"Они меня не слушают!"

У Антона есть парень. Точнее мужчина. Его мужчина… Познакомились они тогда, когда парень перешёл в одиннадцатый класс. Арсений Сергеевич стал его учителем русского языка и литературы, и кто же знал, что именно с помощью этого преподавателя юноша так искренне полюбит эти два школьных предмета. И проблема отнюдь не в том, что Шастун до этого плохо знал науку родного языка, как раз-таки хорошо, чересчур как хорошо. А дел было в том, что ещё два года назад у него был дотошный репетитор, который обучил всему наперёд, из-за чего на уроках было до ужаса как скучно. На уроках русского Шаст маялся от безделья, спал, мысленно проклинал своих одноклассников, которые не могли элементарных вещей понять. Да и учитель хорош, рассказывать интересно явно не её конёк. И только когда пришёл к руководительству Арсений Сергеевич — всё стало на свои места: уроки были занимательные, вовлечены в него все — и двоечники, и отличники, в классе стояла гробовая тишина, просто абсолютная дисциплина, хоть учитель и не кричал ни на кого, не повышал голос, как раз наоборот, говорил спокойно, тихо, так, что самые первые уроки ученики не могли его расслышать. Может, это и было его фишкой. Попов никого не выделял, для него все были равны, будь ты хулиган или прилежный школьник. Он мог разрядить урок шутками, историями из жизни, но при этом за сорок пять минут успевал всё: спросить правило у доски, при этом не напрягая ученика, проверить домашнее задание вместе с классом, изучить новую тему, вместе с тем делая всё максимально весело, а также отработать новый материал, задать по нему домашнее задание, предварительно прокомментировав его. Удивительно, что класс он ещё ни разу не задержал на перемену. Учитель был весьма эмоционален, бурно реагировал, когда удивлялся, смеялся вместе с учениками, однако вовремя мог успокоиться и угомонить детей, чтоб не переборщить и сильно не возбудить в них неучебный лад. Оценивал справедливо: пять, значит, пять; два, значит, два. И неважно, кто писал работу, все должно быть честно. Списать не получалось. Не то, чтобы он отбирал работу на диктанте, просто ученикам и в голову не приходило списывать у других. К тому же, Попов и сам говорил, что сеить ошибки на весь класс — не самый лучший вариант, а списать у другого отнюдь не значит, что у него правильно. Когда дети всё же списывали, а потом видели, что изначально написали правильно, а исправили на неправильно, тогда и задумывались над словами Арсения Сергеевича, начиная выполнять работы с помощью своей головы. В общем, что распинаться перед вами. Описать Попова можно было одним эпитетом — мудрый.

*****

Антона Арсений Сергеевич зацепил сразу. Умный, справедливый, красивый… Любой, даже самый короткий контакт с учителем вызывал мурашки по коже, а в животе порхали побитые бабочки со сломанными крылышками. Шастун даже записался на спецкурс, хотя и так всё знал, он сделал это лишь для того, чтоб видеть… его. Когда учитель случайно — нет, правда случайно — прикасался к его руке, когда оставлял после уроков с какой-то просьбой, когда интересовался его самочувствием после занятия, если он не отвечал, не был активным и просто сидел с поникшей головой, когда просил принести журнал, когда хвалил на уроке, когда давал ему, как самому ответственному, тайком помочь с проверкой тетрадей, Антон был готов расплыться лужицей или распаться на атомы прямо на месте. Если сначала было ещё терпимо сидеть на уроках, то потом, со временем, это стало буквально невозможно. Бархатный голос педагога затмевал разум. И Антон, приняв такое непростое решение, стал прогуливать русский и литературу, отписался от спецкурса, да и впринципе начал избегать Попова. Шаст проскакивал весь четвёртый этаж, дабы не останавливаться у четыреста четырнадцатого кабинета. А вообще, лишний раз не заходить на этот проклятый этаж. Он перестал ходить в столовую, ведь там обедает он. Он больше не ходил в библиотеку, где обычно на переменах отдыхают ученики, ведь Попов там часто проводит своё свободное время, ища или читая какие-то книги и словари. Арсению Сергеевичу это не нравилось. По его мнению, у ученика не было причин прогуливать уроки, ведь проблем у Антона с его предметами и в помине нет. А узнав у других учителей то, что Шастун исправно ходит на их занятие, учитель стал недоумевать ещё больше. Как же так? Почему ученик избегает его? Что он делает не так? Догадок о том, что парень испытывает к нему такую неправильную симпатию, а может и влюблённость, не было. Поэтому Попов, уже порядком озлобленный данной ситуацией, как-то решил поджидать Шастуна после его последнего урока, алгебры. Арсений Сергеевич до сих пор помнит то, как ученик мялся перед ним, отводил взгляд под его пристальным взором. Мужчина тогда взял его за руку, а другой приподнял подбородок юноши, заставляя смотреть прямо в сверкающие от злости бездны. У мальчишки затряслись руки, губы подрагивали, а зелёные глазки наполнялись слезами отчаянности. Тут-то он во всём и сознался Арсению Сергеевичу, и, на удивление, тот отнёсся к симпатии ученика с пониманием. Нет, он не ответил взаимностью, просто поговорил с учеником один на один, сказал то, что тот может со спокойной душой, без каких-либо проблем посещать его уроки и не переживать поводу этого разговора, ведь мужчина будет делать вид, будто сего разговора и вовсе не было. И Шастун правда начал исправно ходить на уроки русского языка и литературы, а не прятаться в туалетах. Даже спецкурс обратно вернулся в его расписание. Однако жадные и голодные взгляды не прекратились, он просто не мог перестать залипать на учителя, но теперь появилось некое отличие: Арсений Сергеевич стал невольно засматриваться на то, как в свою очередь на него засматривался Антон. То, на что он раньше не обращал внимание, стало привычном делом на каждом своём уроке. Мужчина на занятиях стал меньше шутить, больше думать, иногда запинаться. Задумчивость его было видно не только на уроках русского языка и литературы, но и на переменах. Теперь он с Антоном как будто поменялся местами. Парень продолжал улыбаться, веселиться со своими друзьями, одноклассниками, товарищами, а мужчина, напротив, ушёл в себя. Теперь инициатива шла со стороны Шастуна: как-то подошёл он к Попову на большой перемене, длиною в 25 минут, когда тот сидел грустный в своём пустом кабинете, вместо привычной библиотеки или столовки, и спросил о самочувствии учителя за последнюю неделю, ведь тот совсем поник, что заметили все его ученики. Шастун смотрел в его глаза так искренне, с таким нескрываемым чувством беспокойства за объект своего воздыхания, что Арсений Сергеевич не выдержал и рассказал школьнику все, что происходит на его душе. Главным образом то, как он не принимал в себе эти чувства. Неправильные чувства. Абсурдные. Как можно было влюбиться в ребёнка, который к тому же его ученик и, на худой конец, парень! Но все обошлось. Все обсудили. Все порешали. Так и завязались их отношения. Сначала неловкие, скромные, а потом все поехало как по маслу: жаркие поцелуи в губы, в шею прямо на переменах в запертом кабинете, и, о чем точно следует умолчать, минет под учительским столом. Антон переехал к Арсу, так было намного удобнее обоим. Но в одиннадцатом классе перед каждым вставал непростой выбор: куда поступать и кем, соответственно, быть по жизни. Многие ещё с пятого класса грезят о какой-то профессии, кого-то родители заставляют осуществлять их детские несбыточные мечты, кто-то заставляет идти по своим стопам. А есть тот тип, который дожил до выпускного класса, а до сих пор не знает, что он есть такое. Однако после того, как Шаст начал встречаться с учителем, он твёрдо решил, что пойдёт по его стопам, на филологический и педагогический факультет, чтоб стать таким же уважаемым, справедливым, прикольным и просто отличным педагогом русского языка и литературы. Благодаря помощи Арсения Сергеевича и упорству, труду и замечательно ума с хорошей базой Антон успешно сдал экзамены и даже смог поступить на бюджет туда, куда так желал. Арсений был горд за свою вторую половинку. Но, наверное, быть учителем средней и старшей школы для Антона Андреевича и стало огромной, как он потом это понял, ошибкой…