Говорят, что даже такая мелочь, как взмах крыла бабочки… …может, в конце концов, стать причиной тайфуна на другом конце света.
— Рожай уже быстрее! — раздраженно вырвалось из машины спереди. Самаэль… юноша, которому на вид было едва ли восемнадцать, поморщился, сидя за рулем — не любил криков. Поэтому плотнее закрыл окно, отсекая любые звуки со стороны. Собственно, пробки тоже его не радовали, но, вместо криков, ограничивался воображением, с поразительной детализацией представляя дыру в черепе у водителя следующей машины в этом стройном ряду. Дыра была зияющая такая, сквозная. Чуть рваная по краям, блестящая от крови. Ошмётки мозгов застыли в волосах, запутавшись в них намертво. Красиво. Но это особенное «красиво» — для редких ценителей, так сказать, с особым, исключительным во многих аспектах вкусом и с крайне специфическими предпочтениями. Проделать подобную дыру и воплотить в жизнь столь яркую фантазию было не сложно, тем более, с такого расстояния: прицелиться, сделать поправку на движение, погодные условия. По времени — меньше минуты, а точнее… хватило бы и трёх секунд. Но юноша не стал ничего делать. В конце концов, даже если и пустит пулю в затылок водителю, что стоял перед ним, пробка не рассосется. Она не исчезнет, даже если спустить всю обойму. Даже жаль. А если подумать… что такое это «ожидание»? Нет, правда. Сам юноша редко философствовал, но иногда случалось — прекрасно помогало занять голову и отвлечься от чего-то более реального и предметного. О том, как воспринимать «ожидание», Самаэль раньше не задумывался. Но сейчас, кажется, мог подобрать подходящую ассоциацию. Это… это как ограниченный обрывок времени. Невольно вспоминалась математика, а именно начерченный отрезок с буквами «А» и «В» на концах, где сам парень — лишь точка, что стремилась от одного конца к другому. И… Вроде хотелось побыстрее, но максимальная скорость пересечения ограничена слишком многими обстоятельствами и факторами так, что увеличить ее не было возможности, хотя и хотелось до ломоты в костях и какого-то трепета где-то внутри, под рёбрами. Да, пожалуй, это и было «ожидание» в его понимании. И Самаэль не любил ждать, пусть ему и пришлось выдрессировать в себе некоторую терпимость в этом вопросе, но любви к подобному это не прибавило. Так что, искренне верил, что пробки — изобретение самого Люцифера… не иначе! Юноша с каким-то нетерпением простучал незамысловатую мелодию по рулю. Радио в машине играло «Шторм» Вивальди — пришлось немного прибавить в громкости, чтобы не слышать этот дурацкий сигнальный звук за окном. Честно? Самаэль не выглядел, как человек, который по-настоящему любил подобную музыку. Он вообще выглядел, как оборванец, у которого и машины быть не должно. Так и не скажешь, что юнец являлся кем-то большим, чем просто «беспризорником», коих в Готэме великое множество. Однако уже довольно знаменитая кожаная куртка с рисунком крыльев на спине, пара ножей на поясе, кобура с пистолетом, да и… само имя «Самаэль» — все это можно было отнести лишь к одному человеку в этом вшивом городишке, вольному наемнику, убийце с гротескным прозвищем «Ангел», под которым и был известен многим, вращающимся в тени, личностям. К слову сказать, классическую музыку любил, а что до машины… ее пришлось угнать — сам предпочитал мотоциклы, ведь на них объезжать пробки было значительно удобнее.Бах! Бах! Бах!
…донеслись глухие удары прямиком из багажника. Казалось, если прислушаться, то можно было услышать чье-то, надежно сдавленное кляпом, мычание. Но Самаэль предпочел не вслушиваться, лишь увеличил громкость приёмника. Юноша повернулся к окну, вглядываясь в то, что творилось со стеклом. И погода снаружи, надо сказать, была премерзкая. Натянутая до предела, и от того дрожащая, нить из тускло-серых дней — колючая и режущая — опутывала весь Готэм и окрестности, подобно паутине, из которой не сбежать, не выбраться, сколько ни пытайся. Шипящая почти-дождем реальность нависала над городом небом цвета пустоты и тяжелых свинцовых туч. Настолько влажно, что, казалось, воздух можно было пить вместо воды — по земле уже целые сутки стелился влажными комками туман, забираясь сейчас своей невозможной сыростью под одежду, приходилось задерживать дыхание, чтобы не чувствовать этого аромата прелой листвы, которым пропитался, казалось, все вокруг. И ладно бы только прелая листва… Едкий, как кислота, запах крови, жира, застоявшейся мочи и, бог знает, чего еще… въедался в слизистую носа, разъедая ее изнутри. На руки, на плечи, да повсюду, то и дело садились назойливые мухи, своим хоботком собирая по крохотным частицам все эти запахи. Казалось даже, что каждый черный волосок на их маленьком тельце подрагивал в волнах экстаза от этой вони. И даже дождь, что периодически проливался, был не в состоянии смыть все это зловонье, все нечистоты, коими пропитался город. Наверное, учитывая все это, Готэм сложно было назвать хорошим городом. Если был бы выбор, многие жители перебрались в какой-нибудь поменьше… из тех, которые даже и на карте не всегда отмечались: тихий, безопасный, приличный, мирный. Ведь в маленьких городках все жители обычно знали друг друга с малых лет. Там вообще, как правило, ничего странного и необычного не случалось — лишь одна рутина изо дня в день, что становилась той самой необходимой деталью в идеальном механизме под названием «затянувшийся и набивший изрядную оскомину День Сурка». И уж тем более нельзя было предположить, чтобы кто-нибудь из жителей попал в какую-нибудь странную и загадочную ситуацию. Никто не испытывал никаких неудобств, наоборот… гордились своими ровно постриженными лужайками и тем, что они, слава богу, совершенно нормальные люди, неодобрительно относясь к любым странностям, загадкам, несуразицам и нелепицам. Наверное, именно поэтому жители крупных городов ближе к старости мечтали перебраться в один из таких вот маленьких и тихих городков — тогда хотя бы не придется следить за хроникой самых разных событий про ограбления, нападения и прочие происшествия, которые оказывались бы в колонке «криминальная хроника». В Готэме же такие слова, как «тихий», «безопасный», «приличный», «мирный» не использовались… по крайней мере, по отношению к самому городу. Отсюда стоило бы поскорее убраться — и это было нормальным желанием. Вот только… Самаэль был далек от всякой нормальности. Впрочем, глупо было бы ожидать от наемного убийцы чего-то иного. И Готэм ему нравился. Точнее, даже не так. Юноша любил этот город со всем его мерзотным очарованием, которое пробирало до костей. И ни за что бы не перебрался отсюда, даже появись у него такой шанс. Тем временем композиция сменилась. «Шторм» Вивальди уступил свое место Гольдберг-вариации Баха «BWV 988 — Aria Da Capo». Что сказать?.. Это больше подходило и к случаю, и к погоде за окном и к настроению. Пробка постепенно рассасывалась. И Самаэль уже хотел тронуться с места, как вдруг… …в окно робко, но вместе с тем настойчиво постучали. Неохотно сделав музыку потише, юноша припустил стекло. По ту сторону стояла самая обыкновенная девушка. Волосы черные, короткие, прямые. Минимум косметики, никакой бижутерии. Точеное маленькое лицо, хотя нос и крупноват. Уже не старшеклассница, хотя в движениях еще сквозит детская угловатость — наверное, студентка, хотя самому Самаэлю она больше напоминала докучливого воробья. Серая футболка с капюшоном, джинсы, поблекшие стоптанные кроссовки. Джемпер, тоже не новый, держала над головой, как единственную защиту от дождя — видимо, зонт забыла или еще что… кто знает? — Не подвезете? — спросила она, стоило стеклу опуститься. — Тут недалеко… Я заплачу по двойному тарифу! — тут же заверила, словно испугавшись, что если не скажет это, то тот обязательно откажется, поэтому решила перестраховаться и предложить побольше денег. Первый вопрос, который почти готов был слететь с языка: «Какого черта? Я что… такси?». И этот вопрос почти прозвучал. Самаэлю удалось ухватить его за хвост практически в последний момент. С чего вдруг? Просто вспомнил, что угнал именно такси — как-то не было желания и настроения подбирать машину по вкусу и цвету… взял первое, что попалось под руку, учитывая те сжатые сроки, в которые следовало уложиться, исходя из заказа. А в итоге… вот, что вышло. Даже забавно. На самом деле, юноша мог отказаться. Почему нет? В конце концов, водителем в данный конкретный момент являлся именно он, а значит, даже сидя за рулем такси, мог отказаться кого-то подвозить — в своем праве, как говорится. Вот только… «Нет» — такое практичное и логичное — так и не прозвучало. Наоборот, Самаэль лишь улыбнулся вежливо и холодно, хотя многие, наверно, назвали бы этот изгиб губ в меру очаровательным… определенно так и назвали бы, пока не поднялись выше по лицу и не посмотрели в глаза — улыбка не затронула их совершенно. Глубоко-посаженные темно-серые глаза так и остались трагически безучастны к происходящему, разя удушающей пустотой. Благо, у девушки не было никакой возможность их разглядеть из-за солнцезащитных очков. Юноша незаметным движением застегнул кожаную куртку, скрывая рукояти ножей и кобуру — все же таксисты вряд ли имели при себе арсенал, пусть даже если речь и о Готэме. — Запрыгивайте. Подброшу… — только и сказал он. Честно? На самом деле, это не было продуманным планом, просчитанной до последней детали схемой или еще чем-то подобным. Совсем нет. Скорее уж, импровизацией на ходу. Сам же виноват, что в итоге оказался за рулем такси, верно? За собственные принятые решения нужно было отвечать, даже если речь о таких вот пустяках. А еще… еще это было по-своему даже забавно. А что? Таксистом побывать раньше как-то не приходилось. Уже вскоре девушка буквально ворвалась в салон вместе с промозглой сыростью города, что-то облегченно тараторя про забытый зонтик, про то, что долго не могла поймать машину, что куда-то опаздывала — ничего хоть сколько-нибудь интересного, если подумать. Музыка сменилась в очередной раз. Теперь это было «Скерцо» Мендельсона. Правда, играло уже тише — вынужденное неудобство. Одно из многих. Хотя чего тут лукавить? Неудобствам не было конца с самого утра, словно Самаэль «встал не с той ноги» — так ведь говорят, когда не везет или все идет не так, как хотелось бы? Юноша вообще всегда держался подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твердо и прочно стоять обеими ногами на земле. И эта острозаточенная «приземленность», которую тот в себе любовно взрастил, было единственным, за что, по его мнению, и стоило держаться. Так что, все те неудачи, что время от времени с ним случались, он сам никогда не называл именно «неудачами». Неудач, в принципе, не существовало — все они так или иначе были ошибками и просчетами, не более того. И то, что Самаэль угнал такси, застрял в пробке и приобрел компанию в лице весьма заурядной студентки… было ничем иным, как ошибкой, просчетом. Причем, ошибся не он, как можно было предположить. Нет. Его план был выверен, возможные погрешности учтены, но, видимо, не все можно просчитать, особенно если имеешь дело с людьми, которые имели весьма отдаленное представление о существовании такого слова, как «план». — Любите классическую музыку? — спросила вдруг девушка. И этот ее вопрос словно бы заставил проснуться, вынырнуть из завихрений собственных мыслей и вернуться в реальность, которая продолжала… не радовать. Самаэля вдруг прострелила мысль о том, что его неожиданная и совершенно незапланированная попутчица, наверняка, даже не знает, что именно играет. Определила классическую музыку по звучанию, но не больше. Даже любопытно… сколько людей на свете, услышав «Скерцо» Мендельсона, распознают в услышанном именно «Скерцо» Мендельсона, а не просто «классическую музыку»? Ответ здесь, пожалуй, будет колебаться где-то между «очень мало» и «почти не нисколько». — Знаете, а я ведь тоже люблю классическую музыку, — не дождавшись ответа, сказала девушка в попытке хоть как-то заполнить молчание, отдающее пустотой. Как раз вступила партия флейтиста. — Особенно люблю… этого… как его… — продолжала она. — О! Точно! Моцарта… Ее любовь к классической музыке просто-таки бросалось в глаза, практически резала. «Этого… как его… Моцарта…» она точно любила. — Вольфганга Амадея. На самом деле, Самаэлю не было ровным счетом никакого дела до того, любила ли его попутчица классическую музыку, что именно ей нравилось и насколько хорошо ей были известны композиции Моцарта. Он поправил ее автоматически. А все из-за того, что ее слова: «этого… как его… Моцарта…» — они все еще звучали эхом в его голове, царапая своей пренебрежительностью, неполноценностью и неправильностью. Растущее внутри раздражение не оставляло никакого другого выбора, кроме как исправить чужую преступную непросвещенность. — Что, простите? — с ее стороны прозвучало как-то растерянно, словно нить разговора оказалась безвозвратно утеряно, ведь «Вольфганг Амадей» не значил для нее ровным счетом ничего и непосредственно с «Моцартом» как-то не ассоциировался. — Вольфганг Амадей Моцарт, — даже в некоторой степени терпеливо. — А… Простите, просто плохая память на имена, — оправдалась попутчица. — А какое произведение Моцарта вам запало в душу более всего? — решил неожиданно поддержать разговор Самаэль, но не из-за интереса к самой беседе или особе, что сидела по правую сторону от него, скорее, просто проводил свой маленький спонтанный эксперимент. А что? Ему было интересно, насколько далеко незнакомку может завести придуманный интерес к классической музыке. То, что его не было вовсе, ясно было бы уже и идиоту, а идиотом юноша не был — банально не выжил бы, учитывая все обстоятельства. После прозвучавшего вопроса девушка всерьез задумалась. Подняла взгляд, устремив его в потолок, словно там мог быть написан ответ, постучала пальчиком по нижней губе… Самаэль уже думал, что не дождется ответа. — Кажется, «Сад Эдема»… — задумчиво протянула она. Что и требовалось доказать. — Это не Моцарт, — припечатал даже немного резко юноша. — Не Моцарт? — Не Моцарт. Это Шопен, — вместо точки в заранее незаладившемся разговоре. Девушка пошла пятнами. Буквально. Самаэль никогда не испытывал смущения, но был от чего-то уверен, что она испытывала именно это. У него вообще было несколько сложно с чувствами, как, собственно, и с отношением ко многим вещам. Например, эта девушка… Вот скоро она выйдет, и раздражение, что успело возникнуть, канет в небытие, уступив место звенящей тишине внутри — словно эта попутчица и вовсе ему приснилась, чтобы потом навеки безымянной отправиться в прошлое.БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!
Упс. Неловко вышло. Девушка обернулась, смотря в сторону багажника, словно обладала по меньшей мере рентгеновским зрением и могла со своего места рассмотреть, что же там такое. Самаэль буквально слышал, как в ее голове крутятся шестеренки. А еще он видел, что она знала, что там. Знала — это же Готэм, в конце концов! Но ей по душе было убеждать себя, что не знает. Неведение — лучше. Очень многие здесь выбирали неведение, ведь так легче, проще, а главное… чуточку безопаснее. Хотя это все не более, чем самообман. Почему? Все просто. «Это же Готэм!» — здесь не может быть «безопаснее», и хоть само слово и числилось в словарях, но в черте города оно так и не прижилось. — Эм… У вас что-то в багажнике? Глупый вопрос. Что, по ее мнению, он должен был ответить? «Не стоит беспокойства, мэм. Мне заказали доставить стукача в пункт назначения. Я мог бы его держать связанным в салоне, но не хотел, чтобы его вопли мешали мне слушать музыку. Видите ли, пришлось подрезать ему сухожилия и всадить в бедро нож. Но, в целом, все порядке… Безусловно. Так, где вас высадить?» — скажем прямо… речь так себе. Но ей это и не нужно было знать. По этим большим и невинным глазам было видно, что девушка не хотела знать ничего из того, что пронеслось в его мыслях. Как не хотела знать и того, что Самаэлю еще совсем недавно хотелось собрать ее волосы в кулак и резко, с силой дернуть вперед, впечатывая лицом в приборную панель — как раз на моменте с Моцартом. Юноша поправил очки, что успели немного съехать на переносицу. Заиграло «Интермеццо №2» из ор.117, си-бемоль минор. Лирика позднего Брамса с ее прощальным колоритом была очень кстати. Как жаль, что его попутчица не способна была оценить всю ее тонкую прелесть и уместность. — Движок, — ответил, наконец, Самаэль. — Барахлит уже неделю. — Да? — не поверила. — Да. И девушка кивнула. Хотя больше для себя, нежели для водителя, в машине которого оказалась. Тонкие материи фортепианного звука заполняли закономерно повисшую тишину, перебиваясь разве что периодическими звуками из багажника, которые девушка, к слову, стойко игнорировала. Хотя нельзя сказать, что Самаэль не чувствовал исходящее от нее волнами напряжение, которое не испытывал сам. И если интермеццо было эдаким пологом, своеобразным покрывалом, то постепенно и незаметно оно натягивалось — возможно, если прислушаться, то можно было услышать треск, ведь именно этот звук издавала ткань, когда ее натягивали слишком сильно. А еще Самаэль чувствовал страх. Не свой собственный, конечно. Чужой. Девушка буквально источала его, сильнее сжимая в руках край джемпера. Страх, который парализует, учащает дыхание, заставляет сердце биться быстрее, а кровь стремительнее растекаться по венам… Наверняка, она уже пожалела, что села в эту машину. Впрочем, ей повезло. Юноша не собирался ее убивать. Ему до нее не было ровным счетом никакого дела, даже желание приложить лицом о приборную панель прошло — о Моцарте же она больше не говорила. — Оста… — сглотнула. — …остановите на… на повороте, пожалуйста, — ее голос подрагивал, почти звенел, утратив все заигрывающие нотки, что были в самом начале, когда она заговорила о своей любви к классической музыке. — Конечно, — легко согласился Самаэль. И ведь правда остановил там, где его попросили. Из машины девушка практически вылетела. И юноша был уверен, что стоило ей только оказаться на тротуаре, как она облегченно выдохнула, напрочь игнорируя проливной дождь, под которым оказалась, ведь другая опасность, что совсем недавно сковала все ее естество льдистым холодом, прошла мимо. Беспокоился ли Самаэль о том, что эта особа побежит в полицию? Нет. Это Готэм. Так что, девушка с большей вероятностью специально отвернулась, чтобы даже случайно не запомнить номер. А если же ей через пару дней все же хватит храбрости для подобного шага, то это заявление станет не более, чем очередным «висяком» — никто не станет искать водителя такси, который два дня назад подвез кого-то, а из его багажника доносились странные звуки. Беспокоиться было решительно не о чем.***
К слову, на месте Самаэль оказался точно в срок, несмотря на пробку и попутчицу, которая теперь дважды подумает о том, чтобы ехать такси. Машину припарковал в темном безлюдном проулке рядом с клубом, что принадлежал Фиш Муни. Короткая перебежка по дождливой и слякотной улице, что разлеталась грязными брызгами от каждого шага и… юноша оказался внутри. С темных, почти почерневших от влаги, волос сорвалась пара капель прямо на натертый до блеска пол. Парень огляделся, изучая взглядом помещение. Что сказать? С его последнего визита, хотя он был и давно, тут ничего толком не изменилось. Этот клуб, на самом деле, был довольно неплохим местом, несмотря на нелюбовь Самаэля к ним — в сравнении с многими другими, тут… было чуть лучше. Освещение здесь, правда, слабее, чем нужно, по его мнению, из-за чего все ощущалось как-то чрезмерно интимно, виртуозно балансируя на грани с почти откровенной пошлостью. Но по глазам не резало, что уже радовало. Посуда и интерьер не вульгарные и вычурные, но явно влетели хозяйке в «копеечку» — но кто считает эти «копеечки»? Планировка зала, до последнего уголка, явно просчитана экономистами. Беззубая джазовая фоновая музыка, едва различимая в динамиках, больше для фона и атмосферы, никак не мешала вести разговоры — по крайней мере, перекрикивать ее, чтобы собеседник услышал, не приходилось. Вышколенные официанты со своим: «Добро пожаловать к Фиш Муни!». В общем, место и правда неплохое, особенно если «в сравнении». Благо, хозяйку долго ждать не пришлось. — Самаэль, дорогой… — раскинула руки в стороны женщина, покровительственно улыбаясь. — Точно в срок, как и всегда. — Могли бы просто заказать голову. Занимает меньше места, — протянул ключи от такси, что было припарковано в ближайшем проулке. Наверное, слишком прямое и дерзкое заявление. Самаэль всего-лишь исполнитель. Но все равно счел нужным высказаться, жирно намекнув, что можно было не тащить «крысу» через весь город, чтобы ее убили именно здесь — это не имело смысла и было пустой тратой времени. — Отдать тебе все веселье и отказать себе в удовольствии поиграть с этим жалким крысёнышем? Никогда, — ее улыбка, сильно отдававшая кровожадностью и властностью, испугала бы многих, но юноша напротив нее и глазом не моргнул. Фиш, не глядя, перекинула ключи одному из своих громил и движением руки пригласила за один из столиков. Самаэль отказываться не стал. — Тебе, как обычно? — Если можно, — кивнул он. Обычно тут не подавали молочные коктейли. Но парень и не был клиентом. Если верить Фиш Муни, то определение «дорогой друг» ему подходило идеально. Вот только Самаэль не обольщался, прекрасно зная, что лучше не стоит дружить с мафией, как и работать на нее на постоянной основе. Поэтому просто временами брал заказы и выполнял их, не больше — подобное его вполне устраивало и ни к чему не обязывало. Вскоре на стол перед ним приземлился бокал с клубничным коктейлем. А следом и пачка денег — оплата за хорошо выполненную работу. — Самаэль, Самаэль… — протянула почти нараспев Фиш. — Скажи, разве это не из библии? — Что именно? — губы обхватили трубочку, делая сразу несколько глотков с характерным «сюрп». — А ты вообще читал библию? — женщина склонила голову набок. — Эта та книжка, что обычно на полке с другими бестселлерами? — риторический вопрос. — Безусловно. Держу руку на пульсе и стараюсь быть в курсе трендов. — Просто имя «Самаэль» кажется знакомым. Отдает чем-то… — провела рукой по воздуху, будто бы дирижируя. — …библейским. — Все верно, — кивнул. — Существует миф, что Самаэль, будучи ангелом, соблазнил Еву, а она в последующем родила от него Каина, Отца Убийства. Юноше это все было прекрасно известно. А еще он знал то, что это было не его имя. Можно сказать, что «Самаэль» — очередное прозвище. У него самого имени не было. Не успели дать. Так что, пришлось выбирать самому. И как-то все сложилось одно к одному. Лично сам «Ангел» давно привык к мысли, что его в реальном мире нормальных людей не существовало — просто не вписывался. И подобное даже устраивало — так работать проще. Самаэль знал, о чем с ним собиралась поговорить Фиш, начав, как обычно, максимально издалека — любовь к словесным кружевам у нее была не истребила. О чем же должна была пойти речь? Все о том же. Постоянное сотрудничество. И в нем были свои плюсы, вот только минусов в разы больше. Юноша еще бы мог подумать о собственном согласии, если бы ему подобное предложил сам Фальконе — губа не дура! — но никак не Фиш. Не нравилась ему эта женщина, хоть и признавал ее ум с проницательностью. Однако этого недостаточно, чтобы возглавить Готэм — ее цели угадать тоже в общем-то было не сложно. Так что, если и влезать во все это, то играть нужно было не на ее стороны. Но на деле… лучше вообще не рисковать. Шкурка целее будет. А что до власти над городом… Самаэль не был амбициозен и не разевал рот на пирог, который не в силах проглотить без угрозы «подавиться». Работы ему и без того хватало, а большего и не нужно. В этот раз хозяйка клуба тоже не изменила себе. Поэтому юноша позволил себе ее практически не слушать, как только уловил общую суть. Еще несколько глотков коктейля. Сейчас… да, пожалуй, именно в этот момент Самаэль почувствовал… честно? Сложно как-то, одним словом, назвать то ощущение, когда кто-то на тебя смотрит. Но юноша чувствовал чужой взгляд, что жег лицо и плечи. Неприятно. Уже успел отвыкнуть. Помнится, когда только впервые оказался «пригашен» в этот клуб Фиш по… внезапной рекомендации Фальконе, на него все таращились. И, в принципе, Самаэль не был удивлен подобному — обычная реакция. А что? Черные волосы, впалые щеки, бледная кожа… Уже не ребенок, но и не взрослый. Почти беспризорник, но никак не убийца-наёмник — такое впечатление создавалось. Вот только были и несоответствия, если можно так выразиться. Что-то угрожающее было в его пронзительных глубоко посаженных темно-серых глазах. Этот мальчонка был похож скорее уж на наследника какого-нибудь родовитого семейства из-за аристократически тонких черт лица. В каждой нотке его холодного голоса звучало равнодушие к происходящему. Конечно, не обошлось без проверки. И результаты впечатлили Фиш. А взглядов… их больше не было. До этого момента… Самаэль оторвался от коктейля, без труда находя «смотрящего». Это оказался самый обычный парнишка — не видел его раньше, но Самаэль редко обращал внимание на других здешних «работников». Пройдя мимо него на улице, «Ангел» бы даже внимание не обратил. Хотя… Некоторой колоритности это не отнимало — это же Готэм. А так… У него немного по-птичьему крючковатый нос и светлая кожа. Прическа слишком аккуратная, прилизанная и даже угловатая. Серые, немного близко посаженные, глаза. Тонкие губы. Вытянутый подбородок. Уши чуть-чуть торчат. Костюм с бабочкой. А еще зонт… Странное сочетание, но в этом городе можно и не такое встретить, причем, даже искать особо не придется. — Совсем меня не слушаешь, — протянула она, осуждающе покачав указательным пальцем из стороны в сторону. — Неужели заинтересовал мой мальчик? — конечно, Фиш не могла не заметить того, что концентрация внимания с нее сместилась. — Не особо, — честный ответ. Самаэль только и успел заметить, как губы «мальчика с зонтиком» сжались в тонкую линию — яркий и однозначный признак недовольства. Ему явно не понравился прозвучавший ответ. Настолько чувствительный и еще при этом «шестерка Фиш»? Тяжко ему придется… — Новенький? — все же спросил юноша. — Нет, он у меня давно, — женщина откинулась на спинку стула. — И знаешь, о чем это говорит? — О чем же? — и снова «сюрп» молочным коктейлем. — Ты слишком редко меня навещаешь. А я ведь… могу и расстроиться, — полные губы сложились в холодную, почти режущую усмешку, пропитанную угрозой, которую даже не попытались скрыть. — Ты же не хочешь меня расстроить? — И в мыслях не было, — ровным голосом отозвался Самаэль. — Я не думал, что вы способны настолько привязаться к наёмнику… вроде меня. — А если я скажу, что ты особенный и заслуживаешь большего? — пальцы Фиш с длинными алыми ногтями простучали по гладкому столу один стройный ритм. — Я отвечу, что мне достаточно того, что уже есть. Недовольство исходящее от Фиш было практически физически ощутимым. — Все меняется, мой дорогой. Разве ты не чувствуешь это? — продолжила говорить женщина так, словно ответ «Ангела» не был хоть сколько-нибудь однозначным и категоричным. — То, что есть у тебя, может исчезнуть по щелчку… Неизвестно, к чему бы привел этот разговор, как вдруг… раздался звонок мобильного телефона, слишком громкой и раздражающей трелью ввинчиваясь в происходящее. Очень вовремя. Самаэль поднялся, оставляя на столе пару купюр за молочный коктейль — как раз из той стопки, что Фиш отдала ему за выполненный заказ. — Прошу меня простить, работа, — развел руки в стороны он. — Не смею задерживать, — отозвалась женщина. — Надеюсь, тебе не нужно напоминать, что мои двери для тебя всегда открыты…***
Уже на улице, что встретила его контрастным холодом и концентрированной влажностью, Самаэль достал пачку сигарет из внутреннего кармана куртки. Одним хлопком выбил одну из них, тут же зажимая фильтр зубами. Щелчок зажигалки. И… Вдох. Первая его затяжка особенная. Глубокая. Едкий дым напополам с никотином легко проскользнул в глотку, пищевод, легкие. Юноша прикрыл глаза, с каким-то садистским удовольствием задерживая его внутри, выдыхая лишь через пару мгновений. И, казалось бы, все, как обычно. Выполнил заказ, пусть и сравнительно более легкий, получил оплату, выпил коктейль в обществе Фиш, где она снова завела разговор о том, что Самаэлю необходимо, наконец, обрести постоянного «работодателя»… ничего такого, что выбилось бы из категории «привычно», как на первый взгляд. Но это было именно что лишь на первый взгляд. Юноша видел, насколько женщина была напряжена, что изменяло все в более весомой степени. Впрочем, надо сказать, что он сам тоже был напряженнее обычного. Не только сегодня. Самаэль всегда доверял своему чутью — так уж сложилось. Оно его не подводило: не раз спасло жизнь, помогло выкрутиться из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Юноша чувствовал, что все неуклонно менялось. Эти изменения были крохотными, незаметными. Но, как известно, дьявол обычно крылся именно в мелочах. Все эти «мелочи», неровности и несостыковки… они вели к чему-то. Кульминация обязательно произойдет — Самаэль знал это. Просто пока еще сложно было хотя бы предположить, откуда и когда прилетит. И пусть смысла гадать сейчас не было, но «не думать» все равно не получалось. Юноша прокрутил в руках телефон, запрокидывая голову вверх и выдыхая, пропитанный едким никотином, дым будто бы прямиком в небо. Работа ждать тоже не любила, как, собственно, и он сам…