Двадцать два часа, сорок четыре часа, шестьдесят шесть часов <…> четыреста шестьдесят два часа с последней встречи – когда увидел его мельком в коридоре ледового, но даже не поздоровался.
Всё это так неестественно. Женя здесь будто не должен быть, пришел случайно, всё-таки перепутал дверь с номером кого-то другого. Марк на него смотрит в полутьме, угадывая только смутные очертания, улыбается глупо, сам того не замечая. Улыбается так, будто есть поводы.
коротко (или не очень) о тишине, темноте, усталости, ошибках и свободе.
от ЧР/24 до КПК (и немножко дальше)
Придя в свою хижину, Эужениу чуть было не налетает на гамак, который не провисает мешком, а оттянут тяжестью чьего-то тела. Парень чиркает спичкой и видит отражающие огонек глаза и лицо того, кого здесь быть никак не может.
Женя предлагал встретить его на вокзале, но Марк всегда отказывался. Лишний раз рисковать, зная, насколько многое стоит на кону, они не могли. Поэтому теперь, когда входная дверь распахивается и он, растрепанный, пахнущий вокзалом и стылой Москвой, вваливается в квартиру, можно загрести друг друга в объятия, ни о чем не думая и не переживая. Стены на них косо не посмотрят.
В спорте высоких достижений этих секретов настолько много, что даже говорить об этом вслух не принято – и так все всё понимают. Они на каждом шагу, за каждой маленькой девочкой, за каждым большим чиновником, выходящим на награждения в пиджаке.
Поэтому, когда среди всех этих милых, неприятных, стыдных, пугающих, опасных секретов рождается ещё один, на него даже не обращают внимание – и в этом есть свои плюсы.
Фотка стоит в рамке у Марка на тумбочке, в сеть он ее так и не выложил, пожадничал, не желая тиражировать чувства, проявленные на этом снимке и в позе, и в расслабленности рук, и в томной усталости лиц.
«Женя ему в ответ улыбался устало, удовлетворенно. Даже не отвечал — какой смысл, если они оба и так всё знают; к тому же, за признания Марк никогда не отвечал, он больше по действиям – получается, сегодня пришлось поменяться местами.»
Или pwp, представляющее собой вторую часть «вызова».
Эта концовка перед глазами запечаталась – и как не боялся вывозиться весь – вращение, жест, прочитанный сам собой, и рука в красной краске со взглядом наверх. Он себя всего отдал опять. Опять всё сказал. В своей манере, далеко совсем от того, как это сделали бы другие. И Женя соврал бы, если б сказал, что не гордился им сейчас.
Скорбь и не особо яркие похороны. Слезы близких и боль окружающих. Непонимание. И только единственный оставшийся стоять у надгробной плитки после окончания Марк знал, почему так произошло. Понимал, пусть и отрицал.
В душе ничего не бьётся, только мысль дурацкая, которая не сбудется. Которая навсегда мечтой останется. Никого будущего с его Женей. Уже не его. Уже Петин. Мерзко.