*
Джисон никак не может поудобнее улечься на разложенном диване, что заменяет в квартире Хёнджина кровать. Он ёрзает туда-сюда, пытаясь не отвлекаться от аниме на экране телевизора, но все попытки тщетны — ему неудобно, да и аниме проходит куда-то совсем мимо него. Просто день, наверное, такой вот отстойный, и ничего с этим поделать не удастся. Так что Джисон поверженно вздыхает, валясь на постель почти что мешком — устраивается на спине, раскинув руки в стороны, ещё и задевая Хёнджина. Хёнджин, что странно, даже совсем не бубнит недовольно в ответ. Уснул, что ли, чёрт? — Хёнджин, — первый раз, на пробу, выходит совсем тихим. — М? Не-а, так не пойдёт. Джисон прочищает горло, чтобы доебаться уже погромче. — Хёнджин. — А? Бинго! Джисон довольно ухмыляется, тут же поворачиваясь лицом к чужому лицу, выражающему достаточную степень сонливости и растерянности, чтобы явно не сообразить вовремя, что только что была допущена фатальная ошибка. И кто такой Джисон, чтобы позволить этому так просто ускользнуть в небытие? — Хуй на! — ему в лицо тут же прилетает подушка. Ну, справедливо, так-то. Хёнджин почти под ухом ворчит какие-то проклятия, наверняка недовольный тем, что его вырвали прямо из дрёмы. Хотя, правды ради, у Джисона есть более важная тема, чем подлавливание лучшего друга на таких вот словесных ошибках, но как её поднять, не испортив окончательно им день, он не то чтобы понимает. Разговаривать про соулмейтов с человеком, которому его соулмейт сделал больно в первые же секунды после встречи — это как ходить по минному полю. Специально ступая на мины. И у тебя ещё карта есть с точным расположением всех мин. Ладно, возможно Джисон всё же преувеличивает. На самом деле, Хёнджин вполне спокойно принимает любые разговоры на тему соулмейтской связи, несмотря на весьма и весьма печальный опыт. Просто, возможно, чисто теоретически (никак не взаправду!), Джисон ебучее ссыкло, ищущее для себя бесконечные оправдания. — Что спросить-то хотел, Сон? — Хёнджин сам поворачивается к нему, убирая в сторону подушку, и поудобнее размещается, подперев голову рукой. Ох, ну как же он обожает этого проницательного придурка. Если бы не Сынмин, то сам бы начал к нему приглядываться — грех же такому сокровищу пропадать. Но шутки в сторону. — Тебе было… Э-э… Больно? — Джисон, кажется, пугается сам своего вопроса, словно и не ожидал, что может такое выдать, — Ну, знаешь, когда… — Нет, — Хёнджин отвечает так, словно они болтают про просмотр аниме. Совсем не волнуется, не выглядит встревоженным или задетым болезненными воспоминаниями, словно они каждый день вот такие откровенные разговоры затевают. Он улыбается, тонко и, самую малость, печально, а потом протягивает руку, чтобы поправить растрепавшиеся волосы Джисона, — Конечно, появилось ощущение, словно что-то оборвалось, но я не уверен, что это именно из-за связи. Ты ж знаешь, какой я… Сопливый. Вот, наверное, и тут скорее я сам охуел больше, чем именно разрыв связи почувствовал. Да и не оборвалась ведь она, по сути. Он просто поворчал и съебал. Джисону, вроде как, не хочется ничего лишнего брякнуть, но теперь, когда он добрался до нужной темы, то уже заткнуть себя просто не может. Он поудобнее располагается на диване, перевернувшись на живот, и, словно мечтательная девчонка, что слушает про любовную историю родителей, укладывает голову на сложенные руки, начав размахивать ногами в воздухе. Хёнджин с этой картины откровенно ржёт, едва не подавившись от смеха. — Ну что ещё? — А момент самой встречи? Почувствовал что-то? Хёнджин задумывается, теперь усаживаясь в постели. Он, кажется, даже выпадает, отключается от реальности, как делает всегда, когда начинает вспоминать и копаться в своей голове, потому что смотрит он куда-то в сплошное никуда — взгляд в расфокусе, пальцы бестолково перебирают край одеяла. Может, Джисону и правда не стоило болтать на эту тему, но он впервые, с того самого момента, как всё произошло, осмеливается заговорить, порасспрашивать. Ему всегда было до одури интересно (об этом само за себя говорит количество просмотренного и прочитанного на тему соулмейтской связи), но ещё было страшно просто Хёнджина ранить, задев неприятную тему. Теперь же, когда друг сам не против, у Джисона, очевидно, чуть срывает башню. Ну и похуй — Хёнджин не осудит. Он ведь, в конце концов, совсем не понаслышке знает о нездоровой тяге Джисона ко всей теме соулмейтов. Вместе росли ведь, чего лукавить-то. — Я чёта даже немного удивлён, что ты так долго держался, зная тебя, — Хёнджин посмеивается, возвращая взгляд куда-то прямиком на Джисона — прямой и слегка насмешливый, от такого обычно немного зябко. Ну, если это, конечно, не Хван Хёнджин на которого у Джисона иммунитет. — Да нихуя толком не было, Сон. Может, ёкнуло что-то, но я и не помню толком, сам понимаешь… Потом не до этого было, ну, после отказа. А с другой стороны… Я же понял как-то, что он — тот самый. Татуировку его не сразу ведь запалил. Да, татуировка. У Хёнджина она безумно красивая: симпатичные синие веточки (может, это лоза? Джисон не силён в биологии), обвившиеся вокруг руки чуть выше локтя — нежная и простая, прямо под стать ему. У Сынмина, кстати, совсем другое: банальный простенький бантик, потерявший всякий цвет почти в тот же день, что и появился. По правде говоря, его метку они в принципе видели не слишком-то часто — бант расположился над правым коленом, так что даже Сынмин иногда забывает про его существование, особенно, когда таскает на себе что-нибудь вроде джинсов, с длинными штанинами — то есть, почти всегда (но Джисон знает, что есть кое-кто, кто про метку Сынмина не забывает вообще никогда, потому что не забывает вообще ничего, что с ним связано). И да, конечно, они не были соулмейтами; все знали, что бант раньше был цветным, а у веточек точно была пара на чьей-то там руке, но едва ли это когда-либо кого-то волновало и волнует сейчас. А один конкретный Хан Джисон и вовсе всегда слишком долго смотрит на веточки, обвитые бантом, в цветочных магазинах. Что-то в этом всё равно есть. У самого Джисона была не то чтобы невероятно красивая татуировка: не то звездочка, не то искорка (нет, не чёртова пони) в розовых оттенках. Примечательной её делало разве что чёртово расположение — метка была почти что полностью расположена на ягодице. Конечно, Джисон преувеличивал, говоря, что у него жопометка, как у поняшек из мультика, ведь его звёздочка располагалась ближе к бедру, а не посреди ягодицы, но и отрицать тот факт, что она частично украшала его задницу, было ну никак нельзя. А он и не отрицал. Может, его соулмейт такой же лох в этом плане? Будет хотя бы смешно. — А вообще, Сон, просто расслабься. Ты в любом случае найдёшь своего человека, — Хёнджин щурится, явно готовясь выдать какую-нибудь хуйню. Видимо, акция мало-мальски разнеженного воспоминаниями Хвана окончена, и теперь обратно включается язва, которой не дали поспать. Полный отстой, — И неважно, с понячьей жопометкой или нет, моя милая Твайлайт Спаркл. — Я тебя ненавижу.*
Мама приседает ему на уши с «у меня такая невероятная идея, сынок!» третий раз за месяц. Джисон уже даже особо не слушает — кидает телефон на стол, оставив громкую связь и ткнув, на всякий случай, на выключение микрофона. Он не против поболтать с мамой, ведь у них остались вполне неплохие отношения, даже когда Джисон выбрал жить с отцом после развода родителей, но вот непонятная тяга этой женщины к тому, чтобы выдворить сына на свидание вслепую, ему оставалась совсем неясна. В плане… Она ведь верила в соулмейтов, по её рассказам, с самого детства, неужели её настолько сильно ударил развод? Это, на самом деле, невероятно огорчало, причём с того самого момента, как только все разговоры матери резко сменились с красочных, почти сказочных рассказов про знакомство с отцом на «плевать, будет твоя суженая (мама тогда не имела представлений о его ориентации) соулмейтом или нет, но просто найди кого-то, кто скрасит твоё одиночество». Джисону так не хотелось. Ну, в плане, да, он несколько раз бывал в отношениях, но разрывал их достаточно быстро, понимая, что ему не хватает. И не чего-то конкретного, а просто… не хватает. Всего. Это просто не то. — Ох, да сколько можно… — Джисон вздыхает, глядя на часы. Это продолжается уже двадцать минут. Он даже пообедать успел! Наверное, надо снова сворачивать этот разговор, переходить на что-то более нейтральное, столкнуть тему куда-то в сторону сопливых дорам, в конце концов… Джисон, поглубже вздохнув (снова, он делает это как-то слишком часто в разговорах с семьёй), уверенно жмёт на кнопку, включающую микрофон. — Мам… — Привет, Хани. Да умеет же он появляться настолько не вовремя! Джисон кидает гневный взгляд на вошедшего на кухню Минхо, хмуря брови. Вот же… блядота. Как его ещё называть? Мать в телефоне заинтересованно затихает. Он наверняка влип, причём очень серьёзно, ведь никто и слушать его не станет, что он сидел на общажной кухне, куда может зайти кто угодно, а у Минхо просто голова с дырой в ней, раз он так легко, быстро и просто стал называть его столь милым прозвищем. Мать наверняка решит, что Джисон кого-то нашёл, и что теперь её сына не одинокий, но зато очень скрытный. — А это кто такой, Джисон-и? — мать из телефона звучит и правда заинтересованно. Джисон хочет пробить головой стол, пока на фоне Минхо начинает довольно хихикать. — Всё, мам, пока. Интересно, он когда-нибудь перестанет вот так обрывать разговор с матерью после очередного неудобного вопроса? Скорее всего, конечно, нет, но… Но сейчас это вообще неважно, блять. Ему надо разобраться с кое-кем абсолютно не умеющим держать рот на замке, а ещё входящим всюду не вовремя. — Ли Минхо! — Джисон вскакивает со стула, угрожающе (ну, в планах было именно угрожающе) направляя свой телефон на Минхо. Тот не выглядит испуганным или виноватым даже на йоту, даже наигранно не пытается эту эмоцию показать, только хихикает довольно, пока крутит в руках банку с газировкой. Вонючка, блин. — Это моё имя, да, Хани. Ты такой проницательный. Он его в могилу сведёт своей беспечностью и хихиканьем. Джисон уже не может так часто вздыхать, ну правда. Что у него за жизнь такая дурацкая вообще? Почему все вокруг заставляют его тяжко вздыхать каждую секунду его жизни? Мать вообще, наверное, рекордсменка. А Минхо наверняка в ближайшее время вырвется в призы, потому что они, может, и знакомы без году неделя, но Джисон от него тоже страдает с завидной частотой. Чего вообще их знакомство стоит — Хёнджин хохотал, как ебанутый. Ну, после того, как перестал волноваться о том, не убился ли его лучший друг. Всё было ровно по сценарию самых тупых комедий, где обязательно хохочут над самыми неуклюжими персонажами. В своей жизни этот персонаж, кстати, он сам: он часто спотыкается на самом ровном месте, может пронести ложку мимо рта, раз пятнадцать ронял всякие мелочи в щель между спинкой дивана и стенкой и прочее-прочее-прочее… И, конечно же, знакомство с Минхо не стало чем-то новым, хоть Джисон и надеялся на обратное. Но надеяться — это одно, а то, что будет в итоге — совсем другое, понимаете? Он правда не хотел ударить лицом в грязь перед новым знакомым, которого Хёнджин ему описал как своего невероятно надёжного хёна, коллегу (и «господь, блять, бог, я бы всё отдал, чтобы так своё тело контролировать!») по танцам, человека, поступившего к ним в магистратуру, а ещё просто давнего приятеля. Ну, в грязь лицом он и не ударил. Он просто налетел на него с банкой газировки и — так мог только Хан Джисон, проверено — поскользнулся на луже от этой же газировки так сильно, что свалился и основательно приложился локтем об ближайшую лавку (одну на весь этаж!). Минхо его пытался поймать, но тщетно — синяк на локте Джисона, до сих пор до конца не сошедший, вполне доказывал, что та позорная ситуация была, и от падения его не спасли. Лучше бы Хёнджин познакомил их в кофейне, потому что там полы не настолько скользкие, как у них в коридорах. Полный отстой, в общем. У Джисона так перед глазами звёзды плясали, когда он локтем приложился в тот день, что он всерьёз задумался, что это далеко, походу, не анимационный прикол. Ещё и больно было невыносимо — его даже пробило на слёзы, но и это он понял не сразу, а только тогда, когда Минхо, усадив его на лавку, протянул ему салфетку. Позор. Хёнджин так и не перестал его подкалывать, хотя прошло уже почти две недели, а Минхо, что жил в общаге на этаж выше, специально доходил до кухни на этаж Джисона, чтобы тоже над ним чуть насмешливо поворковать. Ладно, возможно, Минхо сначала приходил исключительно для того, чтобы спросить про самочувствие и извиниться, что не успел его словить, но это не мешает строить Джисону драму, что все вокруг ополчились против него вот уже почти как две недели! — Как локоть? — Минхо садится рядом, подтягивая к себе чашку с чаем — Джисон как-то упустил, когда же он этот чай приготовил, — и внимательно смотрит на джисонову руку, полностью упрятанную в рукав толстовки. Хороший, блин, даже злиться не хочется, что теперь Джисону придётся перед мамой объясняться ближайшие месяца полтора. — Уже в порядке, хён. Ещё позавчера тебе говорил, что и забыл про это всё, — Джисон фырчит, потягиваясь на стуле. — Да и там же по хуйне было. Я и не понимаю, чё меня так сильно прошибло тогда. — Ну и славно. Славно, конечно. У него ничего не болит, мать на трубке не висит, дедлайнов страшных нет, а ещё он только-только поел — всё и правда славно, даже круто, наверно. Вот только Джисон всё равно чувствует себя как-то тоскливо. В раковине, конечно, ещё посуда завалялась после его обеда, но едва ли то скребущее и тянущее внутри него вызвано именно надобностью расправиться с тарелкой и кружкой. К тому же, раз Минхо здесь, то и, скорее всего, помоет за ним посуду, как делал все прошлые разы, когда они вместе оказывались на кухне. И Джисону хочется себя обвинить немного, что он думает не о том, что его реферат, быть может, и не горит страшным пожаром, но уже начинает переходить в стадию «полыхает просто пиздец», не о том, что в комнате страшный бардак, который он обещался разобрать перед возвращением Феликса, и не о том, что надо доделать и скинуть бит какому-то челу, не давшему ему чётких указаний. Он думает, блять, о Минхо. Да, конечно, он сидит тут прямо перед ним, потягивая свой жутко ароматный чай, но зачем тогда о нём думать? Зачем размышлять про его невероятно эмоциональные глаза и про тупые заколки, которыми он убирает чёлку, если знает, что оставшийся день проведёт в общаге? У Джисона тянет в желудке, когда он думает, что этот интерес глубже, чем интерес к другу. Он разве не собирался ждать соулмейта для своего «долго и счастливо»? И, конечно, он может отодвинуть свои принципы в сторону, тем более, что они и так не слишком-то крепко стояли на своём хлипком фундаменте, но… Есть же ещё ряд вопросов, ответы на которые ему просто необходимы, чтобы позволить мыслям о Минхо плыть в том же ключе, в котором они пытаются это делать сейчас. И, честно говоря, добыча ответов на эти вопросы не кажется Джисону слишком простой задачкой, сродни перепрыгиванию через уродский турникет, что простоял у них на входе весь прошлый год (хотя и это для него та ещё задача, вообще-то), а скорее… Ну, что-то вроде попытки перелезть через забор, поросший плотной стенкой терновника, при этом увенчанный колючей проволокой. И метров в пять высотой. А он — Хан Джисон, и об этом забывать не стоит, потому что эта переменная усложняет всё раз в пятьсот (не стоит забывать, что для него даже низенький турникет — то ещё препятствие). Например, что вообще Минхо думает про связь соулмейтов? Может, он из тех, кто ждёт свою родственную душу, чтобы наконец-то почувствовать себя по-настоящему счастливым. А может, он потерял соулмейта, как Сынмин? Или, вовсе без метки, как Феликс. Из последнего, кстати, вытекает следующая задачка: Джисон понятия не имеет как выглядит метка Минхо (если она, конечно, у него есть), но и это проблема с двойным дном! Не все скрывают свои метки, считая это чем-то вполне обыкновенным, но есть те, кто их заклеивает, прячет за слоями одежды, да и вообще… Некоторые эту тему считают неприличной. Сдержать безнадёжный вздох не выходит. Господи, как же это всё сложно. А Джисон даже не добрался до конца своего мысленного «вопросы без ответов, означающие, почему мне не стоит думать про Ли Минхо» списка. В конце концов, может Минхо вообще не по парням. Джисон кидает на него отчаянный взгляд, разглядывая так, словно одним взглядом внезапно сможет вытянуть всё, что его интересует. Минхо же, уткнувшись в телефон, допивает свой чай. Какой-то нереальный и красивый, комфортный, как и всегда. Сидит тут, излучает спокойствие, отсвечивает красивой длинной серёжкой в ухе и умудряется уместиться на неудобном стуле даже подтянув под себя одну ногу. А ещё подвинул принесённую банку с газировкой ближе к Джисону, потому что, очевидно, для него её и принёс. Как таким можно быть? Может, он и не испытывает к Минхо симпатию или что-то глубокое, но всё же… Это что-то, что заставляет его волноваться и сбиваться с привычных мыслей, что-то незнакомое и сильное, что-то, что обязательно снесёт его с ног, стоит дать ему развиться из этой маленькой заитересованности — такой крохотной и даже забавной гусенички, в полноценный интерес — огромную, блять, бабочку. Джисон видел больших бабочек в Тиктоке, там в комментах кто-то сказал, что они называются павлиноглазками. Минхо поднимает взгляд, улыбаясь ему одними глазами. Сложно сказать, хочет ли Джисон вырастить в своей душе павлиноглазку. Он так-то боится бабочек.*
Как человек, который помешался на репрезентации соулмейтской связи в масс-медиа, Джисон успел познакомиться с кучей всяких интерпретаций, а потому у него даже появились любимые. Например, он не слишком любил те вселенные, где соулмейты были связаны друг с другом нитью, и те, в которых они оказывались в телах друг друга, пока не встречались лицом к лицу — это казалось жутко непрактичным и странным. Джисон, на самом деле, мог бы размышлять об этом всём крайне долго. Блять, у него сформировался целый рейтинг (к счастью, только мысленный и — может быть, чисто теоретически — ещё в заметках телефона) от любимых видов связи в альтернативных вселенных к нелюбимым, который был реально впечатляющим по количеству наименований. На самом деле, Джисон не был уверен в том, что кто-то из его друзей вообще способен назвать больше вариантов связи, чем он сам. К слову, именно сейчас Феликс безбожно проигрывает ему в попытке это сделать. — Первые слова друг другу на запястьях! — Самое банальное, Ликс. — Но согласись, что звучит неплохо. — Я бы не хотел, чтобы мой соулмейт получил что-то вроде «Ох, ебать, сорян, я тебя не заметил». — Справедливо. Джисон вздыхает, валясь на ковёр. Феликс никогда не сможет выиграть, но он всё же позволит ему попытаться. Тем более, что все вокруг выглядят реально удивлёнными, а ещё жутко заинтересованными в том, как долго два ёбаных задрота в чтении фанфиков могут соревноваться в своих познаниях. К слову, у Джисона явно есть преимущество — он задрот не только в фанфиках, но и в аниме, сериалах, мультфильмах… и, чем дольше он об этом думает, тем меньше это ему кажется преимуществом. Возможно, пора почаще выходить на улицу, чтобы потрогать траву и подышать воздухом. — Комплименты на коже. — Я как-то читал фик, где у чувака на лбу какой-то невероятно пошлый комплимент пришлось замазывать тоналкой. …Эта вариация ему тоже не нравилась. Почти настолько же сильно, как связь с помощью чтения мыслей друг друга. Нет, с одной стороны, это жутко удобно, если вам надо резко о ком-то покрысить, но в остальном… А как же секретики? Как же сюрпризы? Джисон бы умер несчастным в такой вселенной. — А что насчёт меток на коже? — Минхо лениво отставляет пустую бутылку от пива в сторону, когда решает столь странным образом ввязаться в их не менее странный разговор. Джисон поднимается с ковра. — Это наша вселенная, хён. Минхо хохочет. — Ну, знаешь, Хани, есть столько разных вариаций с метками: и те, которые появляются после касания, и те, которые соединяются в один рисунок, и дохуя всяких прочих. Что насчёт них? — он смотрит почти что нежно, рассеянно, разморенный алкоголем и духотой в комнате, но всё равно, несмотря на всю эту мягкость во взгляде, словно пытается влезть в самую джисонову душу. И Хан бы обязательно сказал, что это почти бесцеремонно, почти преступно, настолько, что всем бы тут оживиться и сделать замечание за такую наглость, но он не хочет и не может такое сказать. Потому что это Ли Минхо. И он тот, кому позволено чуть больше, чем остальным. Вместо этого Джисон задумывается. Он и правда много чего посмотрел и прочитал, связанного с, вроде как, привычными ему метками, но совсем в другом сеттинге. Понравилось ли ему что-то в итоге? Конечно. Например, тот банальный милый ромком про их вполне привычную вселенную, где герои глупо ходят вокруг да около, а потом узнают, что всё это время были соулмейтами. Он вообще фанат такого вот привычного и по-детски наивного, наверняка всем давно набившего оскомину. Наверное, потому что ему просто хочется быть счастливым в своей жизни, в своей вселенной и со своей жопометкой в виде звезды, которая останется с ним несмотря ни на что. — Не знаю, хён. Мне типа нравится та, в которой мы живём. И, может, ещё чутка та, где метки обязательно в виде цветочков. Минхо ему улыбается, кивая, явно одобряя его выбор, а Феликс сокрушённо вздыхает, бормоча «блять, а про такую я не знал», признавая своё поражение.*
Джисону нравится лежать на коленках у Сынмина, как и нравится проводить время в его компании в целом. Он водит пальцами по его правой коленке и чуть выше, пытаясь обвести целиком вот уже как два года выцветший бантик, и не может не гордиться тем фактом, что при нём Сынмин спокойно носит шорты и никак не реагирует на посягательство на свою метку. Джисон вот так бы не смог, наверное. Одна мысль о том, что его метка может станет бесцветной вводит его в какое-то состояние ужаса. Потерять соулмейта, даже не встретив его… Возможно ли будет после этого вообще слышать что-то про родственные души, не плача каждый раз? Джисону кажется, что он больше никогда не смог бы поднять тему, хоть немного связанную с соулмейтами, если бы с ним такое случилось. — О чём думаешь? Сынмин возится с мандаринами, скидывая шкурку в мусорное ведро, которое они подтянули поближе к кровати. Они смешно летят откуда-то сверху, и Джисону пиздец как нравится наблюдать за этим вот полётом. Попадают в цель они, кстати, не всегда, но им обоим лень вставать, чтобы поднять мусор с пола — Джисон слишком хорошо лёг, а Сынмин и подавно не станет его сейчас с коленок сгонять. Так что они просто ждут, когда вернётся Хёнджин. И это, на секундочку, целое достижение — видеть Ким Сынмина, который не ворчит из-за мусора, лежащего где-то не там! На самом деле, так хорошо, когда в воздухе витает этот аромат от мандариновых шкурок. Вот бы купить в комнату диффузор со схожим запахом, чтобы там всегда вот так цитрусами пахло… Жаль, что Феликс не большой их фанат и скорее скажет, что у них воняет, а не пахнет. Хотя, можно было бы с ним всё же поговорить, предложить не превращать комнату в свинарник каждую его волонтёрскую поездку, и всё такое. План звучит неплохо. — Сон-и? Точно, Сынмин же что-то спросил. — Об апельсиновом диффузоре. — Феликс тебя проклянёт, — сверху слышится смешок, а затем откуда-то оттуда летит мандариновая шкурка. К слову, снова мимо ведра. — И это вообще-то мандарины, а не апельсины. — Похуй. Цитрусы же, — Джисон вертится, разминая затёкшую спину. Вытягивает руки, хрустит позвонками и оказывается на спине, заглядывая другу в лицо. Он кидает ответный взгляд, но почти сразу же возвращает всё своё внимание чистке мандарина, — И потому и думаю вот, потому что проклянёт. Сынмин кивает со знанием дела, а затем суёт ему в рот мандариновую дольку: — На, жуй. И Джисон послушно жуёт. А затем ещё одну и ещё, пока не кончается та часть мандарина, которую Сынмин готов ему пожертвовать — остальное он доедает сам. Наверное, он бы что-нибудь оставил и Хёнджину, но тот проиграл в камень-ножницы-бумага и был послан в магазин, а мандарины уже были с ними в отличие от него, так что… Грех было не съесть, в общем-то. Да и кто вообще в состоянии находиться один на один с почищенным мандарином, не съедая его? Покажите Джисону этих психопатов — он их, на всякий случай, заблокирует во всех соцсетях. Но вряд ли Хван взаправду обидится, тем более, что мандарины были скормлены не абы кому. А ещё жрать было больше совсем нечего — им потому в магазин и нужно было. Так что Хёнджин сам виноват, потому что надо было быстрее в магазин ходить. — А я думаю про теорию апельсиновой кожуры, — Сынмин поднимает руки повыше, тупя в них каким-то абсолютно неосмысленным взглядом. Наверное, размышляет о том, что стоит их вымыть или хотя бы протереть, да вот только нечем. Но Джисон его всё равно не отпустит к раковине или к влажным салфеткам, потому что вставать он точно не собирается ближайшие минут двадцать — он скорее позволит вытереть руки своей футболкой. — Что-то заумное опять твоё? — Ой, ебало завали, — он морщит нос, бросая на Джисона «ты дурак, но я тебя прощаю, ведь ты вторая мозговая клетка моего парня и мой друг» взгляд (да, сто процентов какой-то с вот таким умным длинным названием), а ещё, явно для какой-нибудь там профилактики, шлёпает его рукой по плечу. На белом рукаве футболки с Твайлайт Спаркл тут же появляются маленькие жёлтые пятнышки от сока мандариновой кожуры. Вытер, получается. — Просто теория о том, что ты чистишь апельсин тем, кто тебе дорог. — Приятно знать, что я тебе дорог. — А мне неприятно знать, что мне дорог кто-то настолько тупой, что догадывается он о своей важности только после почищенного мандарина, хотя лежит у меня на коленках и тычет в мою метку. — Ты злой, Сынмо. Но Джисон, конечно же, улыбается ему, потому что Сынмин улыбается ему тоже. Он, может, и тупой, но не настолько, чтобы не понимать своей роли в чужой жизни. У Сынмина ведь нет никого толком, кроме него и Хёнджина — о соулмейте и речи не идёт, отца он никогда не знал, а с матерью рассорился в пух и прах, когда сказал, что не собирается обрекать себя на бесконечные страдания только из-за выцветшей метки. Она, вроде как, у него сектантка какая-то (Джисон особо не вникал), а ещё буквально свихнувшаяся на всей соулмейтской теме. Уж лучше бы в религию ударилась, что ли… Для человека с таким багажом, Сынмин был просто кем-то невъебенным. Да, может, капельку закрытым, но ни разу не депрессивным и не бесконечно страдающим. Джисон, наверное, никогда им не перестанет восхищаться, как восхищался уже лет восемь кряду. Они вместе ходили в музыкалку, иногда прогуливая сольфеджио, чтобы сбегать в магазинчик по соседству, где продавали просто наикрутейшие булки с малиной, и у Джисона было стойкое ощущение, что тот мальчишка даже не особо не изменился, хотя в его жизни произошло столько разного дерьма. А потом Джисон познакомил их с Хёнджином — и понеслась. Не то самое «понеслась», которое про отношения этих двоих, а то, которое про их совместные ебанутые идеи. История про отношения была относительно свежа на фоне остального общения и началась почти тогда же, когда Сынмин, закатав штанину, продемонстрировал им серый бант, хотя только пару дней назад, счастливый, показывал им симпатичный розовый. Было просто, блять, пиздецки отвратительно. У них у всех вообще первые два года учёбы как-то не задались, потому что в них было вообще всё самое уродское: и мудозвон Хёнджина, и поломанная рука Сынмина, и обострившиеся панички Джисона, и тот самый бантик, ставший из розового серым. Но было и хорошее — к ним тогда прибился Феликс. И это хорошее вообще не меркло на фоне их общего дерьма, потому что сравнивать что-то настолько замечательное как Феликс со всем этим пиздецом было бы просто незаконно. Жаль только, что он постоянно пропадает на своих волонтёрских штучках, потому что Джисон по нему неимоверно скучает, но, как говорится, главное чтобы ему самому это нравилось. К слову, про Феликса. — Как думаешь, если я нарисую на себе кривую ромашку, а потом на ком-то ещё тоже, то это сработает как связь, если мы оба фанаты цветочной соулмейтской связи? Сынмин смотрит на него почти что с жалостью. Ему даже спрашивать не надо, чтобы понимать, о ком же Джисон говорит — он тоже был в тот вечер. — Давай проверим на мне и Хёнджине. — О, — Джисон широко распахивает глаза, почти сияя, — А это мысль! В тот вечер они напиваются соджу, потому что Хёнджин не смог пройти мимо отдела с алкоголем, держа в голове мысль об их ночёвке. А Джисон, несмотря на громкий смех и причитания о собственной глупости, всё же рисует им кривенькие цветочки на запястьях. И он, может, и правда тупой, но не слепой ведь, так что прекрасно видит выражение лица Сынмина, когда тот смотрит на эти рисунки, а потом на Хёнджина. И, кажется, у Джисона в этот момент замирает сердце, потому что видеть такое — больно.*
Внезапно тёплая осенняя гроза застаёт их с Минхо почти у самой общаги. Они верещат, словно малые дети, когда несутся по лужам, уже даже не пытаясь прикрыться промокшими рюкзаками. Джисон не думает о насквозь вымокших конспектах и о том, включится ли его телефон в мокро хлюпающем кармане джинсов, не думает о единственной приличной паре кедов, которая теперь будет сушиться целую вечность, не думает о том, что ему нужно было в магазин — он думает только о том, как счастливо выглядит Минхо, отжимая края своей футболки, когда они стоят под козырьком общаги. И ещё о том, как бы сильно он хотел его поцеловать. У Минхо сияющие глаза и довольная улыбка, а ещё абсолютно незаконно ледяные руки, которыми он лезет Джисону под футболку, вырывая из него визги. И всё-таки такая он вонючка, этот ваш Ли Минхо. Они тащатся через всю общагу к комнате Минхо, по пути заскакивая в кухню, чтобы оставить там лужу у холодильника. Конечно, кому-то придётся эту лужу потом убирать, но, наверное, это должен сделать тот, кто спиздил пудинг с чужой полки — по крайней мере, так говорит Минхо (Джисон знает, что Минхо вернётся позже, чтобы подтереть лужу, ведь ему совесть не позволит её там оставить). Он ведь пудинг себе покупал, а не тому прожорливому дебилу из последней комнаты по правой стороне. А ещё они накапывают лужу на пороге комнаты Минхо, но он никак это не комментирует, а просто швыряет туда какое-то невообразимо объёмное полотенце. — Снимай шмотки. — Вот так сразу, хён? — Минхо смотрит на него как на полоумного, но не злобно, а скорее снисходительно, по-доброму так. Словно делает скидку на то, что перед ним тот ещё дурачок. Хотя так и есть, наверное. — Снимай, Хани, а то отпаивать тебя куриным бульоном, когда ты свалишься с соплями, я не буду. — Зачем же сразу угрожать?! Они смеются, по-глупому толкая друг друга плечами, а потом Минхо всё-таки отходит в сторону, на ходу стягивая с себя футболку. И Джисон, может, не смотрел бы, но он не маленький мальчик, чтобы себя обманывать — ему правда хочется посмотреть. Без всяких там подтекстов и чего-либо ещё. Ему просто хочется увидеть чуть больше, чем обычно, и, может, поискать метку, если повезёт. А потому Джисон ведёт взглядом от шеи вниз, к лопаткам, рассматривая позвонки и красивую спину, ловит взглядом бока, насколько позволяет обзор. И это, конечно, красиво, но ничего приметного там нет — чистая кожа с родинками без всяких там рисунков. Джисон робко шагает в сторону, чтобы попытаться увидеть больше, разглядеть рёбра, всю грудную клетку, и… давится. Потому что Минхо, очевидно, чувствует его взгляд, и разворачивается сам. Красуется, делая вид, что оглядывается в комнате (ага, конечно, Джисон чувствует его ответный взгляд на себе), и встаёт ровнёхонько правым боком. Розовые искры-звёздочки сияют на его рёбрах, всем своим видом доводя Джисона до состояния какой-то неадекватности. Он уже видел этот розовый цвет. И звёздочку, схожую с этими, тоже уже видел. На себе. — Метку искал, любопытный ты ребёнок? — Минхо смеётся, щуря глаза, и стягивает с дверцы шкафа полотенце, чтобы промокнуть свои волосы. Что-то ещё там говорит про абсолютно читаемое лицо Джисона, про то, что наслышан про одержимость темой соулмейтской связи, про какие-то ещё глупости, но это всё слышится таким далёким. Джисону кажется, что он оглох или, может, его всё-таки настигла паническая атака, потому что он всё пялится тупо на звёздочки, маячащие у него почти перед самым носом, и никак не может принять. Неужели, и правда его? Правда ведь похожи. Но если его, то как так? Не было ведь никаких мурашек, ощущения принадлежности, мысли о том, что вот он — точно тот самый, его родственная душа. Не было ничего, что рассказывала ему мать, не было даже чего-то схожего с рассказами Хёнджина. Была только его боль от удара локтем, тонна неловкости и мокрая от слёз салфетка. Ничего не было. Это всё надо обдумать. — Кстати, а где твоя метка? Джисон опускает взгляд на своё полуголое тело, пока пытается расправить футболку, выданную ему Минхо, и теряется с ответом. Ему ничего не стоит прямо сейчас стянуть штаны (тем более, что их всё равно придётся снимать — тоже ведь мокрые насквозь, как и вообще вся одежда) и показать свою метку, но… не хочется. Что, если Минхо тоже подумает об их связи? Что, если они поторопятся? Что, если их метки просто схожи, но не в том самом соулмейтском смысле. Мама ему как-то говорила, что думает, что они с отцом развелись только из-за того, что поторопились. И что, может быть, их метки только показались им похожими. Его тошнит. Ему так душно в комнате, что ещё немного и он снова свалится перед Минхо, но на этот раз не в коридоре, ударившись локтем об лавку, а прямо посреди этой самой комнаты, специально разбив голову об стену или пол. Это не должно было быть таким импульсивным, не должно было так по нему ударить, выбить. И ведь, казалось бы, всё просто — скажи «я думаю, что мы соулмейты», да целуй, как хотел уже давно, но Джисону, блять, чертовски страшно. Страшно, что он примет желаемое за действительное, что решит за них обоих и, что самое страшное, обнадёжит себя так, как никогда. Минхо — та ещё мечта, на самом деле, и было бы чудесно эту мечту получить в свои руки, но не тогда, когда он настолько сомневается. Не тогда, когда голова резко становится тяжёлой от обилия мыслей и эмоций. Ему так сильно нужно это всё обдумать. — Э-э.. Она типа… — Если стесняешься, то ничего. Ничего. Конечно, ничего, ведь Ли Минхо — ангел, ниспосланный на эту землю, чтобы показать всем доброту и нежность. Понимающий и безумно хороший. — Да, типа того, — Джисон кивает, как болванчик. — Я покажу тебе позже. И он, на самом деле, так не хочет оставаться на ночёвку, но они запланировали снова пересмотреть все фильмы Миядзаки, а ещё уничтожить все запасы чипсов Минхо, так что… Джисон просто сдаётся. Да, ему нужно время на обдумывание и ещё, может, капелька времени наедине с собой, но он в состоянии справиться с этим сейчас. Он просто приляжет на чужое плечо, удобно устроив тарелку с чипсами у себя на бёдрах, как делал последние месяца полтора, и позволит забыть обо всём, что произошло сегодня. Давить панику у себя в горле, конечно, тяжело, но ему совсем не в новинку заниматься этим, так что… Всё потом.*
— Нет ощущения, что ты выдаёшь желаемое за действительное? — Сынмин потягивает молочный коктейль, смотря на Джисона таким взволнованным взглядом, что это даже немного неестественно — он обычно так никогда ни на кого не смотрит. — Этого я и боюсь, ты совсем не помогаешь! Вообще-то, разговор с Сынмином должен был поставить всё на свои места, помочь разобраться со своими страхами, взглянуть на ситуацию с другой стороны, подтолкнуть к хорошей рефлексии и много чего ещё умного, но получалось пока из рук вон плохо. Его оплот здравомыслия прямо сейчас выглядел не лучше перепуганного младшеклассника! А Джисону и собственного страха хватает, потому что ещё немного и его стошнит прямо на этот чёртов стол и на его очередную футболку с Твайлайт Спаркл. Он бы так хотел посоветоваться с Минхо, с его самым надёжным, умным и мудрым хёном, но — вот незадача — он ведь о нём с ним не мог попиздеть! Минхо сразу его раскусит. Джисон опускает взгляд на свои дрожащие руки, смотрит на фиолетовый чехол с давно въевшимся к нему на подкорку принтом маленьких розовых искорок, смотрит на уродскую деревянную салфетницу и рябой стол. Смотрит и перечисляет их тихим шёпотом: чехол, искры, салфетница, стол — снова и снова, пока не понимает, что нихуя это не помогает. Переходит на цвета, на материалы, зачем-то мешает их между собой; повторяет, словно заведённый: фиолетовый, дерево, рябой, пластик, а потом снова: пластик, салфетница, розовый, деревянный, розовый... Сбивается. И почти слышит тот вой, что зарождается где-то у него в глотке, потому что страшно, потому что дышать нечем, а грудная клетка вот-вот взорвётся. Салфетница, чехол, розовый, деревянный, пластик… Джисон жмурится, захлёбываясь воздухом и слезами, потому что ему так, блять, страшно. —…Сон! Сон-и! — он дёргается, услышав знакомый голос, и резко поворачивает голову. Хёнджин, — Дыши, блять, давай. Раз-два… Выдыхай, ну же! Хёнджин сжимает его плечи и командует так привычно, как делал это всегда. Он вообще, несмотря на весь свой бесконечно сентиментальный образ, всегда мог его встряхнуть и вернуть в реальность. И он был первым, кто вчитался во все эти дурацкие уродские памятки с заголовками вроде «Как помочь при панической атаке», когда понял, что с его другом что-то не так. Даже старший брат Джисона взялся за все эти памятки намного позже, хотя тоже видел, насколько он не в порядке. Хёнджин всегда находил его в нужное время, запоминал, что ему помогает (дышать под счёт), а что не помогает (анекдоты — это вообще странный был опыт), встревоженно оглядывался по сторонам, если понимал, что дело пахнет палёным для Джисона. Он делал это в средней школе, делал и в старшей, делает и теперь. Интересно, Джисона бы затравили в средней школе, если бы не Хёнджин? — Вернулся? — Хёнджин выглядит… уставшим. Не особо перепуганным, но определённо точно заебавшимся. Это, пожалуй, хорошо, что он в состоянии это всё вот так спокойно переносить до сих пор, даже когда у Джисона давно не было панических атак. Зато Сынмин бледный и выглядит реально нехорошо. Что-то в этом мире неизменно. — Вернулся, как видишь, — Джисон кивает, сжимая в руке ладонь Хёнджина. И, конечно, рассказывает ему всё, что уже рассказал Сынмину. И не только потому, что ему надо посвятить друга во все аспекты своей безусловно странной жизни, а ещё и потому, что это всё стриггернуло ему паничку. Да, вот уж приплыли — Джисон так-то без них уже полгода спокойно жил, если не больше, не пугая друзей своим жутким состоянием, а тут… Минхо. Хотя, скорее, совсем не он, а тупые страхи Джисона. Даром, что он всегда после развода родителей говорил, что ему всё равно — оно ведь правда по нему ударило, он не может не думать про них, размышляя про встречу с соулмейтом. Просто про соулмейтов. — Но ваши метки правда похожи… — Хёнджин задумчиво хмурится, потягивая отобранный у Сынмина молочный коктейль, но в компенсацию за это держит его за руку. — Я ведь видел его метку в раздевалке кучу раз, но никогда не придавал значения, что она так сильно с твоей похожа. — Но наша встреча… — Родной, я нихуя не эксперт, конечно, но ты приложился тогда локтем так, что своим воем перепугал половину людей в коридоре. Тебе явно было не до иных ощущений. — Но Минхо ничего не говорил. — А ты и не спрашивал его. Может, он такой же дурак, как и ты — такой мысли не было? Да и подумай сам, Сон, он перепугался не меньше, чем ты сам — ему тоже было не до этого.*
Разговор с Хёнджином действует… хорошо. Мысль о том, что надо просто, блять, поговорить, сама по себе достаточно проста, но Джисон всегда от неё бежит, словно от огня. Это страшно — открываться, честно показывать всё, что притаилось внутри. Это Хёнджин так умеет, не Джисон, но они идут рука об руку так давно, что вольно-невольно, но логичное решение со страшным словом «поговорить» всегда доходит и до Джисона. Порой не без пинка, но доходит ведь. Хёнджин вообще в этом плане герой. Если бы не он, то они с Сынмином, наверное, так бы и ходили одинокие одиночки с болью от всего, что им принесли их метки. Конечно, Хёнджин всегда лелеял очаровательную мысль однажды встретиться со своим соулмейтом и остаться с ним рядом до конца своей жизни. Может, не настолько яро как Джисон, но с бесконечной нежностью и надеждой. А ещё он устраивал себе бесконечные осмотры, чтобы найти татуировку сразу, как только та возникнет, в которые втягивал всех, кто был под рукой (Сынмина и Джисона): оглянуть руки, шею, ноги, спину и вообще все те места, которые подозрительно чешутся или жгутся — один раз они так с него клеща сняли, кстати. Полезно! И, конечно, он радовался чуть ли не больше самого Джисона, когда у того возникла его метка. Жопометка. Они, конечно, ухахатывались с этого, но Хёнджин всё равно испытывал больше нежных чувств к её появлению, чем бесконечного желания устраивать стендап про детский мультик с поняшками. И он безумно ждал свою метку, но та не слишком спешила и успела его заставить понервничать, появившись только на пороге совершеннолетия. Джисон помнит этот день, как сейчас: была жуткая внезапная апрельская жара, и они растеклись по дивану в квартире у миссис Хан, пытаясь спастись с помощью вентилятора. А потом Джисон заметил на руке Хёнджина его синие веточки и всё — тот визжал, как маленькая девчонка, получившая в подарок котёнка, и никак не мог отойти от зеркала. Почти восемнадцать — это, конечно, не джисоновские шестнадцать, но и не полные девятнадцать Сынмина. Вполне неплохо ведь. А потом первый курс, «мне не нравятся мальчики», и потухший энтузиазм. Джисон редко видел, чтобы кто-то так радикально пересматривал свои приоритеты, но Хёнджин не просто сделал это, но ещё и управился в рекордные сроки — в октябре он ходил прибитый, не снимая вещей с длинным рукавом, а уже в декабре хихикал, без проблем открывая метку. Это поражало. Весь Хван Хёнджин словно был создан для восхищения просто одним его существованием, но то, какая в нём была сила, и вовсе сбивало с ног. И Хёнджина хватало на всех: на него самого, на Джисона, на Феликса, на каких-то приятелей и знакомых — он, словно несгибаемая скала, просто ебашил вперёд, утешая тех, кому было больно. Конечно, он часто плакал — Джисон много раз успокаивал его за все их годы знакомства, но это никогда не мешало ему идти вперёд, просморкавшись в платочек. Вот и на Сынмина его тоже хватило. И хватает до сих пор. Хёнджин, словивший переоценку ценностей на первом курсе, ко второму вполне спокойно принял факт своей влюбленности в человека, что ему не предназначался — Джисон с ним это как-то обсуждал, когда они в начале октября устроили ночёвку и хлебали горячий чай, нахохлившись, словно воробьи, на холодном балконе. Им тогда приспичило покурить, так что они, дрожа под одним пледом, выперлись мёрзнуть. Через пару часов после того разговора их, сонных, разбудил своим звонком Сынмин, чтобы рассказать про появившуюся метку. Хёнджин только пожал плечами, уйдя ставить чайник — самое дерьмовое в своей жизни, связанное с метками, он уже пережил на первом курсе. А уже через два дня Сынмин показал им серый бант над коленкой, вместо розового. Вообще-то, видеть заплаканного и убитого Сынмина — отвратительная вещь. Джисон никогда бы не хотел его таким больше увидеть, потому что сам бы вряд ли чем смог помочь, да и больно это было просто невыносимо. Как тогда справился Хёнджин, разгоняя и депрессняк Джисона и приводя в себя Сынмина, остаётся загадкой по сей день. Это было взаправду тяжело и, отчасти, существовало в голове Джисона каким-то туманным воспоминанием, словно было совсем давно и вообще им самим придумано, но он знал, что это не так. Прошло чуть больше двух лет. И, вспоминая про это, несмотря на всю боль, Джисону хочется только улыбаться — отношения Хёнджина с Сынмином длились уже два года с чуть меньшим хвостиком, чем у всех стрёмных событий.*
Минхо получается отыскать на пожарной лестнице. Он курит, прищуренными глазами рассматривая что-то в телефоне. Красивый, даже сгорбленный в позе креветки и под уродским светом уличных фонарей. Джисон, вдохнув поглубже, садится рядом. — Привет. Есть разговор. Становится страшно и нервно. Что, если разговор толком ни к чему не приведёт? Что, если Джисон снова струсит, как трусил всегда, и просто переведёт тему на что-то дурацкое, что если… — Ну говори, — Минхо улыбается, убирая в сторону свой телефон, и поворачивается к нему всем телом. Всё своё внимание обращает, блять, а Джисон думает, что сможет струсить. Как тут позволить себе испугаться и отступить, если его так внимательно готовы послушать, ещё даже не зная, о чем же пойдёт речь? Он делает вдох поглубже. — Я думаю, что мы соулмейты. И, прежде, чем ты спросишь, что же я такое несу, я… Я-я… — Джисон заикается, разблокировывая телефон далеко не с первого раза. Его руки снова трясутся, а к горлу подступает ком — первые предвестники его подружки-панички, и от мысли, что его может прямо сейчас накрыть, он нервничает ещё больше. Минхо придвигается ближе, чтобы взять одну из его рук в свою, и сжимает покрепче. — Ну я вообще-то тоже так думаю, Хани. Вот так вот просто. Он говорит это ласково, так нежно, как обычно общается с уличными котами, и Джисон не может не взглянуть на него своим самым удивлённым взглядом. Минхо смотрит в ответ — тепло и спокойно. — Ты-то в тот день ударился, тебе не до ощущений было, но не мне. Ну да, я сначала решил, что просто очень перепугался за тебя, ведь ты так больно приложился, но чем мы больше общались, тем больше мои подозрения подтверждались. Хотя я и правда немного сомневался, — он жмёт плечами, склоняя голову вбок, и гладит его по руке большим пальцем, — А ещё все эти вещички с Твайлайт Спаркл… Поверь, я много комментариев про неё получил из-за своей метки, но ты, думаю, больше, раз… Так серьёзно за это взялся. Джисон выдыхает, смотря на несколько забавляющееся лицо Минхо. Ну, даже более красивое расположение метки, оказывается, не уберегло его соулмейта от шуток про поняшек из детского мультика. — Так-то сложно не получать шутки про пони, если у тебя буквально жопометка, — Джисон закатывает глаза, всё же найдя нужную фотку в галерее уже почти не трясущейся свободной рукой, и разворачивает экран к Минхо. Да, не думал он никогда, что будет когда-нибудь соулмейту показывать фото своей жопы настолько рандомно. Ну, стоит отдать должное — он хотя бы в трусах, так что метку видно не полностью. Минхо, вглядевшись, начинает хихикать, и его лицо выглядит чертовски привлекательным с этим озорным блеском в глазах. Его снова хочется поцеловать, как тогда, когда они, вымокшие до нитки, стояли под козырьком общаги. Только теперь Джисон не собирается отказывать себе в этой прихоти: — Можно тебя поцеловать? Смех затихает тут же, а Минхо, шумно выдохнув, одаривает Джисона каким-то… другим взглядом. Таким, какого он ещё не видел по отношению к себе. И, блять, как же ему нравится. — Иди сюда, — он тянет Джисона к себе, уложив руку на заднюю честь шеи. Касается губами уголка рта, носа, щёк и, наконец, целует в самые губы, но не даёт ответить — тут же отстраняется. — Я пиздец как давно этого хотел. И ещё… Минхо возится в карманах джинсовки, что-то там выискивая, ругается тихо и смешно, не обнаруживая искомого, а потом, довольно хмыкнув, вытягивает… ручку? Ну да, обычную чёрную гелевую ручку — у Джисона таких в ящике стола полно. Но сияет так, словно отыскал сокровище или волшебную палочку. И, наверное, у Джисона на лице субтитры, выражающие всё его непонимание, потому что Минхо тут же поясняет: — Нарисуем друг другу цветочки? Джисон целует его безо всяких предупреждений.*
Мама в детстве всегда говорила Джисону, что никто его во взрослой жизни целовать в попу не будет. И оказалась той ещё лицемеркой — её метку на запястье ведь отец целовал с завидной частотой. Чем соулмейт Джисона хуже, а?