in situ

[Ты рискнул. Эксперимент, как видно, провалился] — Белый намеренно не говорит «мы» — он был против с самого начала, а теперь и вовсе не желает отождествляться с происходящей [высосанной из пальца] драмой. Рискнул что? Вернуться с изъеденной рожей, и такими же рукой и сердцем в придачу? Ему вообще есть восемнадцать? А? Кто-нибудь вообще в курсе? Белый? Белый молчит, пытается оскорбиться, но чует, что пока рано. {Паучок — красивый славный мальчик, не мы одни любим его} — Желтый успокоился и, чуть заикаясь после своей опустошающей истерики, теперь пытается найти оправдание и надежду. Неубиваемый, сука, романтик. [Оставьте пацана, тот пытается жить нормальную жизнь, которая, к счастью, не эпизод низкобюджетного трэш-хоррор-сериала, как у большинства присутствующих] Он герой, нормально — это не из его сюжета. [Ты, блять, еще споришь? Ты бы выкосил пол колледжа, если бы я вас двоих ревнивых психопатов не увел оттуда] {Он видел нас, как думаете?} Уэйд думает, что нет, но надеется, что да. Представляет, как кровь схлынула с взволнованного лица, как просяще изогнулись брови, как разомкнулись губы от невысказанной догадки. Гладкие, упрямые, проклятые губы. Уилсон морщится, сминает пальцами бетонные камешки, те крошатся с приятным дробным звуком. Он сидит на краю той самой крыши, сгорбившись, уткнувшись подбородком в согнутое колено. Дремучая тоска переполняет его изнутри и сочится сквозь поры. Лениво дожирает его последние силы. Уэйд деловито отряхивает перчатки от серой пыли, подбирает к груди вторую ногу, обнимает колени и ничком ныряет с крыши. Как отколовшийся от скалы камешек, падает незаметно и тихо, не нужный ни скале, ни бездне, в которую летит. Соседи сочувственно молчат всю дорогу вниз, и только за секунду до забвения Желтый роняет тихое: {Не поможет} *** А потом Нью-Йорк тонет в крови. Дэдпул режет всех без разбору. Подыхает сам по несколько раз в сутки. Заканчивает то по частям на городской свалке, то в вонючей засанной подворотне, то эффектно превращается в решето прямо посреди мрамора и шелка резиденции какого-то криминального босса. В ту квартиру, где отыскал его Паук в первый раз, он не возвращается. Только последний идиот еще не догадался — по весело журчащим кровавым рекам и переполоху в прессе — что болтливый наемник вернулся в город. Их встреча — вопрос времени. Дэдпул всей своей уродливой кожей чувствует присутствие Паука где-то неподалёку, она бесконечно зудит и колет. Он предпочитает оттягивать этот момент максимально, потому что ему нравится злиться, пускать кровь и творить хуйню, а страдать по Пауку и дрочить в остопиздевший кулак — не нравится. Такая простая схема позволяет ему держаться на плаву какое-то время. *** Дэдпул вваливается домой с бодрым «Дорогая я дома», звучно припечатывает воздушным поцелуем замусоленный плакат на стене, на котором смутно угадываются очертания Хитмена. Разувается на ходу, оставляя ботинки за собой, стаскивает маску. Морщится. Кровь уже перестала ползти из затылка и теперь коркой стягивает кожу на позвонках. Он все еще радуется тому, что собственная пасть сыграла в этот раз роль выходного отверстия и обошлось без лишних дыр в башке. Как все-таки мало надо, чтобы чувствовать себя довольным. Он сует в микроволновку остатки вчерашней пиццы, достает из холодильника банку пива, шумно открывает и плюхается в единственное старое кресло посреди комнаты. — Приветули, пупсик, — с удовольствием тянет Уэйд, после того, как, причмочкнув, отрывается от банки, опустошив ее на добрую половину. Громко отрыгивает и откидывается на жалобно скрипящую под его весом спинку. Его левая щиколотка покоится на правом колене, ступня дергается в воздухе от еще не улегшегося адреналина. Он снова прикладывается к банке, высасывает все подчистую, бросает жестянку куда-то за спину и только потом смотрит на сидящего на полу в темном углу Паука. Сидит тот, судя по всему, давно и, поскольку не спешит с ответными приветствиями, Уэйд продолжает вкрадчиво: — Зачем пришел? Паук подбирает ноги, медленно поднимается, но остается в тени. Маску не снимает. Откатились. Что ж. — Ты устроил бойню, — говорит он глухо, Дэдпул не может уловить ни одну знакомую эмоцию. Он вообще не узнает этого голоса. — Мог бы просто прислать благодарственную открытку. И как он опять его нашел? Никакой приватности в этом клятом городе. — Мог бы просто передать их в руки полиции. Целыми. Что, без рек крови никак нельзя? Дэдпул с деланным раздражением закатывает глаза. — Не мой стиль. Паук напряженно сдерживается. Уэйд видит, как тот пытается дышать ровно, но грудь его то и дело срывается на возмущенные вдохи. Он все еще держится в тени, сжимая и разжимая обтянутые перчатками кулачки. — Так и… когда это кончится? Если это какой-то срыв, сколько еще ждать, пока ты угомонишься? Есть вообще какие-то сроки? — Деловой Паучок… Тебе в днях, головах или литрах крови? — Прекрати это сейчас же. Полиция разберется. Мы… разберемся сами. Без расчлененных тел, господи… — Что-то вы не спешили разобраться сами, пока я не взял все в свои руки. Я вообще ВАМ всем не очень доверяю. Прецеденты. Знаешь ли… — Уэйд перестает таращиться то на грудь, то на кулачки Паука и многозначительно умолкает, скептически разглядывая собственные перчатки. Питер на мгновение замирает, но тут же возобновляет свои нервные перемещения у окна. — Я ведь по-хорошему прошу. Ты же знаешь, что… Так нельзя. И не может продолжаться вечно. — Совершенно верно, когда-нибудь плохие дяденьки в Нью-Йорке кончатся и я уйду в закат. Ну или в Чикаго. — Извини, но к твоему внутреннему моральному компасу тоже нет особого доверия. — Вот не заливай мне сейчас про доверие, — Уэйд предупредительно тычет в Питера указательным пальцем. Паук порывисто замирает, будто захлебнувшись внезапной несправедливостью, но быстро находится: — Хочешь поговорить об этом? Ты вообще сбежал! — Я не обещал ничего! — взвизгивает возмущенно Дэдпул, на всякий случай мысленно уточняя у Белого — ведь не обещал? Пока тот презрительно молчит, Дэдпул разглядывает маску Паука, даже зависает ненадолго, переваривая любопытные нотки, которые только что уловил. — Вот и нечего было тогда возвращаться! Все было под контролем. Все вообще было прекрасно без тебя! — Паук повышает голос, но тут же умолкает, поняв, что это лишнее. — Что ж ты ныл тогда, чтобы я не уходил? — Дураком был, — сквозь зубы. — Будто сейчас умнее, глупенький щеночек, — не удерживается от комментария Уэйд, хотя ему больно, конечно. — Представь себе. И гораздо счастливее. — Не оттого ли, что удалось наконец кому-то присунуть, той разрисованной куколке, например? — Я так и знал, что ты там был! — Паук звучит почти радостно-победно, будто и не было обидной предыстории. — Надеюсь, целоваться-то она тебя научила? — Лучше она, чем… псих, который член в штанах держать не в состоянии. — Ты хотел сказать… урод? — Что хотел, то и сказал. — Врунишка. — Окей. Ссыкло — подойдет? — Я смотрю, вы тут немножко подохуели все, пока меня не было? — Пока ты трусливо жался по каким-то приграничным дырам? Ты сам сбежал, какие претензии? [Мобил не дыра. Между прочим… А третий по величине город штата Алабама и его единственный морской порт] — Чтобы я. Еще раз. Помог твоему хитрому железным пидорасу. — С тобой, кажется, честно расплатились. Дэдпул таращится на Паука так долго и неподвижно, что тот успевает успокоиться и снова разволноваться. Нервно обхватывает себя руками. — Ты так думаешь? — голос Уэйда становится глухим, вкрадчивым. Опасным. Паук вздыхает, облизывает губы, будто пытается договориться с собственной совестью, а не с врединой, развалившейся в кресле напротив. — Если не остановишься… тебя просто запрут в Башне и обколют всяким дерьмом. Просто предупреждаю, что в этот раз я позволю им это сделать. — ТЫ? Позволишь? Не много ли берешь на себя, лапуля? Паук перестает обнимать себя и скрещивает руки на груди — самая настоящая суровая независимость. — Зачем ты вообще вернулся? — голос, правда, вовсе не суровый. Какой-то надтреснутый. Будто сил строить из себя... черт знает кого он тут строит… осталось на донышке. — Ну… здешний климат мне на пользу. И надо продлить подписку на журнал «Мир членистоногих»… А что, я своим присутствием шатаю твой хрупкий гетеросексуальный мирок? — Ничего ты во мне больше не шатаешь, не обольщайся. — Уверен? Прям точно? — Дэдпул даже вперед подается корпусом, всматриваясь в силуэт Паука, будто тот без маски, будто можно хоть что-то там разглядеть. Правду. Надежду. Неравнодушие. — Держись подальше от меня, — выплевывает вместо этого Паук. — Алярм! Алярм! — орет Уйэд так внезапно, что Питер вздрагивает. — Это запретная фраза, ее в присутствии психов произносить нельзя. Ты вообще не шаришь в психологии, глупое насекомое. — И от М… Моей девушки. Понял? — Питер смотрит исподлобья, под маской, вероятно, тот еще воинственный пирожок. Уэйд мечтательно вздыхает. — …И он продолжает трясти бананом перед носом бешеной макаки, — бормочет он себе под нос, но так, чтобы Питер, само собой, слышал. Питер со злостью поправляет на голове маску — Уэйд задумчиво наблюдает, как у него трясутся руки. — Не очень конструктивный диалог у нас получается, да, ребята? [А я говорил. Что зря теряем время] {Не знаю, чего вы ноете, мне вот все нравится. Он такой… неравнодушный} — У вас прям все серьёзно? — Дэдпул не знает, кто из них выдал эту фразу. В кои-то веки, может, это он сам, единолично, интересуется. Но голос звучит чуждо, надломленно и непривычно, хоть старательно приправлен равнодушием, тем, что на грани издевательства. Питер заканчивает возиться с маской, и теперь молча пялится на него бездушными линзами. — Не твое дело, — буркает он, наконец. {Слишком долго думал. Ой слишком…} — Ты, может, влюблен в нее? — тот же тон, только Уэйд весь подбирается, внимательный Паук должен бы заметить тревожно плывущий над Дэдпулом воздух. Но его собственные эмоции, кажется, заглушают его восхитительное чутье, грош цена которому, если рядом Дэдпул. {Пусть только скажет, что это не наше дело, и я собственными руками вырву ему хребет} — эмоциональные качели Желтого вошли в наивысшую точку колебания и там, очевидно, застряли вопреки всем законам физики. — Это не… — Паук не договаривает, потому что Дэдпул сбивает его с ног и валит на пол. Уэйд не дает ему сгруппироваться, лихо подтаскивает к кровати и приковывает за руку к ножке. Не спрашивайте, откуда там взялись наручники. Были в спальном комплекте. Желтый тут же любезно напоминает, что Паук в силах поднять кровать одной рукой и освободиться. А Белый лишь скептически, презрительно фыркает. Уэйд согласен со вторым. Паук не для того явился, чтобы вырываться и сбегать. Но на всякий случай Уэйд вскидывает руки к голове Питера и легонько прикладывает того затылком об пол. — Суслики любят прислушиваться. И кое-кто, как самый неравнодушный суслик, только что получил бампером по башке, — Уэйд отстраняется, но остается сидеть на корточках рядом с отключившимся Пауком. С интересом склоняет голову на бок, разглядывает обтянутое тонкой тканью костюма тело. — Хэштег мерзкий паучок. Хэштег разбитое сердце. Хэштег делать больно. Разве я звал тебя сюда? — Уэйд бормочет себе под нос и деловито оттягивает пальцем в перчатке край паучьей маски. По мере того, как обнажается лицо Питера, боль из центра груди тоскливо и предательски разливается по всему телу. У Питера розовые щеки и яркие, припухшие губы, будто он долго и нервно кусал их под маской. Уэйд зависает, нетерпеливо облизывается, склоняется над Питером осторожно, глаз не сводит с алого рта. Снова облизывается. Да блядь! [Ну наконец-то. Вступаем в эру фантазий, за которые не придется отвечать] Дэдпул касается губ Паука своими, дрожащими и снова пересохшими. Закрывает глаза, кончиком языка робко ведет вдоль узкой щели приоткрытого рта, тычется в гладкие зубы, всхлипывает и отстраняется. Но остается сидеть рядом, скрестив ноги. [Молодец. Очень смело] Ну он же сказал держаться от него подальше. [А то ты блядь такой послушный] Я не шатаю в нем больше ничего. […и доверчивый] Он же целовал его раньше, откуда сейчас этот панический страх? Ведь Питер тогда не оттолкнул, охотно отвечал, а сейчас Уилсон трусливо крадет этот непонятный недопоцелуй у Паука, который даже не в сознании. [Ты просто боишься, что в сознании Питер блеванет от твоего уродливого ебала, когда приблизишься. Ну а что? Повтори этот жалкий эксперимент, когда он придет в себя, если не веришь] {Не блеванет. Мы успешно и результативно целовались тогда в ванной} — смело заявляет Желтый, готовый отстаивать это воспоминание, чего бы это ни стоило. Уэйд мысленно орет, что все тут, кажется, забыли про девчонку из колледжа, чьи губы вряд ли кто-то в здравом уме променяет на его изъеденные и потрескавшиеся кожные складки. Его слышат и затыкаются на время. Желтый даже не развивает дальше свое предложение относительно того, чтобы {внести пару косметических коррекций в ее идеальный ротик}, чтобы сравнять шансы. Уэйд тоскливо смотрит на раскинувшегося на полу Питера. Стягивает с одной руки перчатку и пальцами «шагает» вверх от колена. В паре «шагов» от бугорка в паху замирает. Член в собственных штанах слабо дергается, просыпаясь. Блядь, пиздец. Это когда-нибудь кончится? {Пока не трахнешь его — нет} — безжалостно заявляет Желтый, как бы от себя гарантируя. — Я не буду насиловать Паука! — категорично выдает Уилсон, решительно поднимается и демонстративно отходит к дальней стене. — В этом нет необходимости, — очнувшийся (как, блин, давно?) Питер бормочет чуть севшим голосом, осторожно трогая затылок. — Я не то чтобы против… Черт, ты что, меня вырубил? Зачем?! Дэдпул пялится на шевелящегося Паука и лихорадочно соображает, что ответить, потому что у него кончились аргументы. — ЧТО ты не против? — подозрительно переспрашивает Уэйд, все еще опасливо стоя у стены. — Я говорю, не надо больше меня вырубать, я не… не буду сопротивляться, — повисает долгая пауза. — И не сбегу, — дополняет Питер зачем-то. — Может, с тебя еще и наручники снять? — язвительно интересуется Уилсон. — Если тебе в них больше нравится, потерплю, — в тон ему отвечает Питер. — Ты… — Уэйд чувствует, что задыхается. Может, он не рассчитал силы и приложил Паука сильнее необходимого? И теперь того перемкнуло окончательно, раз он тут не против и потерпит, — бесишь меня, членистоногое. — Это ты от меня шарахался, убеждал что ты урод, а я красавчик, потом сбежал, как последний идиот. Что ты от меня все-таки хочешь? — Зефирка… — Что? — Ты не красавчик. Ты зефирка. [Ну вообще пацан прав] {Брось, логичностью поступков мы никогда не отличались. За это нас и любят} [Кто? Вон тот драный плюшевый заяц? Так это бытовой стокгольмский синдром, потому что ты на него дрочишь постоянно] — Тихо! — рявкает Дэдпул, затыкаются все, даже Питер прикусывает губу. {Скажи, что хотим его трахнуть, наконец}– угрозами Желтого не проймешь, особенно когда Питер сменил гнев на милость. — {Что? Ну это правда} Уэйд грубо поддевает носком паучью щиколотку и откидывает его ногу в сторону, любуясь открывшимся видом. Костюм не дает большого простора для фантазий, но бугорок в паху вроде бы стал больше. Уэйд склоняет голову на бок, буравя его взглядом. Питер делает попытку собрать ноги обратно, но Дэдпул мягко наступает на его узкую голень. — Я повторю свой вопрос еще только раз, — Дэдпул с трудом отрывает взгляд от паха Питера и смотрит в глаза. — И это МОЕ дело, сладенький, так что ожидаю честного ответа, — говорит вкрадчиво, от его тона даже воробьи с карниза срываются от греха подальше. — Я буквально наступаю на горло собственной гордости… — Белый громко закатывает глаза. — Кхм. Девчонка. Ты будешь с ней или..? [Или с нами? Какой мучительный выбор: прелестное воздушное создание или больной на всю башку ублюдок. У нас тут серьезное решение зреет, не суетись тогда, дай ему время] Уэйд послушно возвращается к креслу, разваливается в нем, закидывает одну ногу на подлокотник. Устраивается удобнее, елозя задницей, маячит промежностью перед лицом Питера так бесстыдно, что тот рвано сглатывает и отводит глаза. Утыкается взглядом в пол, краснеет еще гуще, то ли от увиденного, то ли от расшалившихся фантазий. Вот так-то лучше. Делает еще пару контрольных движений тазом и, наконец, расслабляется. Полувставший член, правда, все еще выпирает, и не думает прекращать, очень уж нравится всем присутствующим этот несходящий румянец на щечках Паука. {У прелестного создания точно нет такого вида} — с гордостью заявляет Желтый. Как и парочки долбоебов в голове. — Я не понимаю, — начинает Паук неуверенно. Он и правда выглядит растерянным. — Ты пропал, потом появился и творишь все это. Что случилось? [Ты случилась, сраная букашка] — ворчит Белый, улавливая как крошится каменная броня на кровоточащем сердце Уэйда. — [А этот дебил не хочет делить тебя с девочками. Поэтому нелогично порубил полгорода. Не в силах вынести такой конкуренции] Уэйд трясет башкой, ему не нравится то, что вещает Белый. Хоть тот и прав. — Мы же… были вместе. А потом ты сбежал. — А ты хотел бы держать меня на коротком поводке, да, малыш? Нет, я могу, конечно, и на поводке, но ты при этом должен быть голеньким. И с кляпом во рту. Или это я с кляпом? Пф-ф. Да, но у кого-то одного из нас рот должен быть свободен. Я за то, чтобы у тебя. Иначе как еще малыш Уэйди уткнется в эту милую розовую щечку изнутри такую горячую и скользкую… [Не отвлекайся!] Паук безнадежно качает головой. — Какой поводок… Я просто. Просто хотел с тобой поесть вафли, — Паук растерянно чешет затылок. — Ау… — Уэйд умилительно всплескивает руками, — и когда конкретно ты понял, что юная нимфа гораздо лучше подходит для этого, чем большой уродливый психопат? [Вы мусолите это по третьему кругу, святые небоскребы! Заканчивайте] — Так это что, все ревность? [Наконец-то, озарение] Уэйд выдает что-то похожее на «пф» и закидывает голову так, чтобы было удобнее рассматривать потолок. — Ты отказался от меня. А она была рядом. Заботливая, милая… Она правда хорошая, и я не позволю никому ее обидеть. — Ты ее трахнул? — Что? Я не собираюсь обсуждать это с тобой. — Конечно, ты ее трахнул. За месяц. Меня не было ВСЕГО месяц, а ты уже забыл наш камин… и завтраки. Она тебе хоть раз готовила завтраки? — Можно подумать, ты никого не… — Алло! — Дэдпул разводит руками и всем корпусом поворачивается на Питера, чтобы тот убедился, насколько он неотразим. — Знаешь что. Я не собираюсь гоняться за тобой и доказывать, что ты мне нужен в любом виде. Это очень утомляет. Ты сам с собой сначала разберись. — Ага, а вы пока будете планировать свадебку? — Ты такой непробиваемый кретин, — Паук вздыхает и поворачивается к ножке кровати, к которой его пристегнули. Свободной рукой приподнимает ее и освобождается. Дэдпул отстраненно наблюдает за Питером из кресла. Паук поднимается, озирается в поисках маски. Отряхнув, напяливает на себя. — Заканчивай. Со всем этим мракобесием, — Паук неопределенно машет куда-то в сторону окна. Туда же и направляется сам, недолго помявшись на месте. У Уэйда остервенело колотится сердце, и нет сил ни подняться, ни остановить. Паук уйдет, и Уэйд вышибет себе мозги, старый добрый способ забыться. Никогда не подводил. Паук свешивает ноги наружу, но перед прыжком оборачивается, будто забыл что-то и только что вспомнил. — Так ты останешься? — Ну… Я только что распаковал последнюю коробку, — Дэдпул кивает на огромный пустой картонный ящик с надписью «не порно». Паук, посмотрев на коробку, задумчиво качает головой и прыгает. — Что ж. Раз нам нельзя больше убивать плохих дяденек… — Уэйд тянется за пистолетом. Желтый вздыхает и не собирается останавливать, ему тоже грустно. [Опять все в кровищи будет. Иди хотя бы в ванную…] Дэдпул послушно сползает с кресла. Дойдя до раковины, долго смотрит на себя в зеркало, запоздало понимает, что все это время был без маски, и Паук никак на это не реагировал. Вообще вел себя так же, как в домике. {Может, мы ему и правда нужны в любом виде?} — озвучивает Желтый то, что с робкой надеждой вертится в голове у всех. Тут даже Белый умерил скепсис, потому что заебался бороться с тотальным раздраем, причиной которого стал Паук. Уэйд вспоминает, что в микроволновке сохнет кусок пиццы и, громко урча кишечником, топает на кухню. Его пистолет остается лежать в раковине. *** [Не могу поверить, что мы снова это делаем] — ворчит Белый, когда Уэйд зачеркивает очередную дату в календаре. Крестиков таких кривых уже семь. И за эту неделю не произошло абсолютно ничего. Желтый молча меняет цифру на воображаемом транспаранте, где теперь красуется "7 дней без инцидентов". — Это какой-то пиздец, ребятки, — Дэдпул откидывает измусоленную газету с объявлениями о работе с одной-единственной обведенной кружком заметкой о поиске основателя поселения на ирландском острове. — Как же скучно никого не убивать и никуда не съебывать. Уэйду холодно — он в рождественском свитере, растянутых трико и меховых тапочках в форме единорожек. Окно раскрыто настежь круглосуточно, потому что… ну… Чтобы Паучку было удобно пикировать. Хотя тот и не проявлялся уже неделю с их последней встречи, Уэйд сильно надеется, что прекратившее сокращаться число криминальных авторитетов не останется незамеченным. [Если эта сопля нас так испытывает, я позволю вам его трахнуть самым нечеловеческим способом] — Белый нервничает. Потому что стремительно близится тот момент, когда Дэдпул потеряет терпение. Потому что на восьмой день Уэйд закрывает окно. А на девятый в него скребётся Паук. Уэйд стоит посреди комнаты, скрестив руки на груди, недовольно наблюдая за балансирующим на узком карнизе Пауком. Тот снова вежливо стучит в грязное стекло, и тогда Уэйд, скептически поджав щеку, открывает окно. — Чего-то забыл тут? Паук спрыгивает на пол, тут же стягивает маску. Уэйда это слегка сбивает с воинственного настроя, но он продолжает недовольно: — Если совесть потерял, я не видел. Окей, вышлю в конвертике в вашу дурацкую башню, если найду. Проваливай. — Да подожди ты, — тянется Питер, почему-то улыбаясь. Наверное, потому что недовольный Уэйд в данный момент похож на не вовремя покормленного кота и угрозы его под стать — ну что он, в самом деле, нассыт в тапки? Уэйд это понимает и раздражается пуще прежнего, направляется к розовому чемодану и демонстративно принимается запихивать в него свой рыжий полушубок. Питер притих где-то за спиной, поэтому, закончив с упаковкой одежды, Уэйд ходит туда-сюда из комнаты в ванную, по одному таская то зубную щетку, то кусок мыла, то какие-то бутылки из-под шампуня, оставшиеся, видимо, после их с Пауком отпуска. — Уэйд, — зовет из-за спины Питер, но он игнорирует его, внимательно читая этикетку на бутылке из-под бальзама, снова удаляясь в ванную. А когда появляется оттуда со станком в одной руке и пеной для бритья в другой, его стремительно обтекает мягкой липкой и очень крепкой дрянью. В момент он окукливается и чуть не валится срубленным деревом на пол, но вездесущие паутинные нити вовремя подхватывают и закрепляют его в вертикальном положении. Паук самодовольно приближается, улыбаясь до ушей. — Ты… Ты… — Уилсон кидается в него баллончиком с пеной, конечно же, неудачно, потому что руки примотаны к талии, колени друг к другу, и все вместе прикреплено парой растяжек к потолку и стенам. — Ты куда-то собрался? Ты же только распаковал вещи. Свое непорно. Оно у тебя что, на кассетах? Ты вообще в курсе, что на дворе 21 век? — Нарываешься, пиявка. — О, да, — выдыхает Паук, останавливаясь в шаге от Дэдпула, и с любопытной жадностью разглядывает его лицо. — Я ж доберусь до твоей шеи, — скалится Уэйд, когда Питер тычет пальцем ему в грудь. Заваливает назад, паутина скрипит, но упасть не дает. — Только до шеи? — Питер наигранно разочаровывается. — До жопы твоей тоже очередь дойдет, не волнуйся. — Боже, Уэйд, всю неделю ты был такой паинькой, что я не верил своим глазам, ну неужели это максимум, на что ты способен? — Ты блядь еще и наблюдал? — А то ты не знал, окно свое для чего распахнул? — Я рассчитывал, ты честно придешь, а не будешь трусливо подглядывать с соседней крыши. Зачем ты кстати, приперся? — Ты закрыл окно, и выкатил свое чудовище, — Питер кидает на чемодан взгляд, полный ненависти. — И ты испугался, что я опять сбегу? — Уэйд сам не замечает, как меняется его тон. Зато замечает Желтый и с медовым стоном растекается где-то у него под кожей. — А ты правда собирался? — У меня деловая командировка. В Ирландию. Питер поджимает губы: — Да, я испугался. — Пусть Дублин пугается, - буркает в ответ Уилсон. — Уэйд. — Тебя подружка дома не заждалась? — Ох, а я все думал, когда мы вернемся к этой животрепещущей теме. — Я вел себя хорошо, как ты ПРОСИЛ. — Да, я заметил, когда в город начали возвращаться животные. — Этот город меня больше не интересует, можешь спокойно идти пить чай со своей куколкой и ситрипио на стероидах. — Тони, кстати, спрашивал, как ты. Кхм. Нужно ли что? — Питер кидает острый взгляд на Уэйда и тут же его отводит. — Пусть твой Тони свои опыты ставит на ком-нибудь еще. Но, конечно, спасибо за предложение. Может, я им и воспользуюсь. Устрою своим шлюхам сюрприз, вот будет радости! Питер через силу усмехается и приближается вплотную. Уэйд настороженно замирает, на всякий случай утекая назад, насколько позволяют путы. Однако испуганного взгляда с Паука не сводит. — Я не кусаюсь, — шепчет Питер и тянется к губам Уэйда. — Зато я… — он не договаривает и позволяет Питеру мягко уткнуться в его губы. Или что там на их месте… Поскольку никто в его рот так и не вламывается, Уилсон решает продолжить: — Заинька, подай-ка мне во-о-он тот большой нож. — Чтобы ты снова спрятался от меня в ванной? Нет, — Паук решительно перемещается на подбородок, а потом ныряет куда-то под челюсть. У Уэйда подкашиваются ноги, и он повисает на своих импровизированных оковах. — Я не вижу других способов доказать тебе… — шепчет Питер ему в шею и прикусывает Уэйда за кадык. Тот мычит в ответ что-то невнятное, пытаясь вернуться на ноги. Едва это ему удается, как к стоящему под трениками в полной готовности члену прижимается ладонь Питера. Пантеон богов, наверное, содрогается от такого внезапного внимания, потому что Дэдпул вспоминает их всех. Что-то надо сказать, и обязательно вслух, но даже соседи тихорятся, боясь спугнуть происходящее сейчас чудо. — Мамочки, — вырывается у Уэйда предельно неуместное, когда Питер ныряет за резинку его домашних штанов. Дальше и там, и в башке Дэдпула, происходит маленький апокалипсис, потому что Паук обхватывает ствол и начинает медленно двигаться по нему сложенными в кольцо пальцами. Уэйд прикусывает нижнюю губу, а сам пытается поймать глазами взгляд Питера. Тот попадается не сразу, но когда они сцепляются, щеки Паучка покрываются густым румянцем, а рука двигается все быстрее. У Дэдпула нет аргументов против, но, видимо, доверие Паука он все еще не вызывает. Потому что Питер опускается на колени. — Паучок, ты ведь не собираешься… Стой-сто-о… — Уэйд извивается в своем коконе, силясь зачем-то сказать Питеру остановиться. Ведь не собирается же он… Член вдруг проваливается в горячую, влажную глубину, и Уэйд стонет, безвольно наблюдая, как в голове отстреливаются фейерверки. Когда к нему возвращается зрение, он жадно смотрит вниз. На взъерошенную макушку, взмокшие у шеи и на лбу прядки, но собственный член, раз за разом погружающийся в растянутый рот Паука. Тот обхватил его зад руками, держит крепко, иногда подталкивая к себе. Уэйду так хорошо, что почти больно физически, в ушах пульсирует, в голове мертвая тишина — так пусто там лет сто уже не было — а от одного вида отсасывающего ему Паука Дэдпул готов кончить вот прямо сейчас… Уэйд делает пару мощных фрикций, Питер от неожиданности давится и выпускает изо рта член. Тот тут же извергается семенем — струя бьет в подбородок, шею, губы… Перед тем, как позорно отключиться, Уэйд успевает увидеть кончик языка Питера, который осторожно слизывает с губ белые капли. *** Он очухивается на диване без признаков паутины. Тут же накрывает ужасная догадка: это все сон. Чудовищная, но логичная, предельно объясняющая вообще все. Ну кроме подозрительной тишины в голове и тонкой полоски света под дверью в ванной. Питер выходит оттуда мокрый, с повязанным вокруг бедер полотенцем, пытается на ходу выбить из уха воду. Заметив, как Уэйд неподвижно таращится на него со своего дивана, улыбается, подмигивает (что за?!) и шлепает босыми ногами к холодильнику. — Я требую матч-реванш! — это Желтый приходит на помощь, пока Дэдпул переваривает увиденное. Паук громко хмыкает из холодильника, пока Уэйд трахает глазами его торчащую оттуда обтянутую полотенцем задницу. Откопав там начатую бутылку какого-то крепкого пойла, он возвращается к Уилсону. Уэйд тянет к нему руки, и Питер услужливо подставляется под объятия. — Теперь мы можем тему внешности не поднимать хотя бы лет тридцать? Пока я не покроюсь морщинами, заплыву жиром и начну психовать, что я старый никому не нужный неудачник? — Я тоже могу заплыть жиром, если хочешь, — Уэйд притягивает Питера к себе, поглаживая округлые ягодицы. Утыкается лбом в плоский живот. — Та еще парочка из нас выйдет, — усмехается Паук, водя кончиками пальцев по макушке Уэйда. — Питер, я… — Уэйд не сдерживается и коротко целует его под пупком. — Я вроде как слегка польщен твоим выбором… — Мы с ней остались друзьями, — после некоторого молчания отвечает Паук, отстраняется и садится рядом. — Еще раз поцелуешь кого-то, кроме меня — будешь ловить его с Эмпайр-стейт-билдинг, — уже довольно бодрым тоном объявляет Уэйд и откидывается на спинку дивана, демонстративно раскрывая помятую газету. — Ты так мил когда ревнуешь, — Питер толкает его плечом, заглядывает в газету, хотя не видно ни черта — вокруг давно ночь. Уэйд хмыкает: — Ты ведь не знаешь испанский, да? Желтый ревнует на испанском. И почти всегда там присутствует огонь, а гореть очень неприятно. Так что не советую. — А Белый? — А Белый не ревнует. Но тебе следует знать, что у него отличная память, глубокие знания в медицине и тяжелая степень мизантропии. Питер жмется к боку, всем своим видом демонстрируя, что знания ему эти не понадобятся. Наивный ирландский пирожочек. Еще через несколько минут Паучок уже сонно сопит в плечо. Оно начинает затекать от неудобной позы, но Уэйд не двигается. Его тоже клонит в сон и прежде чем отключиться, он думает о том, какая все же парочка из них выйдет через тридцать лет. Слышит, как хнычет Желтый, а Белый отвечает на какой-то старый, потонувший в ярких событиях вечера, вопрос: [Да, нужно]. Уэйд не спорит. Stat sua cuique dies. Но у них с Питером он будет один на двоих.