***
Встретились они, как и было заранее оговорено, рядом с комплексом общежитий, через который удачно пролегал путь до концертного зала. Остановились ненадолго все вчетвером у круглой клумбы со скульптурой большегубой каменной головы в центре. Обито беспокойно крутил в пальцах зажигалку, пока Какаши неуклюже представлял своего спутника. — Кого-то ты мне напоминаешь... — Рин сощурилась, скользя по Ируке изучающим взором. — А вы-то давно знакомы? — Перевела его на Какаши, чем поймала врасплох. Озадаченный, он издал невнятный хриплый звук. — Мы дружили в детстве, — упреждая любой ответ, Ирука выступил вперед, как бы заслоняя его плечом, — но потом потеряли связь, — намеренно выделив слова, он покосился на Какаши и каверзно сверкнул глазами, — и вот — случайно нашли друг друга здесь. Судьба, наверное! — Точно — судьба. Так что, пойдемте? — улыбнулась Рин. Разворачиваясь на каблуках, она незаметно для остальных послала Какаши нечто вроде подмигивания и кивка в сторону Ируки. Какаши лишь безучастно поднял и опустил брови: ладно. Пусть Рин думает, что хочет. Быть может, так даже удобнее — Обито хоть немного расслабится. Но тот, напротив, как воды в рот набрал. Всю дорогу угрюмо слушал, как она щебечет с Ирукой о том о сем, и изредка реагировал гримасами, а то и неприязненным хмыканьем. Край чаши его терпения, как Какаши показалось, был достигнут, когда Ирука стал делиться восторгом насчет своего недавнего присоединения к «Корпускулам» — университетскому рок-коллективу: Рин пришла в восхищение, а Обито буквально побагровел. К счастью, этой ревнивой яростью его залило аккурат на подходе к концертному залу, и разговор закончился сам собой. Желающих послушать оркестр собралась тьма: в маленьком городке по части развлечений все было печально, а с проездом на закрытую территорию у коллективов из других частей страны неизменно возникали проблемы, поэтому событие этого вечера считалось чем-то сродни сенсации. Успев набраться раздражения в толкотне шумной очереди перед гардеробом, компания гуськом прошествовала в зал. Обито провел Рин к сиденьям первой и, отрезав ее от двух неугодных ему лиц, с размаху завалился рядом — аж весь ряд закачался. Ирука уступил дорогу Какаши, и они, как только уселись, неловко столкнулись руками на общем подлокотнике. — Извини. — Ирука сразу отдернул свою, то же сделал и Какаши: — Ты извини. Клади. — Мне и так удобно. Не зная, как теперь правильно себя повести, Какаши поправил маску на носу. В зале пахло обработанной древесиной и немного гвоздикой, но только не столовой, а приперченной такой, маслянистой — парфюмерной. Приятно. Запах усилился, когда Ирука перебросил волосы с одного плеча на другое. Какаши негромко прокашлялся — в горле заскреб стыд. Он, конечно, не принюхивался тогда, в гостях у Асумы, но такой шлейф сложно было бы проигнорировать. Ирука, видимо, прямо-таки серьезно готовился к сегодняшнему вечеру. Надухарился вот даже. А еще при ближайшем рассмотрении его кудри выглядели тщательно разделенными — каждый локон блестит, — брюки были выглажены по стрелке, ткань водолазки песочного оттенка выгодно подчеркивала мускулистый изгиб шеи, плеч… И сильно провисала в рукавах на локте и у запястья — это тоже стало заметно, когда он все же опустил несмелую руку на край подлокотника. Тонкие волокна местами истончились и разошлись, выдавая возраст изделия. Черные брюки потеряли цвет, ботинки у носка оказались прошитыми по краю грубыми нитками — сразу ясно: не раз отремонтированы. Казалось бы, кому-кому так придирчиво присматриваться, но точно не Какаши с его тремя, в лучшем случае, застиранными комплектами одежды. К тому же, Ирука всем своим видом излучал аккуратность. И не лощеную — «с иголочки», — а скромную. Бережливую. Присущую тем, кто знает цену каждой своей вещи. Так что сомнений почти не оставалось: он, сирота, пусть и с достоинством, но едва сводит концы с концами. И понятия не имеет, во что ввязался, согласившись на «легкую» подработку в «Претендере». Какаши не удалось утаить полного сожаления взгляда. Ирука заметил его за секунду до того, как свет погас, а люди зааплодировали.***
— Тебе тоже показалось, что на «Принцессе Мононоке» солистка фальшивила? В ожидании реакции, Ирука глянул на плетущегося сзади Какаши через плечо. Шоу закончилось в десять, и, вопреки предположениям, известный полуночник Обито загундел на тему того, как сильно ему хочется спать. Иззевался весь, и почти правдоподобно. Для Рин — точно: она сразу посочувствовала и потащила его домой. — Не знаю, — бросил Какаши, мерно шаркая подошвами по асфальту и так замедляя шаг. Он пытался хоть как-нибудь растянуть время, ведь кто знает — Ирука мог и не отменять трансляцию, понадеявшись успеть к нужному времени. — Но оркестр зато был просто на высоте! Особенно духовые! Так ладно играли, даже в опенинг «Токийского Гуля» хорошо вписались, хотя это было неожиданно… — Он весело хмыкнул и мотнул головой. — Что думаешь? — Я в этом не смыслю. Не интересуюсь — говорил же. Вдруг поменявшись в лице, Ирука резко выдохнул паром и развернулся на сто восемьдесят градусов, перекрывая дорогу, едва не вынуждая врезаться в него на ходу: — Что это вообще все означает, Какаши? — Что? — растерялся тот, машинально отступая. Ирука смотрел тревожно и требовательно, но звучал очень искренне: — Я не могу понять тебя. Какаши поежился, чувствуя себя загнанным в угол. Недавно пылавшие красной листвой, а сейчас голые деревья словно обступили их — молчаливые разлапистые присяжные. Он затаил дыхание, выжидая продолжения. И вот оно: — Сначала пытаешься воспитывать меня с неслабым таким опозданием, потом смеешься со мной, шутишь, как будто все в порядке, а потом, буквально на следующий день, уже делаешь вид, что я — пустое место, даже в глаза не смотришь, обходишь стороной… Теперь зовешь с собой на этот концерт, хотя вижу, что хочешь находиться где угодно, но не здесь. Что это? Брови Ируки медленно-медленно сдвигались, пока он говорил, и в конце концов и вовсе сложились галочкой. — Ты не… — попытался Какаши, но его грубо перебили: — Если ты водишься со мной через силу — из жалости или, может, какого-то стыда, — то не надо, пожалуйста, хорошо? — Голос Ируки был тихим, ровным, но хрипло надломился на последнем окончании. — Я больше не замарашка из средней школы, и тот твой давний поступок мне понятен. Зла не держу. Проехали и все, идет? Какаши тоже нахмурился, отчего-то оскорбленный: — Я никогда не считал тебя… замарашкой... — Он с трудом произнес это глупое, неуместное слово. — Тогда что тебе от меня нужно? — Ирука отчаянно раскинул руки по сторонам. — Просто хотел… — чтобы ты остался собой и не провалился в грязную, порочную трясину ради денег, — …попробовать начать заново, завязать… дружбу. Ирука мрачно прыснул. — Не ври. Ты точно не из тех, кто станет искать друзей. Больно укусив щеку изнутри, Какаши опустил голову. Как же так, неужели его видят насквозь? Он закрыл глаза на мгновение, а когда открыл их, Ирука уже удалялся быстрым шагом в сторону торгового ряда на противоположной стороне улицы. Часы показывали четверть одиннадцатого. — Ирука! Какаши окликнул его, сам не зная, что собирается предпринять дальше. Не останавливаясь и не оглядываясь, Ирука лишь вяло поманил пальцами: — Пошли. Я возьму себе воды и разойдемся по домам. Этот вечер нужно заканчивать. И Какаши бросился следом. Они забрели в первый попавшийся мини-маркет, где запах моющего средства плохо маскировал тяжелый смрад залежавшихся овощей. Нашли холодильники с напитками. — Тебе что-нибудь нужно? — Ирука наклонился к нижней полке и отодвинул мятую бутылку в первом ряду. Взял другую, что выглядела получше. Какаши просунул руки в карманы джинсов и посмотрел влево-вправо, соображая. Мельком заглянул в корзинку проходящего мимо покупателя: у него маленькая бутылочка сетю, огурцы, свежемороженая сайра поверх пачки бумажных салфеток, мыло и… слишком знакомые пальцы, что сжимают пластиковую ручку выше. — Какаши? Тут же вынырнув из-за стеклянной дверцы, Ирука выпрямился и обернулся на голос. Какаши мысленно шлепнул себя по лицу: вот эта встреча вообще не к месту. Ни сегодня в целом, ни сейчас в частности. — Привет, сынок! — Сакумо, похоже, готов был уже вытворить что-то из своей обыкновенной дури: похлопать его по спине или по плечу потрепать; но сбавил обороты и шатнулся назад, вовремя заметив, что Какаши здесь не один. Ирука же наблюдал за ними с неподдельным изумлением, и Какаши уже примерно знал, что он рисует в своем воображении: какой-нибудь кадр дурацкой постановочной фотосессии, на котором пугающе похожие родственники позируют в одинаковых свитерах, например. Все, кому приходилось застать их с отцом вместе, так смотрели. — А ты, должно быть, парень Умино? — Сакумо все же подступил поближе и повесил корзинку на сгиб локтя. Выглядел он усталым, как всегда после суток на работе: глаза щурятся, почти смыкаясь, на щеках заметная щетина. — Ирука. — Они закрепили знакомство рукопожатием. — Да, точно. Какаши рассказывал о тебе. Ирукины глаза вдруг как-то сузились, теплея даже оттенком. Он направил их взгляд на Какаши, который в этот самый миг проваливался под землю. Все глубже и глубже. И глубже. И глубже: — Я Сакумо, кстати, рад познакомиться. Куда-то идете отмечать или уже возвращаетесь? — Отмечать?.. — неуверенно повторил Ирука. Сакумо опустил плечи и спросил мягко и огорченно: — Ну, Какаши, неужели ты не сказал другу о своем дне рождения? Какаши ничего не ответил, ведь отец и так все знал: он не мог и не хотел считать праздником день, когда умерла его мать. — Не сказал, — подтвердил Ирука, чье лицо отчего-то приняло виноватое выражение. Или даже жалостливое. Невыносимо, Какаши буквально передернуло. — А знаете что? — загорелся Сакумо. — Я, конечно, не настаиваю — у вас наверняка свои планы, но если хотите… — он пошурудил рукой в корзинке, проверяя содержимое, — можем поужинать все вместе. Я что-нибудь соображу… Ирука радостно встрепенулся, но в следующую же секунду поник. Взглянул на Какаши с опаской, зная, что решать все равно только ему. Решать, как далеко он может зайти за границу морали, воплощая свой высокоморальный план по спасению в жизнь. На часах десять двадцать пять. — Хорошо, — вполголоса проговорил он. — Если Ирука не против. — Только за, — сказал тот, поджав затем так и расплывающиеся в улыбке губы. — Вот и славно, — просиял Сакумо. — Так что ты любишь поесть, Ирука? — Да я как-то без особых предпочтений… — сильно смутившись, пробормотал он. — Ладно тебе, для гостя сегодня любой каприз. — Правда, я… Какаши потерял нить их диалога, силясь разобраться в себе, дать себе отчет в том, кто он вообще сейчас — лжец или благодетель. И если лжец, то отчего при виде двух этих счастливых и ни о чем не подозревающих лиц ему так хорошо? Его мать, верно, была бы рада увидеть его в такой компании в этот день. Вот и все объяснение.