Пролог
Раз, два, три. Раз, два, три. Раз…два…три. Вокруг туман. Голос разума ведёт повторный отсчет. Раз. Два. Три. Раз. Два. Три.
Замечательный слух улавливает каждый шорох. Пальцы рук все ещё ощущают металл, с которыми соприкасаются. Гнилой запах, постоянно преследуемый во сне и сейчас, больше не отвлекает. Радар, в качестве глаз, осуществляет свою работу путем встроенных линз, и честно сказать он мало
кому помогал. Но работал, как и все остальное.
Английский драматург, Мерфи Смит, ещё в 2039 году процитировал: «Ошибок быть не должно, виртуальные чувства должны функционировать». Все помнят, что в этом произведение он описывал, как профессора и ученые высшего академического состава «Киберфарм» утверждали, что проблем с их искусственными прототипами быть не должно. Как итог, развал целой фирмы, после всемирно известного инцидента и полный крах технологического прогресса в области робототехники. Этим романом, автор всполошил пол населения Европы, проповедовав, чтобы в регионах не распространялась эта «чума». Мерфи был активистом, который поддерживал идею об уничтожение всего неживого, что пытается быть человеком. Он был из числа людей, что открыто критиковали новые устои Соединенных штатов Америки. Осуждали идеи и творения, которыми сами пользовались на усладу своего существования. Больно признать, но одно происшествие изменило мир навсегда. И сейчас, слова Мерфи отзываются в уголках потаенного помещения, где быть может, основные чувства, присущие человеку, как дар, всё же не отняли у существа, что им является. По просторам темного коридора, где нет таких излишек, как свет, по определённому пути шёл вперед молодой человек. Именно
молодой и хотелось бы акцентировать на это обозначение больше внимания. Ведь внешность и общий вид мальчика делали его старше своих маленьких лет. Он был одет в черный комбинезон, а поверх него была черная куртка. На руках были одеты перчатки. Приметить необходимо его телосложение: оно было необычным и странным. Крайне редко встретишь ребенка с крупной фигурой и с грубо накаченными мышцами на плечах. Его мускулатура просвечивалась и теснилась в тонком комбинезоне, что непригоден для поры времени в этих местах. Суровая зима никого не щадила в этих краях, и несмотря на то, что люди находятся в помещение, зимняя стужа всё равно проникала во внутрь. Но ребенку нет дела до погодных условий. Его цель дойти до двери, где табличка около входа гласила — «Медицинская палата лаборатории Карнифар».
Что вынудило ребенка пойти туда? Он сам точно не знает ответ на этот глупый вопрос. Может люди в белой униформе, с покрытым лицом до самого низа, которые его сопровождают? Они выстроились в ряд по два человека и шагают сзади него, издавая скрипучие звуки своей строгой обувью. Видно, что они здесь для другой цели.
Приказ они не отдавали. Но кто?
Раз, два, три. Раз, два, три. Он не устал. Раз. Два. Три.
Тусклый коридор остался позади, когда молодой парень вошел в светлую комнату. Он пересек границу, которую когда-то переходили только избранники. Люди, которые вместе с этим коридором оставили и свои страдания позади. Когда простая табличка становилось иконкой их славной победы. Те, кто освободились от оков, сдерживающих их от человеческой жизни. А точнее, только те, кому удалось
умереть.
Но чаще всего, смертников уносил только один человек в белой маске. Здесь, маленького мальчика, привели четыре сотрудника.
Он только что увидел самую красивую комнату. Она была очень просторной, светлой, и крайне уютной. Вокруг были полки, набитые книгами, разных времен и поколений, а во главе комнаты стоял большой стол. За ним сидел человек, пожилого возраста, с длинной седой бородой и в белом халате. Мальчика уже перестало пугать белая форма, но автоматически он приготовился к боли. (К ужасным мучениям).
— Подошел ко мне, — послышался хриплый голос врача. Приказ.
Мальчик повиновался и тронулся со своего места, где стоял, как вкопанный столб. Он подошел к мужчине достаточно быстро, несмотря на то что дикий страх скрутил все конечности. Всё ещё страшно. Он хорошо скрывал, что боится. Нельзя.
Старик вытащил свои очки, расслабленно нацепил их на нос, и стал рассматривать документ, который откопал среди прочих.
— Я погляжу, у этого было отвратительное поведение, — тяжело вздохнул доктор, с жалостью переводя взгляд на мужчин. — Долго приходилось с этим бороться, верно? С таким можно устать.
Послышалась тихая усмешка со стороны охранников. Этот тихий, многозначительный звук, что представляет из себя смех, имел большой смысл. Возможно, мальчик и не помнит, но эти люди точно провели параллель с их соучастием в его воспитание. Или они были свидетелями, которые стояли рядом, следили за процессом, дабы грань дозволенного не была пересечена. Молодой человек не мог осудить за причастие охранников в искоренение его трудного поведения. В конце концов, они выполняли приказ.
Престарелый врач перечислил характеристики, написанные в документе, но мальчик не придавал им значения. Он слушал и слушал внимательно. Единственный вопрос, который так и не покинул, был про
приказ. Неужели доктор хочет, чтобы он
это сделал? Ответ просился сам на свой вопрос: цель врача была совершенно другой. Мальчик сомневается, что старый мужчина в этом причастен. Но кто? Кому так необходимо, чтобы сегодня он совершил столь гнусное преступление? Возможно, сам мальчик и не описал бы именно так, но зная
контекст указания…верующий человек окрестил бы подобным образом этот приказ.
Врач откинулся на спинку стула. Он поправил свои очки, пристально осматривая парня напротив него. Этот странный, презрительный взгляд, неведанно от чего такой злобный и угрожающий. Неужели ребенок в чём-то повинен? Это жалкое существо, которое не ело последние две недели, чем-то вызывает отторжение самого доктора, который по клятве обязан всецело и услужливо его полностью вылечить. Старик видит, как мальчику плохо, но это именно то, чего он
давно добивался.
— Теперь снимай с себя это, — наконец встал из-за своего стола врач, направившись к бесчисленным шкафчикам напротив него. Он указал пальцем на одежду ребенка. Приказ.
Все было исполнено беспрекословно, будто на мальчике и не было никакой ткани, что немного защищала его от свирепого холода. Неподвижно уставившись в даль, он стал ожидать, когда обернется старик. Его нагое тело, и немного прикрытый низ, благодаря дырявой ткани, что раньше служило пижамой, предстал полностью взору охранникам, что всё ещё были поблизости. Насмешки, что странно, совсем не послышались. Они информативно переглянулись друг с другом, и также, как мальчик, продолжили ждать. Возможно, для них тут не было ничего удивительного.
Врач долго не мог перебрать документы, что вальяжно расположились внутри глубоко шкафчика, от чего все данные перемешались друг с другом. Совсем не смущало, что подобным делом старик занимался почти каждый день. Документы всё равно будут лежать без длительного присмотра, и сочтутся быстрее за туалетную принадлежность, чем за важную бумагу отчета. Среди прочих стопок ценных вещей, можно увидеть настоящий диплом старика, что поздравлял с победой на олимпиаде «Настоящих ученых». А рядом, немаловажное, удостоверение, где пожилой доктор выглядит моложе своих нынешних лет. Его имя Лоранс, Фамилия Стюрд, а возраст на моменте даты изготовления документа — всего 60 лет.
Старческие руки нащупали в углу пыльную бумажку, что ждала сего часа. Он прищурился и улыбнулся, от удачи найти её быстрее обычного. Старик Лоранс вернулся обратно, неловко улыбаясь охранникам, чьих взгляд, скрытый маской, был ясен без слов. Он сел обратно за стол, традиционно поправил очки и взялся за карандаш. Писать саморучно врач не любил, поэтому вставил карандаш в специальное оборудование. В 40 году, многое было додумано, в том числе и развился искусственный интеллект правописания, где машинка вместо человека могла описать всё, что он скажет. Необходимо просто говорить вслух, что желаешь увидеть латинскими буквами.
Обычный справочный документ. Только числа, обозначающие номер, темно-выраженным цветом выделялись на желтоватой бумажке. А ниже, более мелким шрифтом, был обрисован абзац, где и надо было заполнять определённые данные. За ними он как раз и обратился, взором к ребенку:
— Прототип 167923, — послышался хриплый голос врача. Машина-писарь включилась, и приступила к работе, заполняя сей документ. — Медицинский отчет об физическом состояние. Проверяющий врач Лоранс Стюрд. Теперь отступай и возле слова «Руки» напиши: у прототипа есть существенные повреждение около локтя и пальцев, что произошло в результате
академических подготовок. Большие и указательные пальцы находились в критическом состояние, из-за термических ожогов первой степени, по причине которой пришлось их ампутировать на обеих руках.
Ребенок не смел опустить голову, пока ему не прикажут. Но он отчаянно желал взглянуть на упомянутый кусок тела, что всё равно загадочным образом продолжал функционировать. У него были способности, осуществлять многие действия, где необходимы первые пальцы без колебания.
Иначе, он мог вполне лишиться и остальных пальцев рук.
Врач продолжил вести детальный отчет. Но мальчик и без него знал наизусть свои ссадины, ушибы, порезы. Их зачитывали каждый раз, после весьма неудачных тренировок или боев.
Спина. Она выглядела не просто. Смотрелась только с позывом рвоты, не представляя боли, что она пережила. Глубокие, жестоко оставленные порезы, грубо обрезанные куски, со слабым заживающим иммунитетом. Неопрятные печати следов, оставленные, по-видимому, одним из ботинком, что носят охранники. И гематомы, что разжились по всей видимой части спины, где только позволено. «Картина масло» — что сейчас бы сказал Энгельс Мартелл.
Ноги не видно, они просто скрыты, но врач и без взгляда вниз, определил, что правая нога ломалась ровно четыре раза, а левая пострадала пару раз несерьезными вывихами. Означает ли это, что доктор и без надобности в голом обличие подопытного, знал обо всех проблемах ребенка? Дело ли в том, что он пытался унизить и пристыдить? Как бы так, но мальчика это не волновало. Дозволения не было испытывать подобные чувства. Их просто нет.
— Ах, да, — скучающий врач, снова взбодрился, — сотри предыдущую фразу и вернись к абзацу про руки. Пиши: все пальцы, на правой руке, были сломаны три года назад. Учитывая момент, что некоторые пальцы были тогда ампутированы. Пришлось переобучать прототипа использовать левую руку, на некоторое время, в качестве главной руки. Отлично, а теперь возвращаемся обратно к последней строке.
Остальные части тела тоже смогли разобрать. По большому счету шрамы, что часто можно увидеть не только на теле, но и в области головы. А шея? Доктор Стюрд выделил, что это самая видная часть проделанной дисциплинарной работы. Причины довольно нередкие. Удушение дело практичное, как часть строгого наказания. Кнут, как змея, обвивался вокруг детской шеи, оставляя после себя характерный след травмы. О нём подробно врач описывать не решил, так как проблемы не мешают прототипу во время проведения военных задач. А это самое важное, что должно рассматриваться, как правильный знак.
Молодого человека полностью рассмотрели, определив каждый глубокий шрам, оставшийся на его теле. Но последнее, что осталось незамеченным, было крупное тело ребенка, его грудная и мышечная мускулатура, его бойцовский вид, что есть не у каждого профессионального рестлера. Каким образом, неся на своих плечах такую повседневную боль, что видно не только через физическое состояние, но и сквозь больные глаза, мальчик смог заполучить такое
могущество тела. Верно говорят, что тело и мозг всегда связаны между собой. Но сейчас трудно сказать про него тоже самое. Читать мысли человека не дано по сей день, но не трудно понять, что у него мыслей нет. И делается вид, что никогда толком и не было. Только сейчас, отголосок блеска в его серых глазах, подсказывает, что последние думания в голове ещё сохранились. Они кружились вокруг приказа. Приказа, что он обязан исполнить.
— Замечательно, господа, — неожиданно хлопнул в ладоши Лоранс Стюрд, вызвав неконтролируемую мелкую дрожь у прототипа. — Дело окончено. Номер 167923 обратно надевай на себя это тряпье. А вы, джентльмены, можете его сопроводить, за ту дверь, видите, в конце коридора. Конечно, я понимаю, что все новые новостройки бессмысленны, как нижняя часть прототипов, но теперь вы будете провожать их всех через мой кабинет. Да, прям, как трупов, я вижу.
Доктор закончил свой осмотр и теперь мальчику предстояло идти дальше, всё ещё в сопровождении стражи. Лоранс Стюрд, сняв свои дорого любимые очки, своим жестом, можно так сказать, попрощался с ребенком. Отчет о состояние положили под низ, к другим таким же отчетам, а сам врач удалился, возможно, на ланч.
Снова одетый молодой человек, был подтолкнут одним из охранников, чтобы он пошел дальше. Теперь предстояло последнее: исполнить приказ.
Раз. Два. Три. Раз. Два. Три.
Они идут в конец коридора, где в углу образовалась красная дверь, через которую ему нужно пройти. Она совсем не вписывался в общую атмосферу кабинета врача, но она была создана для других целей, и мальчик всё понимал. Через красную дверь выносили покойников. Погибших от ужаса бедных детей. Чьи страдания наконец-то закончились.
Охранники в белой униформе, что совсем не гармонично сопоставлять с их исполнением службы, открыли злополучную дверь. И мальчик перешагнул высокий порог. Он очутился в безликой маленькой комнатке, где сидел за крошечным столом ещё один человек. Это был уже не старый доктор, а спящий с немного посидевшей бородой рабочий, что по всей видимости выписывал прототипов на волю. Он крепко спал, совершенно не ожидая гостей, что рано утром к нему подойдут. Только громкий удар кулаком по столу смог привести его в чувство.
— Не спи, пронырская шкура. Мы тебе ещё одного привели.
— Н...неужели? — протер он глаза. — Так рано и всего одного?
— Боже, Карл, быстрее выпиши ты этого ублюдка и покончим концы с концами. И чего спишь? Перебежал теперь на новое место и решил прохлаждаться, пока новые кадры пришли, так получается?
— Да подожди ты… дай прийти в себя.
Карл зевал и протирал глаза, жалуясь, что так резко вынырнул из глубокого сна. А в это время мальчик осмотрел всю тесную комнату, в которой ничего кроме стула, стола, Карла и железной двери существенно не было. Ещё одна дверца, в этот раз последняя из всех предыдущих, привлекала внимание мальчика. Крепкая, железная и стойкая защита могла выдержать что угодно. Но ребенок осознает, что способен её уничтожить, в щепки раздробить все детали, если охранник, или этот же Карл, прикажет ему это сделать. Но указа никто не давал. Он не осмелится.
— Ладно, ладно, — зевнул Карл и уперся взглядом в ребенка, выжидая чего-то. — Лоранс же осмотрел?
— Нет, мы просто пробежали мимо него, — саркастично ответил охранник, что, по-видимому, хорошо знал рабочего.
— Ну и хорошо, тогда можете возвращаться обратно.
Рабочий с охранником начали спорить о чём-то. Остальные присутствующие, кроме ребенка, немного отвлеклись и следили по большей части за их мелкой ссорой, чем за прототипом. В это время, все взоры были нацелены на Карла и на одного из охранников, пока мальчик спокойно стоял около железной двери и был незаметен для остальных. В это время, он вглядывался в маленькую прощелину. Через неё пробирались слабенькие лучи света, что немного освещали маленькую комнату, где горел только один жалкий фонарь. Возможно, Карл знал о том, что железная дверь сейчас открыта, но забыл предупредить, так как отвлекся. Но ребенок не смел её открыть до конца, чтобы сбежать.
— Всё, я понял! — крикнул Карл и охранник наконец замолчал. — Я понял! А теперь подведи сюда этого, и поскорее свалите уже.
Один из охранников, грубо хватив за плечо, подошёл с мальчиком к Карлу.
— Номер, — потребовал Карл.
— Прототип 167923, — быстро ответил молодой человек, без колебаний.
— Так, замечательно, остальные данные есть. Теперь проверим на готовность.
Мальчик не понимал, что будут требовать дальше. Но от чего-то, глубоко внутри, у него замерло сердце и руки начали хаотично трястись.
— 167923, — послышался твердый тон, со стороны Карла. Это отдается приказ. Готов. — Оторвать правое ухо, за десять секунд, без ножа.
Время пошло. А оно ему было не нужно. Меньше, чем через пять секунд, послышался хруст. Он голыми руками, схватился за край правого уха, что ранее так ценно служило ему усладой для звуков, и как волосок на лице, он вырвал его. С первой попытки не получилось, он не использовал всю свою силу, что Карл записал у себя в документе, но со второй, когда ухо было немного оторвано, всё произошло. Что чувствовало это дите? Реакции не было. Даже писк не вырвался из ребенка. Только тяжёлое дыхание, как результат адской боли.
— Рептильный слой мозга нарушен на 80%. К сожалению, есть затруднения в выполнение поставленной задачи, такого нельзя отправлять.
— С ума сошел, да? — опять вырвался вперед главный охранник. — Прототип себе ухо оторвал, просто руками! Ты думаешь, что это так просто?
— Когда это ты успел начать сочувствовать прототипам?
— Ты не выставляй меня сейчас в таком свете, — погрозился пальцем охранник. — Невозможно сразу оторвать что-то из себя, даже, если нарушен инстинкт самосохранения.
— Более ста прототипов, что проходили через меня, смогли это сделать без колебаний. Не просить же мне ломать им пальцы, когда они этим занимаются ещё на тренировках.
— У прототипа уже прошел срок. Отправлять его в корпус для недоразвитых, совсем не практичное дело. Ты знаешь, что там происходит, и мы часто выносим большинство на кладбище как раз таки оттуда. Зачем нам терять ещё одного?
— Дело твоё, мне без разницы, — сдался Карл, не решив дальше спорить. — Но Эрл будет с тебя спрашивать, а не с меня.
— Вот так лучше. Так, вы трое, — он обернулся к коллегам. — Давайте, начинайте собираться и грузовик согреть надо.
Трое охранников, приняв указание, поспешили выйти из комнаты. Они открыли железную дверь и вышли через неё, даже не задумавшись, что она была незакрыта. Теперь же, проход открыт нараспашку. Холод и стужа проникла во внутрь. Все в помещение стали мерзнуть от зимнего мороза.
— Закрой эту чертову дверь! — приказал Карл, обратившись к ребенку.
Прототип повиновался. Мальчик подошел к открытой двери и впервые увидел улицу, что не связана с тренировками или специальным участком для боя. Открылся вид поля, окутанного сугробами снега, и деревья, что оделись в белые шубы. Прямо неподалеку, чуть дальше от выхода, стоял грузовик, что был пока пуст. Охранники, как раз направлялись к нему, чтоб завести. Мальчик должен быть первым, кто очутится в этом грузовике, в скором времени.
— Чего ты там копаешься?! — рыкнул Карл, нетерпеливо ожидая мгновенного повиновения. Он перебросил свой раздраженный взгляд на охранника. — Боже, неужели твои люди закрывать двери за собой не умеют? Они в лифтах живут у тебя? Знаешь, тогда прототип не будет трогать эту чертову дверь. Кто за оболтусов отвечает, тот пусть и закрывает.
Зря. Начался новый спор. Только в этот раз сзади никого не было, кто мог следить за ребенком. Дверь открыта. Последний приказ отменили. Её можно не закрывать. Дует ледяной ветерок, приятно касаясь лица. Голоса его заточителей постепенно стихают. Их больше не слышно. Они никогда не думали об этом ребенке. Зачем им прерывать свою ссору, чтобы закончить мучения скованного раба?
Раз. Два. Три.
Руки не мерзнут. Голова не болит. И сейчас он чувствует только приятное дуновение ветра. Холод перестал быть проблемой.
Раз… Железной двери больше нет. Она потеряла свой вид перед ним, как назойливая преграда. Теперь только воздух, земля, деревья и снег…матушка природа встречает его. Один шаг, только незамысловатый порог… выбежать и пропасть. Карл заметит пропажу, когда три охранника вернутся за мальчиком. Никто и не поймет куда делся молодой человек, что способен сломить череп слону. Способен быстро бежать, лечить, убивать и уничтожать. Человек тренировался долгие годы. Он смог удержать победу над «великаном», выйти живым после пяти подряд спаррингов. Он непобедим.
Но почему же, сейчас, он так бессильно вытаскивает пистолет из кармана рваной пижамы, что успел вытащить во время унижения доктора?
Два… Они не боятся его. Знают…знают, на что он способен. Они сами его таким сделали. Но никогда не прервут тренировку. Она будет до последнего вздоха, только, когда эксперимент перестанет существовать. Одно только слово и прототип встанет перед тобой на колени. Повысь тон и он будет лизать грязный ботинок. Только дай указание, и лучше всякой умной собаки, он готов исполнить любой страшный трюк.
Однако, никто не отдавал сейчас поручения приставлять дуло пистолета прямо к виску. Никто не желал, чтобы он снял предохранитель. Никто и не знал, что во время одной из тренировок, он украл дополнительный пистолет. Да и кто подумает, что это предназначалось не для охранников.
Три.
Выстрел. Тело, что предназначалось и совершалось тренировками не на жизнь, а на смерть, спокойно лишилось жизни, как мозг перестал функционировать. Созданная система так запросто рухнула, как только истинная жизнь покинула тело. Мускулатура осталась видна, стойкое здоровье больше не нужно, а вся пережитая боль вылилась лужей крови.
Никто не поверил в произошедшее. Охранники с тревожным ревом подбежали к теплому трупу, что только недавно оторвал себе ухо, с место которого всё ещё вытекает алая жидкость. Они не верили, что система сломалась. Карл расширил глаза и не желал двигаться, больше от мысли, что стал свидетелем революции. Первого бунта прототипа. Неужели? Он и вправду сам принял это решение? Решил прикончить мучения?
Однако, мальчик всегда подчинялся и выполнял всё, что потребуется. Он не осмеливался делать то, за что понесет наказание. Только, если хозяин прикажет.
Всё-таки, прототип выполнял свой
приказ.
И живым он порог не перешагнул.
***\
Смерть касается каждого. В частности тех, кто не готов её встретить, но потаенно мечтает о ней. Ведь все боятся неизвестного дальше. Но мы не можем не взять в пример людей, которые при жизни лицезрели сплошную неизвестность вокруг. Люди, для которых смерть будет больше
понятна, чем жизнь. Вот и он, последний вздох, а дальше кончина.
Последний, этакий вздох, был зафиксирован секунду назад. Он случился на острове атолл Бикине, где признано считать ядерным полигоном США. Взорванный рай, где жизнь может присутствовать только на экранах давних анимационных сериалов или в название женских купальников. Пустое и жуткое место. Тогда, кто или что забыло здесь умереть?
***
Мистер Роберт Норнберг сидел в своём кабинете и перечитывал вечную классику, гениального Виктора Гюго и его бесценное произведение «Человек, который смеется». Светлые усы, красиво выставленные на показ, карий цвет глаз и уложенные темные волосы, представляли мужчину в крайне положительном свете. Он сидел в дорогом кабинете, вывод, который можно сделать по одному только золотистому стулу, а перед ним стоял огромный плазматический телевизор, чьими услугами он, конечно, не пользовался. Роберт предпочитал больше книги и читать в тишине, когда возложено не так много работы. Между прочим, его труд проводится параллелью с романом, что он сейчас перечитывает. Хотя, каждый раз, когда кто-то к нему резко заходит, мужчина убирает книгу подальше, скрывая её либо в ящик, либо под стол, в зависимости от ситуации. Ни каждому, в
Карнифарме, где он работает, понравится вкус, итак, знаменитого Норнберга, в прибавок к другим его странным привычкам. Здесь, при сравнении с компрачикосами, люди по иерархии из более высокого сословия нашего общества. И по одному их взгляду на эту книгу, можно определить, насколько
хуже они этих бродяг. И славился мистер Норнберг тем, что был не таким, как они.
Отличался Роберт своей добродетельностью, и у него не было вожделения в совершение тяжких пороков, что принято испытывать в уголках Карнифарма. Для получения удовольствия ему хватает чашечки кофе, книга, чтобы отвлечься от криков за стеной его кабинета, и спокойная музыка. Иногда он мог притворяться, что занимался отчетами, но на деле задумчиво писал письма своей родной дочери. Писать близким не считается запрещенным, но крайне редко встретишь здесь работника со своей семьей, который по-настоящему ценит и заботится о своих детях. Их либо быть не должно, либо, как принято, необходимо подготавливать для дальнейшей эксплуатации. Роберт же никогда не думал о том, чтобы подвергать свою дочь испытаниям, что в страшных снах не снилось ещё никому. Он осознает рискованность работы и связь со своими родными, особенно с красавицей дочкой, от чего и старается держаться за свой пост куда крепче, по причине которой его и не трогают. Его должность, связанная с финансовыми залогами и в этих общих критериях, никак ближе взаимодействовала с главой управления Карнифара. (Прошу заметить, что «Карнифар» и «Карнифарм» одно и тоже, но с приходом к управлению Эрэла Мартелла в 2077 году, пришлась большая часть изменений в названии.) Роберта ценили за его бесценную верность, чему он сам удивлялся. Ведь больше всего на свете, он ненавидит данное место. Он презирает лабораторию, всю суть Карнифарма, а в былом его времени «Карнифара». Всё, что было связанно с деталями этой работы пугало и отторгало Роберта за несколько миль от всего происходящего. И даже, с учетом того, что сама лаборатория не находиться возле его кабинета, всё равно адские вопли доходили сквозь толстые стены, каким кирпичом бы ты их не задвинул. И если Норнберг нарушит преданный образ собачки, то за этим последует снятие многоуважаемой должности, а затем просто гибель, обычный конец. Все это знали.
Сэр Роберт никогда не лез туда, где нет необходимости, и тем более не вмешивался в текучую и дряхлую жизнь лаборатории. Плохо знаком с известными личностями что там заправляют, и не видел в лицо достаточно долго хотя бы одного прототипа. Лишь мимолетно, всё равно стараясь забыть малую часть замеченного кошмара. Тем самым он избегал неприятности, ограждая себя могучими стенами от всего Карнифарма.
Так и шла его жизнь. С любимой семьей встретится он ещё долго не сможет, так что приходилось заполнять документы, чтобы к концу лета появилась возможность отпроситься на отпуск. А сейчас у него обеденный перерыв. Он отдыхает.
— Мистер Норнберг, — огромный и плоский телевизор, что припечатан к стене, включил монитор и нежданно заговорил во весь голос. На слух человеческий тембр, с той же интонацией, как у самого Роберта, являлся всё ещё напоминание о былом времени, когда роботы считались революционном совершенством у человечества. — Возле вашего кабинета Эрл Мартелл.
Неожиданно испугавшись громкого имени сына Мартелла, Роберт быстро кивнул головой, чтобы программа смогла расшифровать, как разрешение. Перед тем, как увидеть грядущего монстра, в лица его босса, он ловко спрятал книгу под кучку отчетов. Умный телевизор, что был создан по новейшим структурам, которые переходили грань ещё с роботами 2037, открыл по середине себя черный проход — коридор. И в этот момент Эрл зашел. «Дверь» внутри телевизора снова захлопнулась. Голос искусственного интеллекта замолк и всю комнату настигла громкая тишина.
Молодой и амбициозный мужчина, озабоченный только своим личным счастьем, невероятный и харизматичный Эрл Мартелл. Сын гения, революционера и профессора Энгельса Мартелла, основателя лаборатории Карнифар, что только недавно скончался. Почти три года назад. Теперь власть безоговорочно принадлежала молодому парню с короткими и зализанными каштановыми волосами, и бледной кожей, хорошо гармонирующее с его растрепанным видом. Холодные и гордые глаза, в которые не посмотришь без зримой учтивости. Одет был прилично, бесспорно, но танцующая походка и широкая улыбка на всё лицо, выдавала в нём безумного человека, а не элитного владельца лаборатории.
Роберт молниеносно поднялся, поправив выглаженный галстук и воротник. Эрл принципиально оценил приемлемый вид своего финансиста, но приказа сесть не отдал.
— Роби, — наигранно хмуро посмотрел на него Мартелл, прохаживаясь по кабинету. — Неужели моё имя так трудно записать в старый ящик? Почему я обязан ждать твоего разрешения?
— Простите, Эрл. Иногда бывает трудно с этими технологиями совладать, — угрюмо проглотил комок мистер Роберт.
— Вот видишь, — улыбнулся Эрл в ответ, — Я опять поймал тебя на твоей грязной лжи, негодяй. А знаешь… раз такое дело, я предлагаю другое решение нашей проблемы. Я люблю играть в игры, где особо нет много правил, ты знаешь. И нет, не потому мозгов не хватает, а ведь многие именно по этой причине любят подобные игры, нет! Я, нет, ни в коем случае!
Мартелл остановился от хаотичного движения вокруг комнаты. Он призадумался. Роберт вздохнул от усталости, надеясь, что Эрл не заметит его скучающий вид.
— Я люблю эти игры за их непредсказуемость, — признался тот, немного приоткрыв рот, будто от удивления. — Их беспорядочность и безрассудство, что приводят к неожиданному концу. Такие игры зачастую глупые, тебе так не кажется?
— Хорошо, Мартелл, ну и что вы предлагаете?
— Ты вписываешь моё имя в автоматическое разрешение, — заинтриговано начал молодой человек. — И каждый раз перед тем, как войти, я буду отчитывать три секунды, когда откроется дверь, чтобы дать тебе возможность спрятать Гюго. И всё!
Норнберг не поверил услышанному. Его сердце заколотилось быстрее обычного, толи от страха за выявление в чем-то неправильном иль может быть от недопонимания происходящего.
— Кого?
— Виктора Гюго, дорогой.
Значительной важности вопрос «Откуда вы знаете?» так и не вылетел из его рта. Ведь очевидно — Эрл знал всё. У него глаза и уши повсюду, где только не глянь. Но зачастую, он никогда не пользовался информацией, что получал. За три года, пару раз, да не больше, он воспользовался ею только для того, чтобы уволить двух несчастных уборщиц, что курили в неположенном месте, или чтобы заманить красавиц из персонала. Вечного желания демонстрировать свою личность подлым выискиванием информацией, дабы всем навредить, у него не наблюдалось. Он должен знать всё, но использовал полученные знания с умением обольстить, и не больше. К тому же, распознавание книги под брюхом не было чем-то вызывающим или опасным для добровольной работы в отделе финансов. И смысл, который запечатлён в романе «Человек, который смеется» совершенно не схож для обсуждения лаборатории.
— Я не против твоей милой книжки, — докончил мысль Мартелл. — И раз тебе по нраву её прятать, то будет, как я предложил.
Усталость Роберта, как рукой сняло, теперь пришла пора настороженности. Он внимательно следил за действиями хозяина фирмы. Эрл же, приметив настойчивый взгляд, решил наконец приблизиться к ближайшему креслу напротив и многозначительно сесть. Он вальяжно разложился на мягком предмете и потянулся.
— Ох, замечательно. У тебя есть, где сесть, уже хорошо. Теперь можем поговорить о важной проблеме.
— Проблеме?
— Я бы сказал, что беда.
Мужчина сразу понял, что начальник не будет приходить к своему подчиненному без веской причины. Если проблема обстояла с финансами, Эрл без угрызения совести вызывал того в кабинет и отчитывал. Но к удивлению, молодой человек решил пожаловать сам, как оказалось с особой причиной. И до сих пор не дал указания сесть.
— У меня есть два случая. Один плохой, а другой замечательный. А вот с чего мне начать, выбирай сам.
Роберт никогда не отходил от принципа, что плохая новость должна прозвучать всегда первой, а затем успокоить себя новостями получше.
— Давайте с плохого.
— Да, давай, конечно, — он поудобнее устроился в кресле. — Это связано с Джоном Кеплером. Он скоро здесь будет. Осмотреть лабораторию хочет, впрочем, никто и не сомневался, что Джонка будет любознательным чертиком.
Джон Брайн Кеплер — 64-й президент Соединенных Штатов Америки, верный следователь идей Энгельса Мартелла. Как известно, 2080 год, а консерваторы продолжают выигрывать выборы. Роберт один из немногих, кто разочарован очередным проигрышем демократов, и победой республиканцев. Ведь тогда бы всё вело к тому, что лабораторию Карнифарм скорее закроют, чем продолжат эксплуатировать. А новый президент, конечно, при соучастии с главами прошлых представителей власти, собирался вынимать из лаборатории куда больше солдат, чем развертывалось в самом начале. Затяжная война с Китаем вывела Америку на тропу кризиса и проблем, а экономика катилась в бездну с каждым днем, ещё со дня происшествия с новыми прототипами роботов 2037. Жизнь ранее процветающего народа Америки стала вовсе не сладкой, а мрачной и выжидающей, и они постоянно требовали перемен. Люди отныне боялись доверять либералам, считая, что постепенный выход из положения найдут только консервативные республиканцы. Однако, за прошедшие
тридцать пять лет, каждый второй выигранный республиканец, вводил только законы, что усугубляли ситуацию, но не подрывали преданность сторонников партии. Они вводили в заблуждение всех, и строили мир, что больше не похож на былую Америку. Но граждане, которые поддерживали руками и ногами их правоту, всегда щедро вознаграждались, от чего каждый второй Американец, лицемерно, но прижимался к стороне правых Республиканцев. На сегодняшний день, кажется, что ничто не сможет разрушить традиционный выбор партии, однако Роберт знал, что одно выяснение про Карнифарм и всё его составляющее…приведет США к разрухе и краху. Люди знали про компанию, которая выкупает маленьких детей у нищей части народа, отдает им огромные деньги, и делает из крошечных горожан, по окончанию их несовершеннолетия, настоящих солдат, готовых верно и страстно защищать свою родину. Слух о Карнифарме был невелик, что звучит удивительно, если смотреть на ситуацию со стороны высокого технологического прогресса у человечества. Но вся власть не допускала выяснений, связанных с лабораторией. Строгий секрет. И если мир узнает о Карнифарме, то вера во что-либо падёт в тот же миг. Наступит конец человечества.
— Президент сюда приезжает? — удивленно вскинул брови мужчина.
— Я именно это сейчас и сказал, — пожимая плечами, заверил улыбающийся Мартелл. — Ведь, что может быть ужаснее приезда такого важного человека сюда. Особенно, когда здесь творится бардак. И я, стало быть, переживал, если бы не возлагал все надежды на тебя одного.
— Я не понимаю, — честно ответил Норнберг.
Эрл тяжело вздохнул, но фирменную улыбку не растерял. Он взглянул на мужчину из-под переносицы и медленно просунул руку в карман пиджака, не отводя взор от глаз Роберта. Любознательность пытала, интриговала и возмущала. И вознаграждением за стоическое терпение стала простая бумажка. Сложенная пополам и помятая. Он положил её на стол и передвинул в сторону Норнберга.
— Тебе это надо подписать, — в ответ на недоуменный взгляд Роберта, дружелюбно объяснил Мартелл. — Я её берегу для особого случая. И теперь час настал! Твоя роспись снизу, и мы передадим её в главный отдел, а там разберутся.
— Для чего?
— Чтобы мы выделили финансы для пышной встречи нашего президента, разумеется. Кстати, присаживайся, хватит стоять.
Получив возможность присесть Роберт облегченно вздохнул и расслабился. Он не так молод и привык целыми днями сидеть за отчетами, а ровно стоять становилось в край невыносимо.
— А какая хорошая новость, сэр? — взяв старую модель шариковой ручки, Роберт приготовился подписать документ.
— Ты про замечательную?
— Про замечательную, — Роберт, недолго думая, подписал документ, расписавшись внизу своим именем. Эрл оживленно придвинулся ближе.
— В лаборатории прототип 167923 застрелился.
Мужчина, только приступив читать контракт, что позабыл прочесть изначально, в смятение взглянул на взволнованного и счастливого босса. Он не осознал серьёзность слов Мартелла, звучавшие так радостно и возбужденно, что такая весть больше походило на издевательство. И разве можно назвать это хорошей новостью? Конечно, «замечательной».
— Извините за дерзость, но это не хорошая новость, — прямолинейно и с долей презрения выразился Роберт. — Не только с точки морали и этики, но и в сути идей лаборатории.
— А почему ты не предположил, что прототип пристрелил себя по приказу кого-то? — хитрый оскал отразился на бледном лице, что постепенно переставал выглядеть светлым. — Ты серьезно решил, что хоть один прототип способен убить себя сам? Без разрешения?
Норнберг промолчал. А Мартелл молчал в ответ, выразительно глядя в глаза собеседнику. Тишина никогда не обозначала что-то хорошее; Роберт её ненавидел.
— Нет смысла убивать дорогостоящий продукт, в которого вложили столько сил и дорогих препаратов, — оправдался он. — Поэтому, если смерть не случайна, то…
— Это либо неповиновение прототипа, — перебил, но продолжил мысль Эрл Мартелл, уклончиво улыбнувшись. — Либо кто-то надоумил отдать такой приказ, чтобы выразить протест.
— Кто осмелится? — неуверенно усмехнулся Роберт. Испытывающий взгляд молодого человека вызывал некомфортное чувство в желудке.
— Я тоже думал об этом, — игриво отреагировал парень. — В Карнифарм берут только квалифицированных работников, а не разного вида изменщиков или предателей. Как минимум, при моем всевластие, ошибок быть не должно. Но вот мой отец… когда придумал лабораторию не совсем важно следил за своим персоналом, который мог хранить в себе много тайн.
Мартелл решительно взглянул на него, подозрительно сощурившись.
— Эрл, — обратился серьёзным тоном, немного, раздраженный мистер Роберт, осознающий подводку всего разговора. — Мы знакомы с тобой ещё когда ты был маленьким мальчиком. Не понимаю, почему ты подозреваешь меня, когда с твоим отцом мы были друзьями. Ты знаешь, я никогда не подводил своих близких, особенно вас.
— Да, отец часто говорил о вас, — Эрл не сдавал позицию, а также недоумение Роберта проигнорировал, добавив больше слов для конфликта. — Говорил, что Роби благоверный неудачник, который прицепился к хвосту побогаче, дабы накопить денег хотя бы на жалкую коморку для своей нищей семейки. Он готов стать верным, как только кинешь ему облезлую кость, простую, без мяса. Предложи ему пару сотен, и он будет плясать под твою дудку, как только ты запоешь. Не прототип, но если не решится выполнить указание, то будет трястись от страха возможного наказания, возможной потери работы. Раб системы, который боится, что его
прекрасная дочурка окажется здесь.
— Мартелл, — предупреждающе поднялся со стула Роберт, что до этого мечтал сидеть не вставая. Ярость, как шторм, бушевала у него в округленных от злости зрачках. Указательный палец неожиданным образом оказался возле лица собеседника. — Помяни моё слово, но добром этот диалог не закончится.
— По большей части, монолог, я считаю. Верно? Смотрю в твои прекрасные глаза и рассуждаю о подобных вещах. Жаль, что я слишком честен и прямолинеен с тобой.
Неловкая пауза. Эрл редко моргал и не отводил глаза в сторону, всё продолжая бурить взглядом Роберта. Воспроизводилось чувство, что внутри мужчины уже образовалась дыра, а тело изъедают живые личинки.
— Больше не буду.
— Не будете честным со мной? — улыбнулся мужчина. Больше всего на свете он мечтал, чтобы мысли Эрэла озвученные так громко вслух, оказались простой шуткой, которую большинство парней его возраста любят толковать бес толку, дабы обидеть. Но сын Энгельса никогда не был простым, да и трудно представить его обычным подростком. — Что вас задело? Не понимаю зачем вы пришли.
— Сразу скажу, что у меня не было мыслей вам навредить, — с чистосердечным признанием дал ответ Эрл. — Но бывает, что у меня возникают разного рода мысли, которые мешают мне спать по ночам. И иногда… я думаю, что отныне могу оперативно справиться с проблемой, которая меня так выводит. Никому не навредив, между прочим.
Роберт промолчал, затаив дыхание на пару минут. Мысли преследовали, как у прототипа перед выполнением указания. Его увольняют? Но куда ему податься? У него нет образования, он таит ужасную тайну, которая не имеет право быть где-либо ещё, кроме его головы. А также у него семья, которая сразу же обанкротиться. Он всех подведет! Раньше когда-то подвел всю семью, старался исправить ситуацию, а теперь добьёт до последнего! Или его просто убьют. В наказание за его чистосердечность? Разве он не менее грешен, чем остальные?
— Ты хочешь что-то сказать? — мягко спросил Эрл, не услышав желанный ответ.
Роберт не допустит конца.
— Я не убивал прототипа. Тебе не в чем меня упрекнуть, поэтому даже не пытайся уволить.
— Я не хотел тебя увольнять, — отрицательно махнул головой Мартелл, полностью отвергая предполагаемое суждение. Он по-прежнему улыбался. Был счастлив; этого Роберт не мог не заметить. — Тебя всё равно переводят на новое место, с чем я тебя поздравляю. У тебя повышение в должности, дорогой Норнберг Роберт! Совсем скоро, ты познакомишься с рабами белого дома… а после и с самим хозяином, как ты знаешь с новеньким тоже. Кстати слышал, что у них там капитальный ремонт.
— Вы врете.
— Нет, я не вру. Там явно новый ремонт.
— Вы врете о повышение!
— Может, недоговариваю?
Настрой заключался в том, чтобы наброситься на сына Энгельса Мартелла, повалить его на пол, схватить за горло и задушить собственными руками. Но страх причинить вред своей семье подобными действами вызывал опасение в желанном намерение. Шестым чувством он понимал, что с сильным желанием его задушить, он всё равно не сможет убить. Дело было не в охране, которая может ворваться в любой момент, и прервать экзекуцию, а просто сама мысль не позволяла дотронуться до человека, с фамилией Мартелл. Уж слишком страшна вся семейка, и боязлива мысль о нападение на кого-то из них. Особенно на последнего члена семьи.
Но подобные мысли возникли не сразу, а только после упоминания имени дочери.
— Зачем тебе моя дочь?
Роберт напрягся.
— В лаборатории, почти все, уверены, что это ты отдал приказ об самоубийстве готового прототипа.
Эрл расслабленно покачнулся на стуле.
— Я верю тебе, честно, — он прикусил нижнюю губу, как бы в размышлениях о последующем. — Но я не долго протяну на посту управления, если не приму меры в отношении этих жалких слухов. Поэтому, я должен тебя наказать. И я не желаю искать причины, которые будут тебя оправдывать. Убежденные работники Карнифарма уже, как верная причина не разбираться в этой проблеме.
— Я не убивал прототипа.
— Я знаю. — согласился Эрл. — И я знаю, кто это сделал.
— Тогда зачем вам меня наказывать?
— Ты вынуждаешь меня. А быть точнее — твоя дочь. В своей жалкой участи виновата будет она.
Роберт вскочил со стула, опрокинув его, издав неким звуком свой гнев. Его милая девочка ни в чем не виновна! Как смеет он говорить о ней?! Как смеет рассуждать об её светлой судьбе?
Однако, грозно остановившись около Мартелла, он чувствовал себя незаметней и глупо. Равнодушность к проявленной грубости со стороны Роберта вызывала в том лишь отчаяние, от свой ничтожности перед незрелым и физически слабым противником. Эрл не вздрогнул и даже не моргнул от смелого эмоционального представления. Просто улыбка стала более сочувствующей.
— Бумага, в которой ты так безропотно расписался, отныне приговор для тебя. Ведь теперь, — Эрл встал со стула и приблизился к Роберту. Он наклонился, остановился возле уха мужчины, и произнёс, сладким шепотом, — твоя дочь отныне
моя.
Эрл успел вовремя отпрыгнуть от летящего на него кулака. Он ловко спрятался за спиной бушующего Роберта, который не до конца понимал, что с его дочерью собираются делать. Единственное, что было приоритетом — защитить свою дочь.
— Гад! — выкрикнул Роберт, не добившись желаемого результата. Он со страхом в глазах смотрел на документ, что теперь в руках Мартелла. Роберт забыл прочитать… Он не обратил внимание, что может значить бумажка, которую позже передадут самому президенту для одобрения. — Гадкая сволочь! Что ты хочешь с ней сделать?!
— Она будет здесь, Роби, — отходил назад Эрл, дразня припеваючи. — Здесь, со мной! В лаборатории! Взамен того мёртвого прототипа.
Роберт безумно хотел, но не мог противостоять. У него иссякли силы бороться. Последнее чего он желал, так это сдаваться. Однако Эрл вызвал охрану. Люди в белой униформе, так больно знакомые Роберту, ворвались в кабинет. Не стреляли, но ждали приказ, прицелившись в самое сердце. Они не сочувствовали Роберту, не знали, какой контекст их конфликта, но готовы мгновенно убить по приказу одной стороны. Мужчина находился на границе, где выбора нет. У него нет возможности оправдаться, особенно перед тем, кто знает об его невиновности. Он вполне бы мог защищаться, биться до последнего за свою младшую дочь, и в жизни бы не подписал документ, который приговаривает её к такой жалкой участи! Но он глупо ошибся. Доверился словам мальчика, которого видел с пеленок. Доверился сыну своего лучшего друга.
— Мерзкая тварь! — безудержно бросался оскорблениями Роберт. Хуже стать не могло. — Ты не можешь с ней так поступить. Твой отец ценил мою дочь!
— Я не мой отец, — тяжело вздохнул Эрл. — Но я тоже её уважаю, по-своему. У девочки есть то, чего нет ни у одного прототипа в лаборатории. И отныне, Карнифарм — идеальное для неё место.
Не успев сделать шаг, охранники подбежали к мужчине и ударили по затылку дубинкой. Роберт, ощутив опрометчивый удар по своей голове, опустился на землю. Его щека соприкоснулась с мраморным полом. Он удерживал себя в состояние, чтобы не закрыть глаза, не дать Мартеллу уйти из этого кабинета, но шприц одного из охранников вошел ему прямо в шею. От бессильного чувства поверженного положения, Роберт истошно закричал в пустоту. Люди в масках прижали, как тиски прямо к полу.
— Не переживай, — Эрл поднял упавший офисный стул, сел за дубовый стол Роберта и разложил документ договора. Бумага, на которой Норнберг соглашается передать свою дочь под дело лаборатории Карнифарм, было запечатлено ещё одной росписью. Мартелл, с удовольствием взяв шариковую ручку Роберта, написал ниже свои собственные инициалы, завершив фирменный вид документа. — Я позабочусь о ней.
Бывший финансист хотел кричать во всё горло. Он не желал сдерживать своё отчаяние, которое постигло в самый нежданный момент. «Не верю», «Не смей трогать её», «Я тебя убью» слова никак не смогли вырваться наружу, тихо укрывшись в углу вялого рта. Клонит в сон — значит снотворное начало действовать быстро. Роберт не сможет защитить свою дочь. Он будет далеко от лаборатории, пока его дочь постигает страшная кара. Она будет страдать. На её жизни поставили крест.
Роберт Норнберг снова подвёл свою дочь.
