Согрей меня

На дворе уже неделю как стоял январь. Пригожий зимний месяц. Кругом всё белым-бело, снега по колено, ну и холод собачий — в общем всё, как полагается порядочной русской зиме. Погода сейчас стояла сказочная. Метель лютая. Обычно в такую погодку люди сидят по домам и нос на улицу не высовывают! А выходят только больно смелые или те, у кого тараканы в голове в край с ума сошли. Вот и Федя гадал к какому из вышесказанных типов относить царя, ибо тот вместо того, чтобы в теплом монастыре остаться, решил поехать в Александровскую слободу, в метель, ночью… Почти все зимы, Фёдор отсиживался в тереме или в любом другом теплом месте, а если и приходилось выбираться наружу, то утеплялся, как мог. потому что холод он ненавидел. Сейчас же, снова одевшись максимально тепло, он всё равно мёрз, несмотря на объятия Ивана и шубу. Даже зубы его начали друг об дружку клацать. — В-В-Ван-нь, мне холодно… — промямлил Басманов в надежде на какую-то реакцию, но не как на то, что сделал Грозный. Царь распахнул свою широкую шубу из лучшего меха и укутал ей себя и Федю, позволяя ему прижаться ещё сильнее, попутно усадив его себе на колени. Басманов уткнулся в шею Ивана и обхватил ее руками. -С-с-спасибо — уже менее дрожащим голосом сказал Федя. Царь лишь усмехнулся, тоже обнимая Басманова. Наверное, Фёдор сильно промерз, раз даже после такого ему было холодно, но благодаря времени близившемся к полуночи он уснул, у как сказать уснул, задремал. Тихо сопя, уткнувшись в шею Грозному, Басманов так и «доехал» до Александровской слободы. Стоило саням только встать перед дворцом, то Иван, не дожидаясь пока Федя проснется, взял его на руки и понёс внутрь, в тепло. Первая реакция Фёдора была криком «Немедленно поставь меня на землю!», но это ни к чему не привело, ибо Грозный только сильнее сжал его. Когда они вошли в царскую опочивальню, даже неважно куда, главное в тёплое помещение, Басманов быстро скинул с себя всё кроме исподней рубашки и юркнул под теплые меховые одеяла, чем взывал смешок у Ивана Васильевича. Но царь не последовал за свои кравчим, а, раздевшись, сел за стол. — Ты даже в такой час с бумагами возиться будешь? — простонал Фёдор, переворачиваясь, чтобы видеть лицо царя. — Федюш, ты же знаешь, что государственные дела не терпят отложений… — пробурчал Грозный внимательно изучая что написано на бумаге. «Интересно, его хоть что-то может от них оторвать? А может?» — интересная мысль проскользнула в голове Феди. Признаться, самому себе, в том, что теперь он снова хочет близости с Иваном было страшновато, но всё же факт остался фактом, а вопрос, когда же подходящий случай появиться не возникал, Басманов знал, скоро удобный момент представится и как, впрочем, всегда, он получит желаемое. Федя аккуратно встал и на цыпочках подошёл со спины к царю, увлеченному какими-то бумагами. «А если оттолкнёт? Что тогда? Да нет, быть не может того, что он сам не хотел бы… или может?» — мелькало в голове. «Назад дороги нет, не было и не будет, а значит только вперёд» — с этими словами, прозвеневшими в голове, Фёдор подошёл в плотную, обхватил спину руками, скрестив их на груди, и уткнулся носом в шею. — Федь, что ты делаешь? — глупый вопрос. — Вань, я хочу, чтобы ты согрел меня — прошептал Басманов прямо над ухом Грозного — Согрей меня, пожалуйста… Не успел Иван Васильевич удивленно посмотреть через плечо, как Фёдор коснулся своими губами его губ. Это их первый поцелуй за довольно долгое время, но отрываться друг от друга не хотелось никому. Они как будто так сильно истосковались друг по дружке, будто разорвать их поцелуй значило снова отдалиться, снова холод на душе. Иван, не отрываясь от губ Фёдора, встал и прижал его к себе за тонкую талию. — Ты уверен, что этого хочешь? — проговорил царь в губы своему полюбовнику. — Если бы не хотел, то не лез с поцелуями! — фыркнул Басманов, снова соприкоснувшись устами. Целовались они жадно, наслаждаясь каждым мгновением. А потом Федя поимел наглость прыгнуть на Ивана обхватив его ногами, тот устоял, правда пошатнувшись от неожиданности, но потом поддерживая за бедра Басманова, отнес его на кровать. Быстро раздевшись царь медлить не стал, обстановка не позволяла. Отыскав в прикроватной тумбочке флакончик с душистым травяным маслом, он вылил его себе на пальцы, а после толкнулся ими в Фёдора. Тот застонал от неожиданности и приятных ощущений, отхвативших всё тело. — Ка же хоро — Басманов не успел договорить, из-за движений внутри него, ну и само собой из-за стона, сорвавшегося с уст. — Сладко тебе, Федюш? — Сладко! — выпалил на выдохе Федя, пытаясь сохранить трезвость ума, но это не выходило, слишком истосковалось его тело по подобным ласкам. — Скоро ещё лучше будет! — Грозный сильнее толкался и растягивал Фёдора, срывая с губ стоны и заглушая их поцелуями. Но вскоре выйдя пальцами из Басманова и словив разочарованный стон, он уже вошёл в него своей разгорячённой плотью. Медленно и постепенно, давая привыкнуть к забытым ощущениям. Теперь Фёдору было в разы приятнее, ещё слаще, ещё лучше. От медленно нарастающего темпа голова шла кругом. Вот и снова Басманов, как раньше. Страстный, живой, ласковый и самое главное любящий. Снова как раньше. Видно правду говорят, время излечит любые раны. Видно и Фединой душе было суждено зажить, излечиться, починиться, называйте, как хотите. Он теперь прежний, может изменился чуть-чуть, самую малость, но та, казалось, бы израненная до невозможности душа, убитая горем и разочарованием, чудесным образом, как по волшебству ожила. Любовь вместо, которой раньше было лишь едва тлеющие пепелище, снова загорелась ярким пламенем, как река, что после долгой засухи набирается сил из притоков и бьёт мощным ударом, как вся природа после злой и ужасной зимы просыпается. Именно так в эту ночь душа Басманова ожила. Пускай люди говорят, что кому вздумается, ему плевать с высоченно колокольни, он снова нашёл себя, после того, как чуть не потерял, он снова узнаёт себя в зеркало, он снова улыбается и носит красивые наряды и драгоценности, он снова украшение… И это только потому что его душу вовремя смогли согреть …