---
- Так, ну... - говорит Антон, отворяя дверь одной из аудиторий, закреплённых за факультетом живописи, - Ты раздевайся, а я пока подготовлю всё. Рома размашисто кивает, пытаясь спрятать в вороте олимпийки алеющие щёки. Он заходит в аудиторию, по стенам которых стоит много стеллажей с разными предметами искусства - какие-то скульптуры из гипса, полимерной глины и пластилина, холсты самых разных размеров, самодельные маски и украшения. В общем, помещение так и кричит о том, что здесь обитают люди творческие. Рома проходит чуть дальше, видит неаккуратный круг из мольбертов, а в его центре - что-то на подобии пьедестала или платформы, над которой горит лампа. Он подрагивающими руками начал опускать собачку олимпийки, краем глаза наблюдая, как Антон выставляет свой мольберт. - До того, как здесь начнутся пары у студентов-вечерников есть два часа. Постараюсь сильно не затягивать, - усмехается тот и, подперев бока кулаками, осматривает платформу, - И чтобы ты не замёрз. - Да здесь, вроде, не холодно, - тихо говорит Рома, уже стягивая футболку. На самом деле, ему только кажется, просто потому что кровь кипит в жилах от смущения, разжигая в груди пожар. К тому моменту, как Антон выкладывает декоративную шёлковую ткань на платформу, пытаясь заставить складки лежать красиво, Рома уже стоит в одних трусах и мнётся. Петров это замечает, выпрямляется и быстренько окидывает всё Ромкино тело суетливым взглядом. - Если хочешь, можешь не снимать. Сделаем имитацию оголения. - Это как? - удивляется Пятифан и несмело ступает к платформе, когда Антон подзывает его рукой. Тот усаживает друга на край, вертится вокруг него, пытаясь заставить Рому сесть в нужную позу - то руку подвинет, то ногу согнёт, а Пятифан от этого чуть ли не визжит, так неловко и одновременно приятно чувствовать на себе длинные слегка замёрзшие пальцы. - Вот так сделаем, - шепчет Антон, накидывая на Ромкин пах край белой ткани. Рома смотрит вниз, это действительно выглядит так, будто он сидит полностью обнажённый, разве что совсем чуть-чуть видно края трусов. Петров смотрит на это, хмыкает, а потом берёт и просто загибает края боксеров по направлению вверх, к паху. Пятифан от этого аж дыхание задерживает, пытаясь запомнить ощущения чужих рук на бёдрах, но Антон очень скоро отстраняется и продолжает поправлять складки ткани. Рома тихо выдыхает носом и прикрывает глаза, пытаясь умерить сердцебиение и ощущая на внутренней стороне бедёр мурашки. Вдруг Роме становится страшно, что у него встанет член. Можно было бы посмеяться от этой мысли, но Пятифану было несмешно, потому что от одних только мимолётных касаний Антона к ногам в груди заклокотало, в животе закрутило, а в голову ударила приятная волна адреналина. Рома зажмурился и стал представлять самые отвратительные картины, которые только мог вообразить, ибо объясняться за стояк, который ни трусы, ни наброшенная на пах ткань не скроют, очень не хотелось. Глаза он открывает уже когда Антон отходит и встаёт перед мольбертом. Рома весь застывает, чувствуя, что на нём висит большая ответственность. Благо, сидеть относительно удобно - Антон выстроил такую позу, что Пятифан опирается обеими руками позади себя и не особо напрягает спину, но мышцы всё равно сковывает от волнения, наплывы которого пробивают каждый раз, когда Петров внимательно смотрит на Ромку, а потом переносит его черты на холст. - Так, а... разговаривать мне можно? - Можно, - бубнит Антон отстранённо, кажется, уже понемногу погружаясь в свой мир искусства. Рома решает осмотреть убранство кабинета повнимательнее - насколько это возможно без поворота головы. Судя по всему, кабинет наполнен некоторыми незаконченными работами нынешних студентов и уже слегка залежавшимися работами выпускников, которые те оставили, когда получили диплом. Больше всего внимание Ромы привлекает расписная ваза у входа в аудиторию. Она огромная, с множеством узоров и деталей, которые Пятифан не видит чётко, но всё равно может разглядеть. За этим занятием он немного расслабляется, дышит ровно и даже перестаёт чувствовать жар, исходящий изнутри. Закончив с рассматриванием окружения, Рома кидает взгляд на Антона и замечает, что тот сидит неподвижно и смотрит. Просто смотрит, в задумчивости кусая губы. - Что-то не так? - Не, всё нормально. Просто пытаюсь понять, как... - говорит он загадочно, вперившись в Ромкин живот. Пятифан снова заливается краской, - А ты можешь пресс напрячь? Рома слегка мешкает, но напрягает мышцы живота, отчего на том проступают аккуратные, ещё сохранившиеся со школьных времён и занятия спортом, кубики. Антон кивает будто бы сам себе и начинает быстро что-то штриховать на холсте, при этом слегка улыбаясь. Рома от этого плывёт в смущении и тоже приподнимает уголки губ, уводя взгляд в сторону.---
На протяжении всей следующей недели Пятифан не может перестать думать о том, как он позировал для Антона. Что-то сакральное, не сказать, интимное, он в этом точно ощущал. Да и просто быть в роли модели ему понравилось. Не то чтобы он тут же бросился позировать для всех студентов с живописи, нет. Суть была в индивидуальности этого мероприятия. То что в пустой аудитории, где свет кажется каким-то иным, нежели в других помещениях, находится только он и Антон, а за окнами падают крупные хлопья снега и завывает ветер. Рома и смотреть на Петрова стал по-другому, да и сам ловил на себе заинтересованные косые взгляды. Произошедшее парни не обсуждали, но будто оба понимали, что теперь они, в каком то смысле, стали друг другу ближе. И Рома хотел это повторить, только не знал, как. Хотелось, чтобы Антон снова трогал его в попытке выстроить в нужную позу, смотрел на изгибы его тела. Но просто подойти и попросить Пятифан, конечно, не мог, вот и изнывал, снова наблюдая за возлюбленным лишь со стороны. Правда судьба сама встала на его сторону. - Слушай, я тут показал свою работу куратору, - говорит в один из дней Антон. Рома только вернулся с пар, а его сосед уже сидит за столом и доделывает какой-то пейзаж на небольшом холсте. - Да? И что сказал? - Пятифан кидает рюкзак в угол и садится на кровать, облокачиваясь о колени. - Похвалил, - улыбается Антон и отрывается от работы, с ноткой азарта смотрит на Рому искоса, - Сказал, что если ещё один такой портрет напишу, только полноценный, то он мне автоматом одну из дисциплин закроет. Рома молчит, кажется, догадываясь, куда Антон клонит. - Могу ещё раз попозировать, если нужно... - говорит тихо Пятифан и перебирает пальцами складки на спортивках. - Правда? - Ага. - Но в этот раз нужно в цвете, так что... придётся сидеть часа на два-три дольше, - говорит Антон и поворачивается к Роме полностью, сев поперёк стула. - Ничего страшного, - улыбается тот и мотает головой, - Ты же мне с готовкой помогаешь. Петров усмехается, кажется, вспоминая, сколько раз на общей кухне готовил сразу и на себя и на своего соседа. - Ладно. Тогда сегодня вечером сможешь? Часов в семь. - Да-да. Всё там же? - Всё там же, - ставит точку Антон и возвращается к холсту, а Рома всё сидит и улыбается. Сегодня он планирует быть менее стеснительным.---
И вот Рома снова обнажён, стоит босыми ногами на прохладном паркетном полу, пока Антон настраивает мольберт. - Садись, - командует тот, кивнув в сторону платформы, но Пятифан не слушается, а берётся за резинку трусов, - Не обязательно... - Да что я, тёлка что ли - стесняться? Оба парни, чего ты там не видел, - усмехается Ромка, пытаясь погасить в своём голосе нотки нервозности. На самом деле он, конечно, смущается, но решает переступить через себя. Сбросив нижнее бельё, он проходит мимо Антона, понимая, что тот, возможно, сейчас пялится на его зад. Пятифан садится и прикрывает пах краем ткани, но в этот раз со стороны лишь одной ноги, так что левое бедро остаётся таким же обнажённым. - Ну да, так для практики полезней, конечно, - шепчет сбито Антон, когда подходит к Роме. Последний же пытается выглядеть непринуждённо, стреляет снизу невинным взглядом и слегка улыбается. - Так же сесть, как в прошлый раз? - Ага, только чуть... - Антон берёт Рому за плечи и поворачивает слегка вбок, а Пятифан наблюдает, как чужой взгляд скользит по его телу от ключиц до самого низа, - в сторону. Вот так, ага. Кадык Петрова заметно подпрыгивает, он отходит на пару шагов назад, смотрит на получившуюся позу и только потом неспешно идёт к мольберту. Рома начинает всё больше подозревать, что и он Антону небезразличен. Заподозрил Пятифан это ещё при первом позировании - слишком уж у Петрова был взгляд странный, с непонятными искорками, а касания были слишком уж нежные и кроткие. А теперь Рома убеждается в этом и ему вдруг хочется покрасоваться ещё больше. Он незаметно дёргает правой ногой, отчего ткань слегка скользит вниз, обнажая ещё большую часть бедра и живота. Ещё чуть-чуть, ещё одно крохотное движение, и она совсем всползёт, открыв обнажённый пах совсем. Но Рома решает оставить всё, как есть - не сразу же показывать каждый сантиметр, нужно подразнить. А Антон весьма заметно пялится на не слетевший край ткани и, рвано вздохнув, приступает к работе. В этот раз Рома смотрит только на него, каждый раз ловит взгляды из-под стёкол очков. Теперь ему неинтересен интерьер кабинета, ему интересен только Антон, который закатывает рукава рубашки до локтя, обнажая предплечья и красивые запястья. Те летают по холсту, с тихим скрежетом оставляя набросок. Пятифан сегодня не говорит, молчит, только иногда кусает губы и всё смотрит и смотрит на Антона. Тот тоже не болтлив, молча выполняет свою работу, и то ли Роме кажется, то ли у Петрова и правда слегка рдеют щёки. Он всё больше смотрит на Пятифановский живот и пах, кажется, приступив к рисованию именно этих частей тела, и с каждым штрихом взгляд его становится голоднее. И Рома едва ли не смеётся от того, как сильно Антон выдаёт себя. - Так, погоди, - вдруг говорит он и выходит из-за мольберта. Пятифан вскидывает брови и с лёгкой улыбкой кивает, как бы спрашивая, "что случилось?" Петров припадает пальцами к губам и мычит, прищуривается. Потом подходит к Роме и, нависая сверху, касается его подбородка, - Голову чу-у-уть-чуть в сторону... Антон говорит на придохе, сквозь прикрытые веки рассматривая Ромкины черты лица. Пальцы у него горячие и нежные, наклоняют Пятифановскую голову аккуратно и вежливо. Рома смотрит на Антона снизу вверх, они оба замирают в молчании. Петров ничего не делает, но и пальцы с подбородка не убирает, а Пятифан смотрит в его зеленущие глаза и решается. Чуть склоняет голову и касается губами тыльной стороной ладони, не прерывая зрительного контакта. Антон сухо вздыхает и изгибает брови дугой. Рома немного выжидает, но, не встретив сопротивления, продолжает. Одной рукой придерживает за запястье и ведёт дорожку поцелуев по костяшкам пальцев, иногда проводит кончиком языка по разгорячённой коже. Он слышит сбитое дыхание Антона сверху, и у самого грудь вздымается от рвущихся лёгких. Он скользит пальцами под рукав загнутой рубашки, оглаживает локоть, а потом хватается за ткань и тянет на себя, заставляя Антона нагнуться. Тот следует за Ромкиной рукой, нависает над ним, нагибаясь, и их лица замирают в паре сантиметров друг от друга. Второй ладонью Пятифан касается острой скулы и приподнимает Антоновы очки, зарывается пальцами в волосы на затылке и, вытянув шею, тычется в розовые губы. Накрывает их с ноткой нетерпения и на пробу сминает, тут же встретив охотный ответ. Антон целует его, тихо промычав, и обвивает шею пылающими ладонями, проводит языком по нижней губе и напирает чуть смелее. Рома отклоняется назад, упирается ладонью позади себя, а другой притягивает за затылок ещё ближе, углубляет поцелуй. Закрывает глаза и утопает в неторопливых и размеренных движениях чужих губ, а сам действует чуть грубее, прикусывает проникший в рот язык. Антон сползает руками с шеи и сжимает плечи, чуть надавливая. Рома ложится на платформе на спину, в то время как Петров уже нависает над ним полностью, обеими руками опираясь по обе стороны от Ромкиной головы. Он отстраняется и, закусив губу, смотрит Пятифану в глаза, будто спрашивая, можно ли действовать дальше. Рома слегка улыбается, царапает горло дыханием и переносит обе руки на Антонову талию. Тот же опускается губами на крепкую Пятифановскую шею. Опаляет горячим дыханием, невесомо целует, вызывая по всему телу толпы мурашек. Рома с сиплым вздохом прогибается в пояснице, когда язык оставляет на его шее влажные следы, опоясывает кадык и пульсирующую венку под подбородком. Руки Антона ползут по груди вниз, оглаживают рёбра и живот, сжимают по бокам. Петров щупает, трогает, не сдерживает тяжёлого дыхания и что-то бормочет. - Рома... - оголтело шепчет он в сгиб шеи, прикусывает кожу, - Ты - искусство. Самое настоящее. У Пятифана от этих слов внутри всё сжимается, он не верит, что всё, что происходит - реально. Не найдя, что ответить - несказанных слов так много, что они встают комом в горле - Рома берёт Антона за щёки, отрывая от своей шеи, и снова утягивает в поцелуй, куда более хаотичный и влажный. Словно током пробивает тело, когда Пятифан чувствует, что с его паха соскальзывает остаток ткани, а вместо него уже затвердевший от ласок член накрывает Антонова бархатная ладонь. - Тош... Дверь... - шепчет Рома, дёргаясь навстречу кольцу из пальцев. - Я запер, - отвечает Петров и размазывает капельку смазки по скользкой головке. Он проводит рукой вниз несколько раз, ловит губами Пятифановские сдавленные стоны и опускается на грудь. Не прекращая движения ладонью, он покрывает шумными поцелуями грудную клетку, проводит языком по впадинке под рёбрами, опускается щекотливыми касаниями губ к животу. Рома запрокидывает голову назад, упираясь затылком в платформу, на которой ещё совсем недавно позировал, и вплетает в белые локоны свои пальцы. Ему жутко хочется продолжения, но рука с члена пропадает, заставляя Пятифана разочарованно вздохнуть. С живота исчезают и губы Антона, так что Рома в замешательстве приподнимается на локтях и пьяно смотрит на парня, который завёл руку за спину и, судя по всему, пытается достать что-то из заднего кармана джинс. Небольшой тюбик показывается в его руке, Антон хищно смотрит на Рому и открывает крышку прямо зубами. - Я смотрю, ты подготовился, - горячо шепчет Пятифан, не в силах сдержать оскал и колкое замечание. Петров ухмыляется и сверкает глазами из-под упавших обратно на нос очков. - Об этом потом, - говорит он, пристраивается между ног Пятифана, усевшись на колени перед платформой, и скользит языком по внутренней стороне Ромкиного бедра, параллельно с этим размазывая смазку по пальцам правой руки. Пятифан прикусывает щёку, смыкает брови на переносице и задерживает дыхание, когда сухие губы Антона касаются основания члена. Он движется вверх и без помощи рук обхватывает головку ртом. Одной рукой он разводит ноги Ромы шире, и тот чувствует между ягодиц пальцы, измазанные в прохладной смазке. Пятифан послушно расставляет колени так широко, как может, и расслабляет мышцы таза. Опыт в пассивном сексе у него уже был, так что он не боится и не сжимается, когда чувствует, что внутрь проскальзывает указательный палец. Вместе с этим Антон, стрельнув взглядом исподлобья, начинает насаживаться ртом на член, отвлекая от немного забытых ощущений инородности. Рома шумно сглатывает и выдыхает, когда Антон аккуратными, можно сказать, галантными движениями волнообразно движет пальцами внутри него, при этом крепко обвивая губами член и тщательно проходясь по нему языком. Пятифан немного дрожит, когда Антон подключает третий палец, вместе с тем ток приятного возбуждения проходится по животу, когда Петров заглатывает до упора, отчего Рома чувствует головкой чужое горло. - Тоша-а-а... - хрипло тянет Пятифан, ощущая, что может кончить в любую минуту. Он сжимает его локоны, заставляя с пошлым причмокиванием выпустить член изо рта, и тянет на себя за затылок. Тут же впивается в влажные губы поцелуем и протискивает между телами руки, нащупывает ремень джинс и суетливо расстёгивает. Освободившийся из оков одежды Антонов член тут же упирается в Ромкин, отчего оба сухо стонут друг другу в губы. Пятифан отстраняет Петрова и заглядывает ему в глаза. - Всё хорошо? - спрашивает тот и проводит ладонью по лбу. - Всё более, чем хорошо, - шепчет Рома и подгибает ноги, коленями сжимая Антоновы бока. Он дёргает на себя, отчего головка чужого члена проскальзывает меж ягодиц сразу внутрь, и Пятифан издаёт слегка болезненный стон. Его тело уже и забыло, каково это - выступать в роли пассива, но Антон хорошо его подготовил, так что кратковременная боль быстро растворяется в удовольствии. Петров, тем не менее, всё равно покрывает Ромкино лицо и шею извинительными поцелуями и не торопится двигаться дальше. Даёт обоим привыкнуть. Пятифан открывает глаза и смахивает быстро выступившие бусины слёз с ресниц, после чего смотрит на Антона с любовью и слегка кивает, что становится для Петрова сигналом. Он поддаётся бёдрами вперёд и вводит в Рому член аккуратно, неторопливо. Пятифан задерживает дыхание и выпускает воздух только когда Антон входит до упора. Последний подрагивает, на его лбу выступает испарина, а щёки горят ярче зарева заката. Рома посильнее сжимает Антоновы бока и обхватывает за шею. - Не бойся, не сломаюсь, - шепчет он в губы, после чего сразу впивается в них с грубым поцелуем, приправляет укусами и настойчиво тычется языком в чужой рот, надеясь показать, что готов к продолжению. Антон начинает поступательные движения бёдрами, заставляя Рому каждый раз постанывать и подрагивать от каждого толчка. Он откидывает мешающие очки Петрова в сторону и отрывается от его губ, чтобы дышать было свободнее. Рома снова запрокидывает голову, Антон пользуется этим и целует в шею каждый раз, когда совершает толчок вперёд. Он наращивает темп неторопливо, прикусывает кожу, оставляет пару небольших засосов и всё время что-то шепчет, что Пятифан не может расслышать из-за смазанного в частом дыхании слуха. - Ты ахуенный. Просто ахуенный, - удаётся услышать Роме, что его удивляет. Кажется, он впервые за полтора года слышит, как Антон матерится, и это, почему-то, веселит и смущает одновременно. Пятифан чувствует, что его возбуждение увеличивается, переносит руки на бёдра Петрова и рывками тянет на себя, намекая, что можно увеличить темп ещё сильнее, что он не против. Тогда Антон и правда начинает двигаться быстрее, только выпрямляется, придерживает Рому за талию и второй рукой начинает водить по его члену. Он жадным взглядом смотрит сверху-вниз, облизывает губы и шумно дышит, а Пятифан слепо хватается рукой за ткань, что выступала частью постановки его портрета, и прикрывает рот второй ладонью, чтобы не скулить слишком громко. Оргазм подступает, сладко стягивает живот и заставляет мышцы окаменеть, а затем отпускает, разливая по телу обволакивающее расслабление. Антон громко стонет, совершает последние толчки как бёдрами, так и рукой, и вытаскивает член. Парни одновременно кончают на Ромкин живот, втянутый от глубокого вдоха. Антон почти обрушивается в бессилии на Рому, но успевает выставить руки вперёд, уронив на грудь Пятифана голову. Рома проводит ладонью по взмокшим волосам, целует в горячий лоб и прикрывает глаза. "Люблю, сука, искусство", - думает он и улыбается.---
- Наверное, нужно что-то объяснить, - говорит Антон, закутываясь в шарф. Дорога от учебного корпуса до общежития короткая, но мороз на улице усилился с наступлением вечера, как и снегопад, так что Петров утепляется, как может. - Да, у меня есть к тебе пара вопросов, - отвечает Рома, всовывает в уголок губ сигарету и придерживает для Антона дверь на улицу, а сам едва на ногах ровно стоит. Парни спускаются с крыльца и идут по заснеженной аллее, сопровождаемые тишиной и холодным светом фонарей. Рома подкуривается и блаженно вздыхает. Его дыхание, кажется, до сих пор не восстановилось после того, что произошло в аудитории, да и щёки с ушами горят с той же силой. Он смотрит на смущающегося Антона искоса и тычет его в плечо. - Ты меня на секс развёл, получается? - Для тебя это так выглядит? - испуганно отвечает Петров, высунув нос из шарфа. - Я шучу. Просто мне интересно, откуда у тебя смазка и зачем ты изначально дверь запер. - Ну, я... Я просто... - мнётся Антон и уводит взгляд в сторону засыпающих панелек, - Я не рассчитывал. Точнее, рассчитывал, но не собирался. Просто взял, на всякий случай... Я, как бы, не надеялся. Я планировал только признаться тебе сегодня, а ты разделся догола, ещё и целоваться полез, вот мне и снесло крышу немного... - Признаться? В чём? - удивляется Ромка с замеревшей у губ рукой. - В чувствах. Парни останавливаются под фонарём и смотрят друг на друга, оба с выпученными глазами. - Ты мне давно нравишься, просто я не знал, как к тебе подступиться, - продолжает Антон, пока Рома не торопится говорить, - И когда ты согласился попозировать для меня, я подумал, что это, может быть, намёк... на взаимность. Хотя не был уверен, правда. - Ага, - хрипло поддакивает Пятифан, позволяя сначала Антону выложить всю свою подноготную. - Я в первый раз, так сказать, прощупывал почву. Но так ничего и не понял, вот и решил организовать второй раз. - Организовать? А куратор?.. - Я не показывал твой портрет никому. Прости, что соврал, просто мне нужен был повод снова попросить тебя стать моделью, - говорит Антон, опустив стыдливый взгляд вниз, а Рома вдруг начинает смеяться, кашляет, давится дымом. Петров смущённо улыбается и тихо выдает: - Ну что?.. - Ничего, - отвечает Пятифан и притягивает Антона в объятия. Зарывается носом в его шарф, вдыхает запах и смыкает руки на лопатках, - Ты мне тоже очень нравишься.