на нее, уже не отстраненно, а почти умиленно — алкоголь, наверное… Невольно в его мыслях проскальзывает сравнение ее с Микасой. По всем параметрам Аккерман… не то чтобы лучше, нет, просто совсем другая. Просто они совсем разные. Шелковистые волосы — взъерошенные волосы, грустный взгляд — задорный взгляд, постоянное спокойствие — небывалая несдержанность. И продолжать можно, сколько угодно. А сказать, что Браус хуже, язык не поворачивается. Снова алкоголь?.. — Эй-эй! — проглотив последний кусок, Саша начинает резко теребить его за плечо и обрывисто кричать в самое ухо. — Ты же лучший в пространственном маневрировании, да?! Точно! Я же видела твои приемчики! Круто вообще! Научи меня, а?! — Чему же? — фыркнув, приподнимает бровь, а улыбку все равно сдержать не может — в ее глазах столько неподдельного восхищения, и это льстит, нереально льстит. — Какой-нибудь круто-о-ой прием покажи! — размахивая руками, кричит на все поле, и словно вкалывает в его тело радостный азарт. — Ладно! — он поднимается, не сдерживая улыбки и слегка шатаясь. — Смотри только не навернись! Она прыгает на месте от счастья, невольно вызывая улыбку. Странная. Радуется такой ерунде. Браус не бездарь, конечно же. Жан не для подтверждения собственного превосходства хочет показать ей что-нибудь. То ли ее задорность передалась к нему воздушно-капельным путем, то ли все-таки алкоголь в крови не на шутку разыгрался. Браус не бездарь. Можно даже сказать, что гений. Какой-то у нее совершенно собственный стиль полета — высоко-высоко, а потом пронзительной стрелой вниз. И на последнем миллиметре, приближающем к земле, снова ввысь, даже еще выше. Опасно: не успеешь вовремя — покалечишься. А Жану это чертовски нравится. Как огромная порция зажигающего адреналина в кровь. И забыться можно, не думая о проблемах, полностью отключиться от реальности. Один раз можно. Саша смеется заразительно громко, а еще успевает вытворять в воздухе смешные выкрутасы: подобие шпагата, ласточки, нелогичные повороты. Жан даже ловит себя на мыслях, что не может оторвать от нее восхищенного взгляда и хочет так же дурачиться в воздухе. Один раз можно же. Да и алкоголь вовсю бурлит в организме. И кто кого учит вообще? А алкоголь все-таки сказывается, принося уже последствия... Жан неловко теряет равновесие и сбивает на лету Сашу. Оба падают на землю, еще немного прокрутившись на ней и глотая поднявшуюся от удара пыль. Голова идет кругом, хотя физическая боль почти не ощущается. — Прости. Ты в порядке? — чуть приподнимая голову, с прикрытым глазом еле выдавливает он из себя и смотрит на жалобное лицо Браус, которая быстро и испуганно дышит под ним. — Ага, — она кивает головой и как-то потерянно смотрит на светло-голубое небо с легкими дымками облаков. Не врет. Она вообще врать не умеет, даже когда нужно. И в данном случае это… радует. Жан томно выдыхает, закрывает глаза и снова опускает голову к ее плечу. Она наверняка недоумевает и хлопает глазами сейчас. Да Жан и сам почти недоумевает, зачем так сделал. Алкоголь? Ага, конечно… Чуть сильнее сжимает ее в объятиях и слегка трется лбом о впадину между шеей и плечом. Она глупая — все равно ничего не поймет. Не должна, по крайней мере. А с губ так и просит сорваться что-то вроде: — Эй, поделись своей глупостью, своей странностью. Тебе же наверняка легко живется… Ты, кажется, даже не ощущаешь сполна того страха, что испытывает каждый из нас при виде этих мерзких тварей. Ты словно глупый ребенок, не понимающий ничего, не принимающий реальности. Хотя знаешь?.. Я даже завидую. Да, я хотел бы тоже не принимать эту чертову действительность, быть ребенком… Снова окунуться в детство, в веселье, в счастье… Научи меня, а?!