— Люсьен, — срываешься на шепот, печальный и рваный, а руки пробивает тремор. Чужое… нет, такое родное имя теперь всего лишь пустой звук, бесполезное надрывное обращение к вечности и пустоте. Отныне он не услышит. Отныне он не ответит. Его мягкий, вкрадчивый голос, которым он всегда обращался к тебе, ласково называя своей протеже, Душительницей, больше никогда не обратится к тебе по имени, успокаивая и обволакивая одной лишь тональностью от всего прочего мира, от боли и одиночества.

Отчего-то накатило.