5:32

— Попался. И вправду попался, но бежать он не то чтобы планировал. Кусочек лунного света пробивается сквозь широкое окно в коридоре, сонная нега общежития и лишь аромат чужих феромонов, что пропитывает собой все тесное пространство. Включить бесконечность сейчас, кажется кощунством. Особенно, когда влажный умелый язык проникает в рот. Поцелуи Сугуру пьянят. Они долгие, мокрые, после них болят губы и кружится голова, будто после глотка Шато пе Трюс. Хаотичная ласка, забирающиеся под форму ладони, что толкают к стене. (А стены в общежитии тонкие. Ебет это кого угодно, но не Гето. Сейчас особенно.) Сатору вздрагивает и упирается руками в чужую грудь, стараясь перевести дыхание. Не то чтобы он не планировал заходить так далеко нет, просто… перспектива проводить гон с Сугуру несколько пугала. Обычно сдержанный, ласковый и мягкий, он превращался в первобытное зверье под наплывом гормонов. От него несло тем самым паршивым сочетанием ароматических свечей, которые так любит Сёко. Ваниль и табак. Запах настолько въедливый, что даже сущность гаммы не может от этого отмыться. Острое колено вклинивается между ног, а горячий язык проходится по обнаженному участку шеи. — Эй. Ты еще со мной? — коридор общежития не лучшее место для этого, лучше бы перенестись. Телепортироваться. Желательно одному и в свою комнату. Есть нюанс в виде соседства с самим Гето, и дверь его вряд ли остановит, особенно сейчас. Сатору же говорит… нюансик, такой, маленький, ненавязчивый. Крошечный. — Не гарантирую, что на все сто, — грубые ладони сжимают задницу Годжо под темной тканью форменных брюк. Вторая сущ (ч)ность водит носом, опасливо приподнимая голову и подталкивая к дурманяшему аромату, мол, а может стоит поддаться? Длинные пальцы надавливают на шов брюк, прямо между ягодиц и есть подозрения, что если не снять штаны вовремя их просто напросто порвут вместе с бельем и так и трахнут. Господи. Сатору нервно хихикает. — Я на блокаторах, ну если что… не то чтобы кое-кто заботился о резинках, в попытке расширить мой клан, немного специфичным способом, — у него колени подкашиваются под чужим напором, а вязкая капля смазки пачкает белье именно в том месте, куда настырно давит рукой Сугуру. Годжо жмурится, откидывается затылком на прохладную стену и беспомощно скулит. — Блять. У меня есть шанс сбежать? Рычание вибрирует в области груди, прямо там, где утыкается головой Гето. Можно даже увидеть, как крупицы чужого самоконтроля рассыпаются в прах с каждой секундой. Массивная выпуклость в области его штанов опасно оттопыривает ткань. — Я шучу, если что, — собственные ладони ловят пылающее лицо Сугуру. Влажный, поплывший темный взгляд голодно окидывает жарким, дурманящим обещанием ночи множественных оргазмов (и самого кринжового в мире дерти-тока, но какая разница, когда в тебя толкается огромный узел? Верно, никакой. Да и у Годжо больше поводов для шуток). — Я с тобой. И никуда убегать не планирую. — Разве что до спальни? — голова кружится от этого запаха. Сатору сглатывает вязкую слюну, пока его продолжают хаотично облапывать. — Я отпущу, а ты беги… — Инстинкт охотника в ком-то заговорил, или хочешь разбудить нашим топотом Кенто-куна с Ю? — вот чисто в теории, даже если его сейчас отпустят, захочет ли внутренняя гамма бежать? Или будет дразнить? Или… маг зажмуривается и всхлипывает, поддаваясь бедрами вперед бесстыдно мастурбируя о чужое колено. — А ты беги тише и будь тише, — мокрый язык облизывает ушную раковину. — Я буквально чувствую, как ты течешь. Тебя и ловить не надо. Сам ляжешь на живот и отлично подставишься, как послушная омега, верно, Тору? Слишком возбужден чтобы играть, да? Горячая волна стыда ползет раскаленной лавой по позвоночнику и распространяется новой порцией смазки на белье. Блять. Легкие переполненные ароматом чужих феромонов будто водой залиты. Не вдохнуть, не выдохнуть. — Так, дать тебе фору? Или… Гето, конченный изверг, отстраняется, с этой своей знакомой улыбкой. Тихой, спокойной и… наблюдает. Ноги не выдерживают. Годжо беспомощно сползает вниз по стеночке без поддержки. Он закрывает глаза, стараясь отдышаться. Минута, две. Он просто умрет от того, что с ним проделывают. Он бы и правду позволил бы спустить с себя штаны прямо в этом коридоре, улегся бы грудью на подоконник, уткнулся бы лбом в прохладное стекло и позволил бы… позволил бы Сугуру себя трахнуть. Он даже во всех красках видит, как тот цепляет пальцами края толком не растянутого ануса и смотрит на то, как мышцы судорожно сжимаются вокруг пустоты. — Если у меня течка начнется раньше обычного цикла, я… — Разрешаю наказать меня отложенными оргазмами, — Сугуру присаживается перед ним на колени и лижет в нос. Игриво. Абсолютно не в своем привычном стиле. Растрепанный, с ненормально расширенными зрачками. Сатору неосознанно хрипло стонет, вжимаясь в стену лопатками лишь сильнее, то ли надеясь пройти сквозь нее, то ли мимикрировать. * Сатору хоть убей не помнит в какую конкретно спальню его проносят. Он отчаянно цепляется руками за широкие плечи Сугуру, прячет лицо в его шее, отчаянно краснея, когда слышит сбивчивое: — Я бы залил тебя спермой до такой степени, что у тебя низ живота округлился, — ласковый смешок и шлепок по влажному местечку на брюках. — Выносил бы моих щенков? Наследников клана Годжо, да? Что-то внутри отчаянно взвыло от желания быть именно таким. Соски натирает ткань рубашки, а железы воспалились. Течка, течка начинается раньше сраного цикла. Годжо мстительно прикусывает чужую шею. Его опрокидывают на койку с шумом. Наваливаются сверху, засовывают руку между ног щупая член, обводя влажную от предъякулята головку. — Мокрый со всех сторон, как девчонка, — шепчет губы в губы Гето. — Зальешь мне всю койку? Хочу видеть насколько обильно ты течешь. Ладно. Ладно. Ладноладноладноладно… Могло бы быть и хуже. Он обычно несет что-то совсем пугающее, горячее, порнушное и… грязное. Грязное настолько, что Сатору слезами заливается под ним выгибаясь даже от малейшего касания. Порочно, развязно. Горячая рука накрывает низ живота, а Гето смотрит на него совершенно нечитаемым пустым взглядом. Он словно пытается удержать самого себя, пытается окончательно не потонуть под натиском зверья, которым обычно является. Видно, как между приоткрытых губ блестят белые клычки… /однажды он его пометит. покроет окончательно связав их жизни воедино. Сатору даже не будет против. и это самое пугающее/ — Я буду вот здесь, — он указывает на плоский (пока что, подсказывает виляющая задницей гамма) живот, а потом приподнимается на руках, расстегивает штаны высвобождая твердый покрасневший член. Годжо неосознанно захлебывается слюной, представляя тяжелую мускусную плоть на собственном языке. Рот предательски наполняется слюной. Узел только-только набух у основания, конкурирующая часть альфы внутри огрызается. Вернее… хочет огрызнуться. Обнажить зубы, расцарапать спину и оседлать. Он тоже кончит с узлом сегодня. В холостую это будет болезненно, но… собственное удовольствие именно тот аспект, который сегодня ночью заботит меньше всего. Кровать пружинит, а Сугуру — черная смоль волос, чуть облитая загаром кожа, кладет все свое немалое… кхм… достоинство на лобок Сатору. Он задумчиво обводит пальцем влагу на дорожке белых лобковых волос. Головка остается лежать ровнехонько у самого пупка. — Представь, как кожа на твоем животе натянется и ты будешь видеть, как член дразнит маточный канал. Как движется в тебе, таком скулящем и послушном. Пальцы на ногах поджимаются. Темнеющая бездна взгляда, напряженные руки. Сатору шумно выдыхает воздух через нос. — Сугу… — Что "Сугуру"? Боишься, что я не помещусь в такого готового мальчика? Мальчика, который растягивает себя пальцами в душе? Моя омега. Моя гамма, на длинных ногах и с роскошной задницей, — пальцы вплетаются в мягкость черных прядей. Гето растекается, буквально кричит, глядя из-под прикрытых ресниц. — Так что "Сугуру", а? Сатору беспомощно разводит ноги шире: — Хватит трепаться и уже используй свой язык по назначению. Он пожалеет об этом. Он уже жалеет об этом, когда слышит горячую насмешку и позволяет перевернуть себя на живот. Годжо приподнимает бедра и молится только о том, чтобы штаны не были безвозвратно испорчены чертовой смазкой. * — Хочу, чтобы у тебя низ живота чуть провисал от количества моего семени. — Хочу сделать тебе щенков. Тебе бы пошла беременность, Тору. Такой кругленький, мягкий, с налитой молоком грудью. — Хочу не снимать тебя с узла сутки. Хочухочухочухо… пока это слово не теряет смысл, как и сам Годжо. В нем хлюпает, как в той девчонке из порно. Мокро со всех сторон, под животом, от того что он кончил во время растяжки. Узел развязался вхолостую, пока Сугуру журил его, вывешивая череду шлепков по бедрам ругая за… за что? За то, что он мало спит, ест много сладкого и вовремя не обращается ко врачу? За то, что он не слушает своего альфу? За что? Годжо шмыгает носом пытаясь собрать мозги в кучку. Он трется грудью о матрас, пытаясь облегчить боль в сосках. Те напряженные и требуют внимания. — Если тронешь себя, нацеплю кольцо на член, ты услышал меня? — издевается этот изверг. — Да-да… да, — господи блять боже. Он сдохнет от того, что в него не вставили хрен с узлом и заставили обкончаться, как малолетку. Сатору цепляет клыками подушку и смаргивает остатки разума в мягкую ткань вместе со слезами. Он не уверен хочет ли приходить в себя, не уверен, готов ли слышать этот бесконечный поток похабщины на ухо, но точно готов растечься по простыням морем, расплескаться млечным путем. Пока три пальца хозяйничают внутри него. Это жалобное урчание, попытка внутренней гаммы получить одобрение альфы… сука. — Сука тут только ты, Сатору, — мягко выдыхает мужской голос. — Хватит мямлить в подушку. Посмотри на меня. Он поворачивает голову, пока чужие ладони заботливо убирают прилипшие белые пряди с лица. Сугуру слизывает соленую влагу с его щек. Табак и ваниль. Кажется вся комната провоняет Гето. А простыни… простыни можно будет посыпать солью и сжечь. Пальцы покидают влажные нежные стеночки кишки. Мышцы непроизвольно сокращаются вокруг образовавшегося ничего. Пустота хуже недостатка заполненности. Пустота хуже всего. Мозг панически закипает, Сатору чувствует, что нужен альфе, Сатору понимает, что будет дальше, но… — Такой жадный, что и секунды не можешь провести незаполненным. Величайший маг. Если старейшины видели тебя, Тору. Если бы они видели тебя таким… — Ты бы не позволил. Хренов собственник. Усмешка колет под ребра, а упругая головка погружается в растянутое текущее нутро. Лицо по новой обжигает стыдом и жаром возбуждения. Сугуру переплетает свои пальцы с его, плавно и неспешно толкаясь во внутрь… крупицы, остатки нежности, перед тем как ему снесет голову без остатка и грязная животная сущность сотрет намек на человечность. Сущность, что не стесняясь будет говорить больше, непристойнее и доводить до слез, указывая на место в иерархии ниже, чем место альфы. Сущность, что после вытащит какую-нибудь игрушку из ящика и заткнет его. Лишь бы семя не вытекло. — Сделаю тебе ораву детишек. Твой клан мне ноги целовать будет. А ты не будешь вылезать из беременностей, как послушная омега, верно? Иногда, совсем редко, я буду позволять тебе вязать меня. Когда твой живот не будет наполнен моими щенками, да, Тору? Бля… Ритм слишком быстро сбивается, головка задевает набухшую простату, то и дело упирается в маточный канал, что вероятнее всего расширился от того, как активно Гето в него вколачивается и под напором его гормонов. Колени дрожат, а напряженная поясница побаливает от долгого стояния в одной позе. Годжо бы с радостью плюхнулся бы на живот полностью, если бы не знал точно, что секундная передышка, обернется новым витком вязки. Массивный узел проходит внутрь как по маслу… С члена подтекает жалкая струйка семени, а живот сводит от накатившего гормонального наплыва. Кто-то на одной ноте повторяет какое-то слово. Короткое, жалобное и плаксивое. Чей-то сбившийся тон… «Нет» «Нетнетнетнетнетнет.» — Нет! — слюна расплывается пятнышком под уголком губ. Второй оргазм застигает врасплох, он буквально выталкивает сознание за пределы, искры из глаз, скручивающее удовольствие, что разливается по телу от макушки до пят. Кажется, он даже кричит. Крепкие зубы впиваются в плечо. Очередная метка в копилку сегодняшних хаотичных укусов, засосов и россыпи меток, что бутонами украшают шею, живот и бедра. Гето обожает метить свое. Обожает видеть распускающиеся по утрам синяки и следы, хоть в этом и не признается. Гето… спускает узел где-то глубоко во внутрь, орашая растраханное нутро волной жара. Он валится мокрой грудью на спину Годжо, рвано дыша и запечатляя поцелуй на загривке. Тяжелый, мокрый, все еще остающийся внутри. Узел спадет минут через пять в лучшем случае. В худшем… они провалятся сплетением из тел до утра. Как это обычно бывает, когда Сатору просыпается от вязких глубоких толчков внутри себя, болезненно поскуливая от каждого движения. Эндорфиновый приход неспешно сходит на нет. — Поможешь перевернуться на бок? — во рту каша и чересчур тяжелый язык. — Хей? Ответа не следует тягучие тридцать секунд, пока Гето лениво не устраивает их тела на боку. Ноги непроизвольно свисают с края кровати. Чужая, чуть тронутая летним загаром ладонь осторожно очерчивает укус вокруг чувствительного соска. — Ты в порядке? — обеспокоенные тихие нотки, знакомая интонация Сугуру, теплота его голоса струится ласковым ночным ветерком из приоткрытого окна. — Не считая морального урона от твоих грязных разговорчиков… — задумчиво рассуждает Годжо, поворачивая голову и ловя смазанный поцелуй. — Все в порядке и даже лучше. Но про суку было лишним. Сугуру вспыхивает румянцем рассвета за окном и несвязно бормочет извинения скрывая приплывший масляный взгляд за завесой густых волос. На ветке цветущей яблони напротив открытой форточки, устраивается соловей. Маленькая голосистая птичка надрывно перекликается со своими далекими собратьями, что звонкой песней откликаются в утренних лучах. На электронных часах мигает голубым неоном пять тридцать два утра.