в твоих объятиях мой мир

      Сугуру заебался.       Учеба ебет, работа ебет, проекты горят, и крыша медленно, но, верно, отъезжает. Он отсиживает последнюю на этой неделе смену в кофейне с мыслями, что дома его ждет недописанный курсач и пустой холодильник.       Но не только это.       Дома его ждет Сатору.       Годжо своей дурной головой тоже глубоко в заднице. Прокрастинация довела его до написания абсолютно каждой работы в ночь перед сдачей, что хуево сказывалось как на здоровье несчастного студента, так и на его настроении. Приходилось откармливать сладким. Сугуру не против.       Их поселили вместе в начале первого курса. Первое, что Гето увидел в своем будущем соседе – глаза. Огромные, бездонные, яркие-яркие, и смотрят так пристально, как будто их обладатель с первого взгляда прочитал все мысли Сугуру и теперь знает о нем все. Ужились на удивление хорошо. Смягчали непростые характеры друг друга, сошлись как пазлы. Поцеловались на одном из квартирников, когда оказались на кухне вместе в четыре утра. Великие задушевные разговоры на кухне после пьянки. И Гето, играющий на гитаре что-то из любимого старья. К утру уже встречались, смущая окружающих (они просто завидуют). Вместе балансировали на грани бедности и безумия, вместе закрывали сессию, первую и вторую и сейчас, в конце третьего курса, они все еще вместе.       Общежитие встречает Сугуру тишиной. Большинство студентов сейчас закрылись по комнатам и пытаются выстрадать хотя бы абзац в своих работах, чем Сугуру сегодня точно заниматься не будет. Он устал, ему бы поесть и упасть в объятья Сатору, чтобы утром опять выслушивать от научной руководительницы. Но это будет только утром.       Заходит в незапертую комнату: Годжо ждет. Развалился на узкой кровати, еле умещая на ней длинные ноги. Как эта шпала вообще помещалась в миниатюрной комнате оставалось загадкой для всех. Лежит и строчет очередную работу на заказ. Ему бы свою курсовую писать, но кушать хочется, так что деньги вперед. Оборачивается на вошедшего Сугуру, улыбается кошачьей улыбкой и потягивается, едва не сваливаясь с кровати. Годжо большой кот не только по таким повадкам, ему ласка и внимание необходимо, а то он без них совсем чахнет, натягивая свои ужасные очки, прячется от мира.       Допускать такого нельзя. Сугуру разувается, снимает легкую куртку и приступает к выполнению своего великого плана по вылету из университета. Немного не в том порядке: в первую очередь падает на Годжо, придавливая ноутбук, из-за чего Сатору недовольно шипит, но ноутбук откладывает, раскрывая руки для объятий, в которых Гето тонет. Проводит пальцами по макушке, прильнувшей к его груди. Сугуру улыбается прямо в сердце Сатору, дышит впервые за весь день спокойно и расслабленно, как будто у них двоих есть все время мира.       — Ты уже ужинал? — Сугуру лениво спрашивает, растеряв все желание сейчас говорить и вообще вставать.       — Нет еще, — Годжо смотрит на время на экране телефона и вздыхает. — Поймал мысль, не хотел отрываться, упустил бы.       — Дурак, — мягко с ноткой возмущения шепчет Гето. — Надо поесть.       — Нанами сегодня устраивал активную деятельность на кухне. Можно пойти потырить.       — И в следующий раз Нанами запихнет в духовку тебя. — Гето практически засыпает, пока это говорит.       — Надо уметь делиться, — Годжо берет лицо Гето в ладони, чтобы заглянуть в его сонные глаза своими покрасневшими от долгой работы за ноутбуком. — Сугуру, не спать! Надо встать и поесть, ты похудел совсем.       То, как сильно Гето мог терять в весе от стресса, периодически Годжо очень пугало. В первую зимнюю сессию, когда они еще не встречались, Годжо, увидев выползшего из душа Гето, натурально ахуел от худобы соседа, не скрытой объемными свитерами. Гето за собой ничего такого не замечал, да и некогда было, когда на уме только материал, который нужно повторять. О приемах пищи забывалось так же легко, как и о сне. У Сатору такого никогда не получалось: без определенной дозы еды и, особенно, сладкого, он работать отказывался, капризничая как ребенок; только если совсем увлечется. Как сейчас. Годжо после этого взял на себя роль мамы-утки, которая постоянно напоминала про еду, даже начал что-то готовить, что само по себе могло бы означать катастрофу для всех общажной кухни, но выходило на удивление неплохо. Чтобы не заставлять соседей по этажу переживать за сохранность кухни, часто подбивал готовить Нанами и нагло тырил еду для поздно возвращавшегося с работы Гето. Нанами о его желании батрашить на еще одну комнату никто не спрашивал, но ему самому спокойнее от осознания, что его любимую кухню никто не разнесет.        Гето мычит что-то невнятное, что-то про нежелание вставать и идти на кухню, что отдается вибрацией в груди Годжо, и ему самому уже никуда вставать не хочется.        — Ладно. Пятнадцать минут. И мы идем ужинать, — Сатору сдается. Вообще в такой ситуации спорить сложно, особенно когда твой оппонент уже одним глазом спит. — Как смена прошла?       — Ничего нового. Заебали все… — Гето вздыхает тяжело, окончательно расслабляясь в руках Годжо, который понимает, что никто из них сегодня уже не встанет.        — Скоро это закончится. Давай уедем?       Гето в удивлении даже слегка отстраняется и приподнимается, глядя Сатору в глаза.        — Уедем? Куда?        — Куда угодно. На Окинаву? Как тебе идея? Отдохнем, отвлечемся и побудем вместе.        Гето укладывается обратно на нагретую грудь, улыбаясь. Маленькая комната кажется ему целым миром. Сатору кажется ему целым миром. Он уже болтает что-то о доме, который ему оставили родители, что-то о море и о загаре. Сугуру слушает. Слушает и любит.        — Поехали.        И они поедут. Отдохнут, отвлекутся и побудут вместе. Потому что мир Гето – в Сатору, а мир Годжо – в Сугуру. А еще, потому что они любят.